Камень, брошенный богом - Федорцов Игорь Владимирович (книги полностью бесплатно txt) 📗
— Притащи, друг любезный, — наказал я слуге, — пожрать чего-нибудь мясного. И соответственно винца к мясцу. Да не бойся переборщить в количестве. Хуже будет, коли мало принесешь.
Слуга все понял правильно и припер на разносе целого порося в трюфелях, на взвод хлеба и кулацкую четверть "Пастушьего ручья".
Начал я конечно с заздравной. Заел зарумяненной ножкой и заздравную повторил. Три раза. Откушав хрустящего поросячьего бочика, богато политого соусом, подправил аппетит чарой. Поковырял грибков, пожевал распаренную мякоть деликатеса, и множество раз запил жгучий вкус вином. Столь множество, что съеденное всплыло к глотке, просясь обратно. Оборов слабость, приказал жратву снести обратно на кухню. Сам же уснул в кресле, умиротворенно порыгивая и попердывая.
Обычно, попьяне сны видишь припохабные или же не видишь во все. Так вот я снов не глядел и спал спокойно. Проснулся оттого, что сверзься с кресла под стол. Полежал, вдыхая пыльный воздух ковра. Попробовал устроиться удобней, ничего не получилось — рост не позволил. Пришлось вылазить. Голова гудела, но не сильно. Можно было и не опохмеляться.
— Показал бы добрый человек, где я тута официально сплю. А то чисто бомж по углам да закоулкам ошиваюсь. При таком чине надобно спать на пуховых перилах, шелковых простынях под тончайшим покрывалом из атласа. Да в изголовье гада какого-нибудь с опахалом приставить, бдеть над барским покоем.
Покрутившись в кресле, второй раз приспать не удалось, поднялся. Расправляя суставы и хрящи в организме, потянулся, нечаянно сбросив с полки книжное надгробье толкового словаря.
Фолиант грохнул на пол и раскрылся. Деторождение есть следствие благоприятно проистекавшего процесса совокупления двух особей противоположного пола", — оповещал первый абзац двести второй страницы.
— Следствия следуют, процессы…, — изрек я, хмуря гудящее после выпитого чело. — Пойду, посмотрю, что поделает наш особь от большой поэзии, после того как его вовлекли в процесс.
Бутылку брать с собой смысла не имело — у несовершеннолетних сухой закон нами же установленный. Хотя после некоторых, мало кому известных событий, запрет на спиртное выглядел довольно глупо.
— Не попустительствовать же теперь его неокрепшим порокам, — фарисейски возмутился я, не признавая в педагогике не благовидную роль табу.
Развалившись в кресле, скрестив руки на груди, рыцарь от пера таращился в заоконную даль.
— Осмысление, — произнес я, подсаживаясь за стол и оглядывая заготовленную бумагу.
Амадеус отрешенно отозвался.
— И, да и нет…
Э, друг! Не ты первый кому такие дела пришлись по душе, — поставил я диагноз бардовской отстраненности, борясь с искушением отпустить сальность.
— О подвигах и славе? — деликатно прозвучал мой вопрос.
Бард отвлекся от мыслей, а возможно от волнующих воспоминаний, похлопал глазами, поморщил лоб и неожиданно попросил.
— Расскажите что-нибудь.
— Запросто! Истинная история про любовь! — с ходу начал я, до безобразия авторитетно заявив. — Будет тебе известно, только истинные истории про любовь становятся жертвами поэтов. Поэтому внемли! — повел я рассказ, сюжет которого навеян "Декамероном" Боккаччо и "Кентерберийскими рассказами" Чосера. — Дело сотворилось в пограничье. В Речном Выгребце. Почему это место так называют, поведаю в следующий раз, поскольку речь о другом. Жило там, да и по сию пору живет и здравствует, семейство баронов Флере. Но сказ пойдет не обо всей семье, а о дочери барона, Мелисате. Девице видной, красивой и своенравной. По пришествию срока, как водится от веку вечного, сосватали заочно упомянутую Мелисату за одного из папашиных да.а.а. альних соседей. За Бласа де Акара. Мужчину сурового, воинственного и уродливого, что горелый пень. Сосватать сосватали, помолвить помолвили и через некоторое время, как только Блас натешился воевать с горцами, отбыли всей фамилией и с несчастной Мелисатой из отчего дома в Горлат, край мрачный и нездоровый. Уж коли я человек, повидавший в мире много несправедливости и зла, утверждаю, что дева несчастна, то так оно и есть. В кортеже невесты находилась вся многочисленная баронская ближняя и дальняя родня, няньки, дядьки, кумовья, вассалы. Словом тьма народу, среди которого затесался некий Марко, безызвестный бард, один из многих воспитанников гильдии музыкантов. Был он симпатичен и весел нравом, ценил добрую шутку и хорошую компанию, потому и пришелся ко двору барона, любившего коротать время за чарой и в увеселении. Само собой в пути-дорожке и пересеклись линии жизни Марко и Мелисаты, простого барда и баронской дщери. И за то время, что кортеж пробыл в поездке, чувство Марко успело перерасти в любовь. Да не просто любовь, а страсть! Всепоглощающую и всепожирающую! Такую, перед которой рушатся условности обычаев и законы общества.
