Повелители Небес - Уэллс Энгус (книга регистрации TXT) 📗

Надо привести себя в норму. Вызвав в памяти образ дракона, я принялся размышлять, действительно ли я видел существующего зверя или он лишь плод моего воображения. Я поднялся и, подойдя к очагу, бросил в огонь несколько поленцев, чтобы разогнать стоявший в хижине холод.

Моя кобыла нагадила на пол, и прежде, чем разогревать то, что осталось от моего ужина, я выбросил ее помет и убрался в хижине. Лишь затем я, наскоро перекусив, задул огонь, оседлал и вывел на улицу свою лошадь, все еще пребывая под впечатлением необычайно странного сна. Я закрыл дверь, сел в седло. Тоненькая струйка дыма, поднимавшаяся над трубой, скоро растаяла в сером мареве рассвета. Было очень холодно, но полоска солнечного света, все увеличиваясь, росла над восточным горизонтом: скоро, подумалось мне, холод ночи будет преодолен. Надо было поторапливаться.

Я так и не узнал, что случилось с хозяевами давшего мне приют жилища, хотя их имена я узнал на следующую же ночь, когда остановился на ночлег в точно такой же хижине пастуха. Все склонялись к тому, что тела их будут найдены, когда сойдет снег, если он, конечно, сойдет когда-нибудь.

Те люди стали жертвами этой оккультной зимы, но не только они одни. Похоронный звон стоял по всему Дарбеку. Люди умирали от голода и холода в городах и селениях, в которых все труднее и труднее становилось найти продукты. Рыбаки тонули в обледеневших лодках. Олени гибли от холода, и волки начали спускаться с гор в поисках добычи и нападать на овец и рогатый скот. Всему этому я становился свидетелем на своем пути на восток, благословляя Господа за то, что позволил мне уцелеть.

Я огибал южный берег, до Вайтфиша было уже совсем недалеко. Я достиг Амсбри в день, когда разгулявшаяся поземка бросала мне в лицо пронизывавшие до костей острые ледяные иглы. Оказаться за прочными каменными стенами и плотно закрывавшими окна ставнями в зале наместника Перрина, чей замок устроился как орлиное гнездо на верхушке скалы, было самым настоящим счастьем. Питались амсбрийцы скудно, весь Дарбек недоедал тогда, но стол наместника показался мне ломившимся от яств по сравнению с тем, что мог я найти в хижинах бедных пастухов. Я сделал доклад обо всем, что встречал на своем пути от Морвина, Кидалу, человеку не намного старше меня, бывшему жрецом-ведуном в замке. То, что рассказал мне колдун, ничем не отличалось от того, что я уже слышал. Я пробыл в том замке три дня, а затем отправился в Тарвин, лежавший в девяти днях пути от Амсбри.

Эти девять дней растянулись для меня в тридцать.

Я выехал из Амсбри, когда солнечный диск серебром сиял на твердом как сталь небе. Облаков не было, и нетронутая целина снежных полей ярко отражалась в свете морозного дня. К середине дня с востока пришел ветер; сперва я не обратил на него никакого внимания, поглощенный своими попытками вскипятить воду для чая. В этот момент раздалось ржание моей кобылы. Посмотрев на нее, я увидел, что животное, задрав голову и раздув ноздри, замерло в выжидательной позе. Я подумал, что, может быть, она учуяла запах волка, и стал настороженно оглядываться вокруг. С одной стороны от нас белел пригорок, с другой — низинка, по склону поросшая редким сосняком. Я со своего места не увидел решительно никаких признаков хищников и подошел к топтавшейся и мотавшей головой кобыле, которая приветствовала мое приближение почти что дружелюбным храпом. Она навострила уши; мне было непонятно поведение животного, ставшего вдруг по-жеребячьи игривым, что совсем не было свойственно моей кобыле. Я погладил ее шею, и лошадь — о, чудо! — позволила мне это сделать и даже попыталась в свою очередь приласкаться ко мне. Я насупил брови и не поверил себе, уловив в дуновениях ветра легкое дыхание весны.

