Повелители Небес - Уэллс Энгус (книга регистрации TXT) 📗

Торус и Баттус в свою очередь тоже пожали мне руку, а Торус, указав на висевший у меня на поясе нож, сказал:

— Хранишь мою сталь.

— Хороший нож грех не беречь, — ответил я, а он кивнул. Время не сделало Торуса более разговорчивым.

Работа прекратилась, и все мы отправились в пивную Торима, который почти не изменился, разве что стал суше. Трактирщик приветствовал меня как старого друга, щедро наполняя наши кружки, а тем временем односельчане собирались.

Как-то странно было вновь увидеть их лица. Теллурин и Корум стали взрослыми мужиками, их востроглазенькие жены пришли вместе с мужьями, а детишки испуганно выглядывали из-за юбок матерей.

Пришел и настоятель, но не мой прежний учитель (тот умер уже два года тому назад), а худой молодой человек с нервным лицом, которого звали Дисиан.

Мы выпили, и я стал задавать своим землякам вопросы о том, каково им пришлось в эту жестокую зиму и каково сейчас, под тропическим солнцем.

Они отвечали мне то, что я и сам предполагал: не хуже и не лучше, чем везде. Все это я уже слышал от людей. Фенд бушевал всю зиму, делая ловлю рыбы особенно опасным и трудным делом, уловы были крошечными, многие из односельчан утонули, некоторые замерзли. Внезапная оттепель и так же внезапно пришедшее на смену зиме лето не улучшили дело. В полный штиль нелегко ловить рыбу, которая, очевидно, из-за того, что вода в море стала слишком теплой, почти совсем перевелась. Озимые не взошли, а сеять сейчас что-либо было бессмысленно — засуха погубит все. Ручьи пересохли, реки превратились в болота.

Дело шло к вечеру, самое время наступить тихой весенней прохладе, но куда там, солнце словно остановилось на месте, взирая серебряно-золотистым зраком с неизбывной голубизны небес. Я полез в кошелек, чтобы предложить Ториму сбереженный дуррим, дабы не иссяк в наших кружках эль, и через какое-то время, точно по никем не высказанному соглашению, начался наш скромный праздник. Я чувствовал себя одновременно и гордым, и немного виноватым, поэтому, чтобы оправдать ожидания своих земляков, решил выложиться на полную катушку, развлекая их.

Пока мы пили и ели, солнце все-таки хотя и медленно, но скатилось к западу, и мутный покров сумерек тенью окутал деревню. Жара не спадала, хотя место светила дневного над Фендом заняла половинка луны. Как бывало тут тихо и безмятежно, когда волны моря пели свою колыбельную детям, которых матери укладывали в кроватки, и засидевшимся за кружкой эля мужчинам. Благословенные деньки миновали. Я осмотрелся вокруг, понимая, что люди теперь пьют не столько для того, чтобы утолить жажду, а чтобы расслабиться и забыть о своих бедах. Мое присутствие как бы давало им повод извинить самих себя за нечаянный праздник, который поможет им хоть на несколько часов забыться и не думать о том, что ждет их завтра с рассветом. Я почувствовал, что во мне растет скорбь о них и обо всем Дарбеке. Когда я поднялся, чтобы начать свое выступление, думаю, мне удалось сдержать данное самому себе обещание: ни один наместник ни в одном замке никогда не слышал от меня лучших легенд, чем мои земляки в тот вечер.

Когда я закончил, ночь уже вступила в свои права, матери повели спать упиравшихся детей, народ начал потихоньку расходиться. И вскоре остались только самые близкие да Дисиан. Все женщины, кроме моей матери, сидевшей рядом со мной и то и дело касавшейся рукава моей рубахи, точно желая удостовериться, что я здесь, тоже ушли.

Корум спросил:

— Так ты дрался с Повелителями Небес, а?

Я кивнул, не слишком горя желанием рассказывать об этом, чтобы зря не беспокоить мать. Дисиан пробормотал:

— Бог проклял их, он поможет нам сокрушить наших врагов. Он не допустит, чтобы Темные Силы одолели избранную им страну.