Прибытие суженной встречал сам Блас де Акара. Увидев жениха воочию, а не на портрете как до этого, Мелисата выказала непокорность воле отца грызть век со страхолюдным Бласом. Но родитель на то и родитель, что поступает сообразно не из прихоти дитя, а из заинтересованности пристроить чадо в место теплое и сытное. А на чувства упомянутого чада, родителю плевать с высокой колокольни. Как уж он там уболтал дочь, чего наплел и чего посулил, но смирила Мелисата гордыню и пошла под венец с Квазимодо из Квазимод…
— Простите, с кем? — прервал меня бард, внимавший мне с нарастающим интересом.
— Квазимодо. Звонарь кафедрального собора в Гюнце, — пояснил я не читавшему Гюго пииту. — Жутко уродливый, но чудесный и душевный человек. Здесь я сравниваю только внешности. На чем я остановился?
— На венчании.
— Ах, да. Только прошло венчание, и гости уселись за столы бражничать и обжираться, прискакал гонец от соседнего маркграфа с просьбой к Акара пособить в войне, выступив немедленно в сторону Приречья. Молодожен ни задумываясь, бросает молодую жену, садится в седло и… Жди меня и я вернусь! Мелисата не подала виду, что оскорблена таким поступком своего супруга, променявшего знойное брачное ложе на холодную солдатскую постель. Как бы там ни было, пир продолжился и без Бласа. Когда же по обычаю приспело молодых запереть в опочивальне, встала дилемма, как запереть, ежели молодая здесь, а законный супруг гонит коня по Приречному Шляху. Пришлось соблюсти обычай наполовину. И Мелисату препроводили в спальню одну. Вот ту-то барду и подфартило. Улучшив минутку, когда гости разойдутся, кто спать, кто дальше пьянствовать, оскорбленная новобрачная заманила Марко к себе в покои, дабы обрести утешение в прослушивание любовных баллад. Позволю заметить, Марко не был бесталанным бардом, посему приглашался в покоях Мелисаты до самого возвращения Бласа. Понятно, увлечение молодой хозяйки Горлата не осталось не замеченным. Как обычно нашлись лишние глаза, что бы подсмотреть, лишние уши, что бы послушать, лишние языки, что бы порассказать. Взбешенный поползшими по замку слухами об измене молодой жены, Блас Рогатый велел приковать барда к флагштоку донжона, откуда служитель муз мог спуститься не иначе, как перегрызя цепь зубами и кинувшись вниз со сто футовой высоты. С супругой же Де Акара решил обойтись неблагородно и пошло. Он повелел в ближайшую десятницу, раздеть бедняжку и провести верхом на муле на срам и осмеяние, по рыночной площади как распоследнюю кабацкую шлюху. Бард, услышав о каре постигшей любимую, с горя написал печальную балладу и исполнил её с высот своего узилища. И была та песня преисполнена горькой мольбой к небесам, спасти деву, ибо любовь его к ней была чиста, а дева собственно невинна. И оказалась баллада столь примечательной и преисполненной искренности и любви, что когда повезли Мелисату по улицам, не один из смертных не посмотрел на неё. От злости Бласа хватил удар, и почил он не в смирении. Мелисата на законных правах взяла Горлат под свою руку и зажила, как хотела, согласуясь со своим умом и желаниями, а не по корыстным подсказками папаши или кого-либо еще.
— А где же счастливое окончание истории? — спросил меня бард, едва я умолк.
