Три этажа сверху (СИ) - Ковалевская Александра Викентьевна (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Сивицкий услышал про Меркулова и тоже завёлся, и они поругались, потому что Сивицкий усомнился, есть ли у Иванки мозг.
— Не твоё дело! — наставила на него лыжные палки Иванка. — Я посчитаю все прутья, запишу, и буду их выдавать, когда понадобятся! Понял? Всё, ты попал, Сивицкий! Не видать тебе железа! Отойди, малой!
«Девчонки озверели, скоро на всё наложат лапу!» — подумал Дима, вскипел, повалил Иоанну в снег, и она кричала: «Лыжи сломаешь! Ответишь за лыжи на Совете! Сосны будешь рубить без передышки!»
— Я тебе не только лыжи сломаю, я тебе!.. — прошептал Дима, и неумело, но решительно чмокнул Иванку в красную от мороза и холодную щеку, и попал в уголок её ярких губ. Губы были тёплые. Дима шмыгнул носом и попал в губы ещё раз.
Иванка вдруг присмирела. Она неуклюже встала на лыжах на ноги и, бросив лыжные палки валяться, зашаркала по лыжне назад, откуда приехала. В толстой самодельной куртке из жёлтого одеяла в крупные яркие цветы, в этой куртке, стянутой шнурком внизу, она была похожа на круглую матрёшку на ножках.
Сивицкому пришлось подбирать разбросанные палки. Лыжня и девственно чистый снег были взрыты ими двоими, у Димки начались посторонние ассоциации, и он подумал, что, блин с ней, вредной попрыгучей малой, он всё выдержит, и от Метлушки не отступится. Он прикинул расстояние до Иванки, отвернулся и смачно высморкался через палец из обеих ноздрей.
Иванка тоже была занята втягиванием в себя того, что грозило пузыриками показаться из носа когда её целовали. Ей было стыдно за себя, такую соплюшку.
***
Слава Левант по вечерам работал над конструкцией ветряка и мастерил кое-что по велению души, но свои поделки никому не показывал. Ему нужен был хороший свет в мастерской, а вот с этим были проблемы. Когда стало ясно, что без помощника не обойтись, Левант пошёл к Алине просить человека, который будет держать фонарь и направлять свет.
Алина пожала плечами — свободных людей не было.
После пяти часов вечера, когда зимняя ночь крала остатки дня, всем нужен был свет. Девушки шили и чинили одежду, занимались уроками с младшими детьми и рылись в книгах в поисках всего, что могло быть полезным для выживания деревни. Парни мастерили снасти и оружие и шили обувь. Ни свободных людей, ни лишних фонарей — все заняты. Десяток Краснокутского, и тот, стал нуждаться в освещении больше других. Вован сказал, Вован сделал — все его люди в наказание по вечерам читали книжки. Объединить их под одними светильниками с мастерами или девушками было невозможно. Девушки, как предупреждал Стопнога, бунтовщиков презирали, а парни Краснокутского ни за что не стали бы читать в присутствии занятых хозяйственными работами ребят.
Алине приходилось каждый вечер выслушивать людей Краснокутского, задавать вопросы и снова выслушивать. Она делала это только по обязанности. Карнадут, вынужденный постоянно решать вопросы колонии, редко виделся с Алиной, и потому сопровождал её на эти уроки, придавая воспитательному мероприятию вес статусом коменданта. Слава Левант присоединялся к «библиотечному кружку», когда надо было в тишине помозговать над очередным своим проектом.
Через месяц парни Вована привыкли к чтению, к коменданту, Алине и Славе, и стали входить во вкус. Вот тогда проверять их стало нелегко, а Карнадут стал беспокоиться: он видел, что Алине сделались интересны непростые вопросы её учеников. Теперь читали все: и парни Краснокутского, и комендант Карнадут, и Алина — чтобы подготовиться. Начитавшись, дискутировали, пока лязг ведра-колокола над входом в котельную не разгонял народ по спальням. Дежурные стражники отбивали сигнал «Отбой», делали обход территории, поддерживали небольшой костёр рядом с загоном животных, сжигая обгрызенные козами ветки, и в свете костра мелко рубили дрова для утренней растопки печей и кухни.
Слава, так и не выторговав у Алины и Карнадута себе помощника, заметил в тёмном коридоре одинокую Насту, печально водившую пальцем по лохматому от инея стеклу. Она была бледная, несчастная, но ничем не занята. Славка потоптался на месте и тихо, словно боясь спугнуть чуткую птицу, позвал:
— Дашкевич, Настааа…
Она неохотно обернулась.
