Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони (бесплатная регистрация книга txt) 📗

С мыслями об этом королева Джилсепони приблизилась к монастырским воротам, возле которых увидела врытый в землю камень с выбитыми на нем словами:

Епископ Браумин рассказывал ей про эту надпись. Помнится, он многозначительно улыбнулся, добавив, что магистр Фио Бурэй горячо одобрил эти слова.

— Чего только люди не сделают ради собственной выгоды, — прошептала Джилсепони, обращаясь мыслями к неистовому однорукому магистру. Она прекрасно знала: когда Фрэнсис покинул стены Санта-Мир-Абель, чтобы помогать жертвам розовой чумы, Бурэй осудил его. Он не желал даже косвенно помочь обреченным людям, предпочитая отсиживаться в монастыре и оправдывая это традициями ордена. Джилсепони помнила, с каким облегчением и даже радостью встретил магистр Бурэй весть о болезни самого Фрэнсиса. Это оправдывало его собственную трусость, прикрытую велеречивыми рассуждениями об особой миссии абеликанского ордена как хранителя духовных ценностей человечества.

Брат Фрэнсис умер на глазах Джилсепони, умер удовлетворенным и исполненным надежды, что заслужил искупление своих былых грехов.

С грустной улыбкой смотрела она на строчки памятной надписи. Она вспоминала, как сурово ополчился Фио Бурэй на Фрэнсиса, когда тот, бывший ставленник Маркворта, повернул против него… А теперь королева Джилсепони, начальствующая сестра аббатства Сент-Хонс, прибыла сюда, чтобы подать свой голос за избрание магистра Бурэя новым отцом-настоятелем ордена Абеля.

Она сознавала всю горькую иронию момента. В самом начале баффэя — третьего месяца года — Джилсепони одновременно получила известие о кончине отца-настоятеля Агронгерра и приглашение на Коллегию аббатов. Вскоре она выехала из Урсала и в течение всего пути сюда размышляла, не стоит ли ей отдать свой весомый и влиятельный голос за епископа Браумина. Однако Браумин Херд был слишком молод и неопытен для подобного поста и едва ли мог рассчитывать на поддержку магистров Санта-Мир-Абель, да и всех остальных монастырей к востоку от Мазур-Делавала. А если она, проявив упрямство, убедит друзей и союзников Браумина голосовать за него, это не принесет победы епископу, зато лишит Фио Бурэя столь необходимых ему голосов.

И тогда ее благие намерения расчистят путь к желанной цели настоятелю Олину.

Король Дануб просил жену сделать все возможное, чтобы этот человек не был избран на высший в абеликанской церкви пост. Как бы ни относилась Джилсепони к однорукому магистру, она сознавала: избрание главой церкви Абеля аббата Олина, известного своими тесными связями с Бехреном, окажется катастрофой не только для ее мужа, но и для всего Хонсе-Бира.

Итак, Фио Бурэй искренне ратовал за надпись на камне, установленном в память о брате Фрэнсисе Деллакорте. Столь же искренне он убеждал Джилсепони стать епископом Палмариса, а затем и начальствующей сестрой Сент-Хонса. Он стремился не только упрочить позиции церкви в Палмарисе, но и заручиться голосом Джилсепони на Коллегии аббатов. Если отбросить всю дипломатическую казуистику, расчет однорукого магистра был не таким уж и хитрым. Он прекрасно знал, что, будучи королевой Хонсе-Бира, Джилсепони предпочтет любого кандидата, даже самого Бурэя, только не настоятеля Олина из Сент-Бондабриса.

Думая о дипломатических ходах Бурэя, Джилсепони невольно улыбнулась. Конечно, ему далеко, очень далеко до отца-настоятеля Маркворта. В первую очередь Фио Бурэй страстно желал остаться в памяти народа Хонсе-Бира. Какими бы ни были его личные чувства или недостатки, ему приходилось действовать так, чтобы оставить добрую память о себе. Иными словами — действовать в интересах народа. Бурэй видел, какой любовью пользовалось в народе имя Эвелина — да и могло ли быть иначе в те годы, когда только-только было побеждено страшное бедствие, которое принесло с собой нашествие розовой чумы? И теперь он будет стараться быть во главе народной любви к Эвелину. Ему просто придется это сделать.

