Сияй, Бореалис! Лоскутки (СИ) - "Liz Elzard" (читать полную версию книги .TXT) 📗
До экзамена оставалось два дня. Выспавшись и позавтракав, Лирет отправилась следующим днём на прогулку, вооружившись картой. Магический указатель верно проецировал маршрут на бумагу, и девушка видела каждый свой шаг. Консерватория находилась неподалёку. Старое, не раз реставрированное здание, окружённое ухоженным газоном и садом, можно было различить издалека. Там уже украшали вход, приветливо приглашающий будущих студентов. Лирет неторопливо прошлась вдоль заборчика, окинула взглядом афиши. Улицы и дома, как ни странно, совсем не врезались в память то ли из-за некоего однообразия, то ли от глубоких размышлений, притупляющих восприятие внешнего мира. Внутренние переживания испепеляли интерес к смене обстановки.
День прошёл как в зыбком сне, а на следующее утро Лирет проснулась от звонка. Безжизненный голос сообщил о номере участника и ещё раз уточнил полное название музыкального произведения. Глотая ком, девушка сухо произнесла слова, человек на другом конце провода, разузнав нужную информацию, незаметно попрощался, и ещё несколько минут Лирет растерянно держала телефон возле уха. Никто ведь и не знал, что юная скрипачка собирается сыграть свою мелодию на глазах у тысячи людей. Весь остальной день девушку лихорадило от волнения, а в голове по-прежнему мерещился тот голос из телефона. Ей казалось, что таким голосом дают строгий отказ неудачникам, не прошедшим конкурс, но осмелившимся на дерзость. Перед сном Лирет ещё раз проверила струны Ви-Ви, зарядила праной, затем уложила обратно в футляр и отправилась в постель.
Ночь выдалась бессонная. Не дожидаясь будильника, Лирет торопливо вынырнула из-под одеяла и села прямо, усердно стараясь сфокусировать взгляд и не рухнуть. Она только взглянула на скрипичный футляр, который оставила на краю кровати, и вдруг внутри все скомкалось судорогой. Разум не слушался и без устали палил тревожную мысль. Девушка натянула на себя расшитый золотым бисером и пайетками костюм, одолженный накануне Жане, поправила складки пышной юбки, затем пододвинулась к зеркалу. Оттуда смотрела крайне не выспавшаяся физиономия. Впрочем, настроение тому полностью соответствовало. Жане учила всеми силами выдавливать из себя улыбку во время выступления, даже когда на душе властвовало совсем противоречивое чувство. На то оно и было искусством: это удивительно искрящееся прекрасное, которое за собой таило страх, боль и горечь. Лирет улыбнулась отражению, и отражение улыбнулось ей. Отражение нахмурилось — нахмурилась и она.
Столпотворение у консерватории вздымало в воздух галдёж и шум. Музыканты, зрители и преподаватели теснились у парадного входа, толпа медленно протискивалась внутрь. Для участников работал стол регистрации. Изнемогая от волнения, Лирет едва ли не забыла собственное имя и не сразу нашла его в списке. Кто-то всучил ей в руки бейдж с именем и номером и подсказал, куда идти дальше. На ватных ногах, девушка направилась следом за молодыми людьми, которые стояли перед ней. Озираясь, она неосторожно налетела на кого-то, выронив рюкзак и футляр. Лирет неуклюже бросила извинение куда-то в толпу и суетливо принялась сгребать выроненные вещи. Скрипичный футляр оказался расстегнут. Девушка отошла в сторону, приземлившись на скамейку, и открыла футляр, затем озадаченно уставилась на аккуратно свёрнутый вчетверо листок, который неведомым образом попал внутрь. Сглотнув, Лирет развернула его и пробежалась взглядом по одной единственной строчке, написанной необыкновенным каллиграфическим почерком. Тот, кто это писал, наверняка пытался вложить старание не столько в смысл, сколько в красоту подачи, казалось бы, такого незатейливого послания:
«Верь, у тебя получится».
Девушка судорожно оторвала взгляд от листка и задёргала головой, будто пытаясь найти автора письма среди незнакомых ей лиц. Кто-то последовал за ней в Роуман, чтобы догнать в толпе и незаметно передать эти слова. Лирет прижала письмо к себе и заставила себя улыбнуться сквозь страх. Вызволив из футляра Ви-Ви, она ещё несколько раз проверила каждую струнку, затем опять прочитала письмо, убеждая себя, что ей оно вовсе не примерещилось из-за переутомления. Девушке казалось, что чем больше она перечитывает его, тем тверже становится решительность.