— Мне позарез нужно подержать фонарь. Ну хоть недолго! Очень важный момент, я почти приблизился к своей мечте, я делаю ветряк. Это, представляешь, всё — это возврат к цивилизации!
Наста неожиданно согласилась и, ни слова ни говоря, пошла за ним в бывшую столовую, которую Левант и Игорь Ковалёнок заняли под мастерскую. Сегодня здесь не горел самодельный маленький горн, вокруг которого обычно топтался Ковалёнок, и былоочень холодно и гулко. Камин только чуть добавлял тепла и света, но не справлялся с освещением и обогревом просторного стеклянного зала, уходящего, казалось, в пустоту космоса.
Теперь каждый вечер Наста, одевшись потеплее, терпеливо светила Славе, направляя в особо важных случаях зеркальцем свет на его пальцы, и в такие моменты их головы почти соприкасались. Он рассказывал ей про телеграф, который реально протянуть в школу, вот только на это уйдёт вся проволока без остатка, и даже, если честно, проволоки хватит всего на три километра, и потому придётся с телеграфом подождать. Но можно наладить сигнальную почту, он уже думает над этим. Он знает, как в армии делали дымовую завесу, и это можно использовать для сигналов охотникам — всего-то плеснуть немного солярки на раскалённый докрасна лист металла. К весне будет готов стиральный агрегат, на ручной тяге, правда, но стирать и выжимать бельё станет проще. И ручные насосы требуют ухода и ремонта. И электромясорубку они с Игорем уговорили обходиться без электричества. И ещё и ещё… Наста смотрела на него большими круглыми глазами и молчала.
Однажды она попросила Алину:
— Нарисуй Славу за работой. Ты же можешь. Как он закручивает болты, и кудри падают ему на лоб, а ему нечем смахнуть их — руки заняты. Я подержу два фонаря. Могу заготовить берёзовые огниски, чтобы было больше света.
Алина согласилась, почувствовав, что печальная несчастная Наста оживает.
Наста пояснила:
— Фотоаппарата у нас нет, а я хочу, чтобы от Славы хоть что-то осталось на память. Не так, как от Дениски — одно имя и воспоминание.
И однажды она провела ладонью по лбу Леванта, аккуратно подняла непослушную прядь волос, пригладила, прихватила волосы парня зубастой заколкой на макушке и поцеловала Славу в высокий лоб.
Слава разволновался, но не выдал своих чувств. В следующий вечер Наста прильнула к нему, размотав широченный вязаный шарф, накрученный по плечам поверх одежды. Обернула и его плечи этим шарфом, и они стояли, прижавшись друг к другу. Славка не знал, как у неё дела, но ему хотелось, чтобы у Насты всё было нормально. И чтобы под тёплой одеждой у неё оказался чуть округлившийся животик.
Он шепнул:
— Как там наш Денисович поживает?
— Денисовна. Хорошо поживает.
— А почему Денисовна?
— В костюмерной много нарядов для Денисовны, и я ещё сошью. Будет ходить такая хорошенькая.
— Тогда я поставлю коляску на красные колёса от детского велосипеда. Я всё думал, какие лучше — жёлтые с чёрным ободком или красные?
— А где ты прячешь коляску?
— Не скажу!
— Ты торгуешься?
— Ещё бы! Это будет такая коляска — суперколяска. Закачаешься!
Наста впервые за два месяца тихо рассмеялась, услышав это его «закачаешься». И спросила:
— Но с тобой можно договориться?
К весне они обо всём договорились.
***
Лёша вернулся в школу за коробкой с пружинами, снятыми со школьных дверей. Мастера просили доставить пружины в лагерь — им эти пружины нужны были позарез. А отряд Сивицкого пружины забыл. Лёша запоздало вспомнил, что видел коробку среди другого добра, оставленного для следующей группы «несунов» и, по своему обыкновению, не подумав, что надо сказать кому-то о своих намерениях, повернулся и зашагал в обратную сторону. Когда Юрик, двигавшийся перед замыкающим Лёхой, заметил его отход, Лёшка удалился уже на приличное расстояние, и только рукой махнул, мол, всё в порядке. До группы донеслось его басовитое: «Догонююю!» и с сосновых лап, пыля серебром, упали снежные шапки.