В ту ночь нас приютила деревня по имени Рисбри, там я нашел маленькую гостиницу, где получил стол и кров в обмен на свои выступления. Первым делом я рассказал этим измученным суровой погодой последних месяцев людям о близившихся переменах. Они не могли говорить ни о чем другом, кроме как об этом ветре, о его силе и о том, что он нес с собою. Весна идет, говорили они, снег скоро сойдет. Я разбирался в погоде не хуже их и не мог не согласиться с тем, что ветер — действительно весенний, но, зная о подозрениях колдунов, не мог питать столь же радужных надежд на окончание зимы.

Как бы оно там ни было, на следующий день задул ветер, пошел дождь, синева неба смягчилась, а солнце вновь приобрело свой обычный золотистый цвет. Воздух вскоре прогрелся так, что я даже размотал и снял свой шарф. В полдень я скинул с себя плащ, а к вечеру следы копыт, которые оставляла после себя моя кобыла, наполнялись водой, так что, подъезжая к пастушеской хижине, мне пришлось поводить лошадь, чтобы она остыла. Ночью я сбрасывал с себя одеяло.

Собираясь уезжать от пастуха, чье имя было Тарис, я получил предостережение.

— Ты ведь в Тарвин едешь, так? — спросил он и, услышав подтверждение, продолжал: — Тогда будь осторожен, Давиот. Дорога в замок лежит через отлогую местность, и если весна наступит так же стремительно, как эта проклятая зима, может случиться наводнение.

Чтобы усилить свои слова, он ткнул большим пальцем вверх, в направлении неба. Я посмотрел туда, куда указывал Тарис, и увидел по-настоящему весеннее небо, воздух вокруг благоухал весной. Пастух вполне мог оказаться прав. Я поблагодарил его, в ответ он склонил седую голову и заявил, что не может допустить, чтобы Сказитель утонул за здорово живешь. Я сел в седло и направился на восток, думая о том, что получил весьма и весьма дельный совет. С совершенной очевидностью становилось понятно, что зима кончилась.

Дорога моя пролегала через склоны, поросшие соснами, с ветвей которых целый день стекала вода. Снег таял под копытами моей лошади, повсюду бежали ручейки. И хотя я обливался потом под одеждой, все же почел за благо облачиться в свой плащ.

К тому времени, как я добрался до Тарвина, земля так накалилась, как будто бы уже наступила середина лета. Реки превратились теперь в тонкие ручейки, ручьи пересохли. Те деревья, которые так и не успели покрыться листвой, медленно иссыхали, та трава, что не была смыта водными потоками, пожухла. То и дело в горах случались пожары, страх стелился над всей страной.

Тарвинский замок находился возле моря как раз в том месте, где южный океан сливался с Фендом. Солнце играло на невысоких бурунах ленивых волн, воздух наполнялся тяжелым запахом гнивших водорослей. Лодки лежали на берегу, и смола плавилась на их бортах. Команды располагались поблизости, и когда я появился, меня едва заметили, точно жара лишила их любопытства. Я ехал в исподней рубахе, обмотав лоб куском ткани, чтобы пот не мог заливать мне глаза. Моя кобыла, уже давно утратив свою весеннюю игривость, опустив голову и тяжело дыша, мрачно ступала по раскаленной земле. У нее, похоже, не было сил, чтобы проявлять свою обычную строптивость, впрочем, и я пребывал не в лучшем состоянии. Сама жара и уверенность в ее происхождении одновременно быстро лишали и сил и надежд. Трудновато будет биться в такую погоду.

Наконец я добрался до ворот замка, где представился напоминавшим вареных раков стражникам. Они приветствовали меня поднятием рук, да и то казалось, что действия эти стоят им неимоверных трудов. Пересекая двор, я обратил внимание на изнывавших от жары людей, сбросивших с себя всю одежду и оставивших только те ее детали, сохранения которых требовали приличия. Не было ни малейшего ветерка, несмотря на то что море находилось на расстоянии чуть ли не вытянутой руки. Знамя наместника тряпкой висело на башне. Я в прилипшей к телу одежде слез с лошади и повел ее в конюшню, где было немного прохладнее. Измененный-«конь» понурой походкой подошел ко мне, чтобы предложить свою помощь; я отверг ее и, что стало уже моим обычаем, сам занялся своей лошадью. Она даже и не пыталась возражать, когда я снял с нее упряжь и принялся чистить, даже не пыталась по обыкновению кусать меня. Уж лучше страдать от ее норова, чем видеть ее такой.

Я задал лошади овса, налил воды в поилку и отправился к Мадрису, в чьих владениях находился.