Это шанс сделать возможным подарить свою музыку миру.
И вот из неоткуда раздался голос, отчеканивший номер. Лирет, выпутавшись из временной петли, которая окутывала её все это время, поднялась и на неосязаемых ногах помчалась на сцену, исполнившись храбрости. В глаза ударил свет, и девушка остановилась посреди сцены, сжав скрипку в руках. В тот момент Лирет одолело какое-то давнее, до боли знакомое чувство, от которого кровь обращалась в лёд и которое пускало трещины по решительности.
По ту сторону — сотни равнодушных глаз. Покуда в них нет искры, нельзя искать что-то среди них, нельзя смотреть, нельзя считать. То были голодные волки во тьме. Пища для них — яркое выступление музыканта, какое способно достичь глубины и насытить тот голод. Для каждого человека, будь то книга или музыка, есть иная пища, которую он отчаянно ищет, скитаясь по произведениям искусств. И если пища способна зажечь, насытить до краёв, значит, она способна залатать и исцелить опустошённую душу. Именно для этого нужны книги, именно для этого существует музыка, для этого и существуют творцы.
Старая детская страшилка и довольно необычное сравнение, сказанное некогда одним из первых преподавателей в музыкальной школе. Будучи ребёнком, Лирет запомнила этот рассказ о волках по ту сторону сцены — уж настолько он вклинился в память — а теперь стояла, обомлев, и видела там сотни настоящих звериных глаз, мерцающих в темноте.
Нельзя смотреть.
Девушка зажмурилась на секунду, развеивая пугающее видение. Она чувствовала, как члены жюри на первых рядах с утомлением и укоризной ждут начала выступления. Лирет дала себе полминуты, сделала глубокий вздох, сглатывая испуг, и возвела смычок над струнами. На неё стреляли насмешливые взгляды: скрипачка явилась на выступление в танцевальном вычурном костюме.
Пойти на обман, чтобы сейчас быть здесь, — вот на что решилась Лирет. Разумеется, она вряд ли была первой, кто догадался таким способом донести свою музыку миру, а посему в глазах жюри не отразилось ни грамму того, что можно было назвать удивлением. Очередная отчаянная ряженая музыкантша, осмелившаяся выйти на сцену и продемонстрировать любительскую симфонику да и только. Эксперты осторожно переглядывались между собой, как бы сообщая друг другу, что юное дарование безусловно будет дисквалифицировано. Тем временем со сцены лилась музыка. Её нельзя было назвать ужасной, однако подрагивающие струны выдавали сомнение и страх, а иллюзия симфоники то ткалась, то рассыпалась в воздухе, как песочный замок. Никто толком не смог разобрать, что пыталась донести юная скрипачка. Всё это больше походило на цирк неудачливого актёра. Девушка медленно побледнела.
Страх колебал прану, как ветер волнует море. Звук выхлестывал брызжущими волнами. Лирет чувствовала, как дрожь пригвоздила её к полу, как по рукам ползёт ледяной плющ и сковывает каждое движение. Смычок неаккуратно бил по струнам, будто жил сам по себе, а Ви-Ви возмущённо откликалась. Мелодия исказилась и сделалась безобразной. Внезапно прана прекратила источать, и струны померкли.
Девушка закрыла глаза, желая отгородиться от ужаса и позора, нахлынувшего в ту же секунду. Руки всё ещё продолжали играть уже безжизненную мелодию. Лирет пыталась улыбаться, но она знала, что сейчас это не улыбка, а горький оскал, куда стекали слёзы.
Как же так произошло?
Почему?
«Бездарность!»
Страшно.
Сорваться в чужой город и принять участие в конкурсе под предлогом, что сыгранная музыка будет относиться к классическим произведениям, убежать от непонимания родителей и упрёков. Слишком наивна, слишком молода и глупа — как говорила мама. Не для всех этот путь открыт, не всем туда суждено пробиться. Решаться два года на то, чтобы наметить себе дорогу, а теперь стоять у зыбкой пропасти, на посмешище голодных волков.