Джилсепони чувствовала, что может с чистой совестью отдать свой голос за Фио Бурэя. Как говорят, не мил посланник, да послание дорого. А послание отца-настоятеля Бурэя в эти времена явно будет благодатным и даже благотворным.

Глубоко вздохнув, Джилсепони прошла через массивные ворота Санта-Мир-Абель.

— Зверь возвращается, — предупредила Эйдриана Садья, отодвинув занавеску, отделявшую его половину домика от той, где жили она и Де'Уннеро.

Эйдриан удивленно посмотрела на певицу. Он слышал звуки их страстных любовных утех, потом странные звуки лютни, как будто Садья специально расстроила инструмент, чтобы резать слух гнусавыми нотами. Здесь явно не обошлось без магии, — подумал рейнджер. Ряд диссонансных аккордов и появление тигра-оборотня не могли оказаться простым совпадением.

— Если зверь вырвется наружу, мы опять останемся без дома, — произнесла певица.

— Вряд ли эта деревня является нашим домом, — возразил юноша.

— И потому Ночной Ястреб позволит тигру убивать невинных жителей? — лукаво усмехнулась Садья.

Эйдриан пристально посмотрел на маленькую певицу. Ему не было дела до жителей этой деревни. За те недели, что он провел в странствиях вместе с Де'Уннеро и Садьей, его презрение к роду человеческому только возросло. Удивительно: единственными после Бринн Дариель людьми, к которым он испытывал уважение, были вероятный убийца его собственного отца и женщина, которую этот человек взял в любовницы.

— Помешай тигру вырваться наружу, — велела юноше Садья. — Загони его обратно.

Эйдриан взял поданный ею гематит, встал с постели и решительно направился на другую половину.

Болезненное превращение Де'Уннеро уже началось; ноги бывшего монаха успели превратиться в задние лапы тигра.

Юноша легко погрузился в магию гематита, соединив свой дух с той человеческой искоркой, которая еще оставалась сейчас в этом звере. Дух рейнджера пробивался к разумной сущности Маркало Де'Уннеро.

Вскоре трое столь не похожих друг на друга людей сидели возле стола. Молчание их было долгим. Наконец Де'Уннеро кивнул Садье. Певица достала мешочек Эйдриана и пододвинула к нему.

— Ты их заслужил, — произнесла она.

Бывший монах хлопнул юношу по плечу, встал и пошел к постели. Улыбнувшись рейнджеру, Садья тоже поднялась из-за стола.

— Я не желаю всю жизнь скитаться по глухим деревням, — крикнул им в спину Эйдриан.

Де'Уннеро остановился, медленно повернулся к юному рейнджеру и окинул его внимательным взглядом.

— Мы отправимся в Палмарис, — сказал он. — Уверен, в этом городе тебе понравится.

Эйдриан широко улыбнулся и сжал в руке мешочек с самоцветами — доказательство завоеванного им доверия. Он нашел спутников… возможно, даже друзей. Во всяком случае, этих людей он мог уважать. Он столько успел узнать от них за эти недели! Старинные песни, которые пела Садья, рассказывали ему о прошлом. А бесподобное воинское искусство Маркало! Оказалось, не только эльфы, но и абеликанские монахи веками оттачивали боевое мастерство. И мудрость, лежащую в его основе.

В далекой глуши, в неприметной, совершенно заурядной деревушке, только что произошло величайшее событие — соединение церкви и государства. По своей силе и значимости оно было сродни назначению королевы Хонсе-Бира начальствующей сестрой Сент-Хонса. Здешнее соединение власти духовной и светской обещало неузнаваемо и бесповоротно изменить мир.

А в это время за сотни миль от неприметной деревушки королева Джилсепони наблюдала избрание Фио Бурэя отцом-настоятелем абеликанского ордена.

«Было ли это благом?» — не переставала спрашивать себя Джилсепони. И в который раз отвечала: «Фио Бурэй — меньшее из двух зол». Эта мысль заставила ее бросить взгляд в ту часть громадного зала, где, склонив голову и выпятив свой горб, сидел аббат Олин. Его редкие седые волосы, окружавшие лысую макушку, торчали в разные стороны. Едва Фио Бурэй начал произносить слова священной клятвы, старик прикрыл трясущейся рукой глаза.