Дочь Велеса (СИ) - Шафран Пан (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Первым опомнился Добрыня.
— Говорил же, добром это не кончится, — как будто торжествующе буркнул он, безуспешно шаря глазами по полу в поисках незаметно ускользнувшей провожатой. — Завела куда подальше, для надежности, и бросила…
Мелкая, но ощутимая дрожь под ногами в мгновение ока оборвала его недовольные причитания и заставила бросить недоумевающий взгляд сначала на застывших в немом изумлении товарищей, а потом и на озеро, покрывшееся вдруг ознобом частых волн. Прямо посреди обезумевшего водоема медленно и величественно набухал пенящийся водяной горб. Он ширился и распухал, становясь с каждым мгновением все больше, пока не лопнул искристой тучей взметнувшихся брызг, выпуская из своего бурлящего чрева арку каменного моста, подобно лезвию гигантского меча рассекшего водную гладь надвое и клокочущей, бурной лентой устремившегося прямо к ногам остолбеневших, не верящим своим глазам путников.
Ошеломленная Ялика сделала робкий неуверенный шаг. Убедившись в том, что вынырнувший из водной пучины мост — не наведенный морок или плод разыгравшегося воображения, она легко побежала по нему вперед, остановившись лишь на мгновение, чтобы небрежным кивком головы пригласить потерявших дар речи товарищей, застывших у подножия каменной переправы недвижными истуканами, последовать ее примеру. Недоверчиво хмурящий брови Добрыня с сомнением покачал головой, но заметив, что меша беззаботно затрусил за удаляющейся ворожеей, беззвучно выругался и двинулся следом, бубня себе под нос что-то о необдуманном безрассудстве чрезмерно смелой девицы.
Едва друзья достигли середины моста, как затихшая было водная гладь вновь пришла в лихорадочное движение, зловеще забурлив и почти мгновенно покрывшись белесой, пузырящейся пеной. Медленно испаряясь, мутная молочная накипь тут же превращалась в длинные языки туманного варева, жадно тянущего вверх свои прихотливо извивающиеся призрачные щупальца. Не прошло и пары секунд, как стремительно нахлынувшая стена эфемерной дымки властно приняла испуганно вздрогнувшую реальность в свое бьющееся в нестерпимых судорогах чрево. Бодро вышагивающая чуть впереди Ялика, казалось, даже не обратила внимания на происходящее вокруг, продолжая уверенно идти к неведомой ни ей, ни ее спутникам цели. В навалившейся вдруг хмари не чувствовалось угрозы, а только лишь тихое вкрадчивое спокойствие и расслабляющее умиротворение, обещавшее сладостное забытье и покой. И, тем не менее, растерявший всю прыть меша стал как-то испуганно и неуверенно жаться к ногам ворожеи, а еще больше нахмурившийся и недоверчиво вглядывающийся в прихотливые извивы тумана Добрыня неожиданно взял девушку за руку, между делом подивившись необычайной холодности ее ладони. Так они и брели среди вьющихся клубов убаюкивающего марева. Лениво перекатывающаяся перед глазами дымка флегматично пожирала звуки шагов, так что вскоре друзьям стало чудиться, будто бы они не идут, а парят где-то в пустоте, участливо поддерживаемые заботливыми дланями какого-то неведомого призрачного существа.
Совсем потерявшие счет времени путники даже не заметили, как клубящийся вокруг них изменчивый и непостоянный туман заискрился всеми цветами радуги, лишившись своей иллюзорной загадочности и, вдруг засияв совсем нестерпимым светом, бесшумно осыпался по сторонам дождем медленно опускающихся на землю огненных брызг. Устав без конца удивляться происходящим с реальностью метаморфозам, друзья не остановились даже тогда, когда последняя искорка бесследно растворилась в незаметно сгустившейся тьме. Внезапная вспышка яркого света заставила их прервать череду безучастных ко всему происходящему шагов и беспомощно застыть на месте, зажмурив глаза в отчаянной попытке защитить их от ярящегося буйства расцветшего впереди зарева невозможного пожара.
— Мы указали тебе путь, и ты пришла! — услышала Ялика тихие мелодичные голоса, напоминающие то ли беззаботный шорох весенней листвы, то ли легчайшее прикосновение игривого ветерка, и испуганно распахнула нещадно слезящиеся глаза.
Сквозь нестерпимо яркую пелену огненной завесы, окружившую ее со всех сторон, изумленная ворожея с трудом смогла различить пару извивающихся в замысловатом хороводе фигур. Две вужалки, скинувшие свои змеиные шкуры и представшие перед взором Ялики в своем истинном обличии полуженщин-полузмей, то выныривали из стены пламени, то, переплетая тела, вновь растворялись в его полыхающем чреве. Чуждая миру живых, неестественная красота дочерей царя аспидов завораживала и притягивала к себе взгляд пораженной небывалым чудом ведуньи ничуть не меньше, чем их не прерывающийся ни на одно мгновение гипнотический танец.
— Где я? — только и смогла выдавить из себя Ялика.
— Это Знич, пламя изначального, — был ответ, словно произнесенный бесконечным множеством уст одновременно.
— За друзей не тревожься, — угадав мысли ворожеи, продолжили вужалки. — Вы скоро вновь увидитесь.
— Зачем я здесь? — тихо спросила Ялика.
— Чтобы найти ответы. Мы поможем.
— Но почему? — искренне удивилась ворожея. — Ваш отец так жаждал мести за убитую дочь и страстно желал гибели и мне, и всем людям разом.
— Мы давно оплакали нашу сестру. Это ее выбор и ее судьба. Так должно. Мы помогаем не тебе или тебе подобным, но миру. Наше время уходит — но что-то кончается, а что-то начинается. Искра не должна потухнуть.
— Да о какой Искре вы все талдычите, словно сговорившись? — потеряла терпение вдруг не на шутку разозлившаяся Ялика.
— Ты сама поймешь.
С этими словами вужалки вдруг оборвали свой причудливый хоровод, беззвучно растворившись во вспыхнувшем и тут же опавшем пламени. Совсем растерявшаяся и ничего не понимающая Ялика очутилась вдруг в одиночестве, беспомощно плавая в холодной звенящей пустоте. А всего лишь через крохотное мгновение на беззащитную перед чудовищным напором девушку всесокрушающей лавиной обрушилась череда образов, безжалостно смявших волю, подобно мягкому бумажному кулю, и разделивших сознание на тысячу крохотных осколков, каждый из которых начал существовать сам по себе, независимо от других. Нахлынувшие видения проносились перед внутренним взором потерявшей целостность восприятия девушки будто несущийся в смертельном галопе табун обезумевших лошадей, перемешиваясь и наслаиваясь друг на друга. Ялике с большим трудом удавалось сохранить хоть толику рассудка в этом фантасмагоричном мельтешении размытых картинок и зыбких галлюцинаций.
А потом она увидела. Увидела смерть Индрика.
Могучий белоснежный зверь, почти ничем не отличимый от обычного коня, за исключением своих гигантских размеров и рога на лбу, сияющего светом первородного огня, умиротворенно склонился над безмятежной гладью воды огромного подземного озера. Как вдруг, будто бы услышав что-то, Первозверь забеспокоился. Тряхнув молочной гривой, он настороженно поднял голову и беспокойно вгляделся в окружающий мрак, опасливо прядая ушами и раздраженно пофыркивая.
Три едва различимые тени — две, имевшие вполне человеческие очертания, и третья, более всего походившая на размазанную чернильную кляксу, будто бы сотканную из лоскутов непроглядной, чуждой всему живому тьмы, медленно подкрадывались к обеспокоенному их вторжением Индрику.
Скрывающиеся во мраке фигуры вдруг обрели плоть. Пребывающая в каком-то странном оцепенении Ялика сразу же узнала Охотника и его дружков. Она хотела было закричать, предупреждая Первозверя о грозящей ему опасности, но с ее бесплотных губ сорвался лишь беззвучный шепот, не способный в своем бессилии потревожить даже застывший в хрупкой неподвижности воздух.
Бормоча что-то умиротворяющее, Охотник сделал пару шагов навстречу опасливо замершему Индрику и доверительно протянул тому раскрытую ладонь, будто бы предлагая угоститься. Догадавшаяся о своей бесплотности ворожея только и смогла, что удивиться. Предложенным коварным Охотником лакомством оказалось неведомо откуда взявшееся у него золотое яблоко, то самое, что созревало лишь в Небесном Саду — единственное, чем можно было заслужить расположение недоверчивого к людям Первозверя. Индрик всхрапнул, замотал головой и потянулся к угощению, недоверчиво раздувая ноздри. Двое товарищей Охотника, медленно обойдя принюхивающегося зверя по бокам, одним стремительным движением накинули на него широкую сеть. На первый взгляд ничего необычного в ловчих снастях не было. Ровно такими же обычно и пользуются зверобои во всех уголках света. Но когда Первозверь, страшно захрипев, угрожающе встал на дыбы, еще больше путаясь в сетях, и рухнул на землю, будто раздавленный неподъемной тяжестью, Ялика пригляделась к снастям. И ужаснулась. По толстым нитям вдруг забегали непроглядно черные всполохи, оставляющие на шкуре несчастного животного страшные, кровоточащие ожоги. От нестерпимой боли, раздирающей плоть, Индрик, захлебнувшись истошным криком, забился в мучительных конвульсиях, пытаясь скинуть с себя причиняющие невероятные муки снасти. Пораженная увиденным ворожея поняла вдруг, что в нити сетей каким-то невероятным, запредельно черным волшебством была вплетена мрачная суть того, что люди обычно называли грехами. Кровавое братоубийство, вероломное предательство, всепожирающая алчность, неконтролируемая ярость — все то зло и жестокость, что долгими веками взращивало и вскармливало в своих душах человечество, слилось в нечто невообразимо ужасное, в то, что сокрушающей тяжестью пало на изначально непорочного Первозверя, мгновенно пригвоздив того к земле и навсегда похоронив его свет и чистоту под отвратительной грязью людского грехопадения.