Я считал это заблуждением, мне казалось, что если Бог и существовал, то, несомненно, мало интересовался судьбой Дарбека. Как бы там ни было, я вовсе не желал приобрести себе врага в лице Церкви, поэтому как можно мягче произнес:

— Не рискну оспаривать промысел Господень, но в Дюрбрехте существует мнение, которое поддерживает и Великий Властелин, что, по всей видимости, надо в ближайший год-два ждать Великого Нашествия. Точно не известно. Бог да поможет колдунам укрепить Стражей и сдержать захватчиков…

Я запнулся, когда услышал, как мой отец сказал:

— Что же нам делать?

Странно было слышать, что мой собственный отец спрашивает у меня совета. Как все меняется! Я ответил:

— Если Хо-раби явятся, то мне представляется сомнительным, что они нападут на деревни.

Я говорил с куда более сильной уверенностью, чем та, которую испытывал, мне просто не хотелось видеть опять слезы в глазах матери и лишать надежды отца. Я не сказал им о своих подозрениях и догадках, оставил при себе мои тайны.

Тут мама моя зевнула, и я понял, что, если бы не я, она бы уже давно ушла спать. Как, впрочем, и остальные, надеющиеся услышать от меня слова, способные успокоить их страхи. Что я мог сказать им? Осушив кружку, я заявил, что устал и хочу отдохнуть.

— Ты надолго останешься? — спросил отец.

Я не знал, что сказать, потому что одновременно и хотел остаться, и страстно желал поскорее уехать. Куда проще было расхаживать с храброй миной на лице среди чужих мне людей, говорить людям, которых никогда не встречал и которых вскоре должен был оставить, что все будет хорошо. Здесь, среди старых друзей, рядом с родителями, это оказывалось нелегким делом. Я чуть было не сказал всем, что отправлюсь в путь на рассвете, но подумал, что это может показаться совсем уж невежливым, тогда уж лучше и вовсе было не останавливаться здесь. Поэтому я произнес с улыбкой:

— На завтра еще останусь, па, но потом мне лучше ехать. Из Тарвина уже сообщили в Камбар, и там ждут меня.

— Наместника лучше не заставлять ждать, — ответил он, тоном своего голоса давая понять остальным, что сын его персона важная.

В ту ночь я спал на своей постели, и мне снилось, что я вновь стал беззаботным ребенком.

Весь следующий день я провел с родителями. Ужинали мы в одиночестве, но, когда с едой было покончено, отправились к Ториму, где уже собрались земляки, чтобы послушать мои истории. Ночь выдалась ничуть не более прохладная, чем и все остальные, казалось, что даже летучие мыши, сновавшие средь хижин, и те замедляли свой полет. Именно они, летучие мыши, столь напоминавшие мне драконов, и побудили меня выбрать одну из самых древних сказок.

Это была история о Последнем Драконе, которую редко рассказывали, так как в Дюрбрехте существовало мнение, что она не вписывается в наши каноны, и даже сама ее подлинность была предметом обсуждения. Существовала теория, что мы должны пользоваться только теми материалами, подлинность которых подтверждается историческими свидетельствами, а так как данная легенда не находила подобных подтверждений, то, следовательно, должна быть забыта. Другая же теория утверждала, что все народные сказания повествуют о событиях, имевших место в действительности, и, стало быть, это наше прошлое, превратившееся в легенду. Я считал, что в них нет вреда и что жаль терять такие легенды. Кроме того, данная история нравилась мне сама по себе.

Когда я закончил, раздался одобрительный шепот и несколько усмешек.

— Именем Господним, — заявил мой отец, — а ведь эти драконы могли бы помочь нам, а? Подумайте-ка, если Властители все еще существуют, они могли бы повести этих зверей против Повелителей Небес. Тогда бы они призадумались, разве нет?

Слова эти вызвали смех, но у меня по спине пробежал странный холодок. В том, что сказал отец, эхом отдались отзвуки моих собственных мыслей, того, о чем я думал с тех пор, как вышел из Дюрбрехта. Я почувствовал, сам не знаю почему, какое-то предчувствие в этих невольно вырвавшихся у моего родителя словах, точно он говорил языком прорицателя. Я изобразил на своем лице улыбку и присоединился к смеявшимся.

Торим сказал:

— Все бы так и было, коль бы они не умерли.

Дисиан же заметил: