Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович (книги онлайн полностью TXT) 📗
− Барона Поллака стараниями, благослови его Господь!
Благодарные слова архиерея в адрес унгрийца, Акли не успокоили. Причина бывшему новику в святость удариться? Какой грех искупить хочет? Не убиенных же в ночи лиходеев из поминальника отчитывать, за упокой души свечи ставить? И деньги откуда взялись у голодранца, зодчеством увлекаться?
Бейлиф по стройке проехался, народ посмотреть, в дела их вникнуть. Артельного голову с пристрастием попытал. Тот с почтением. Без уверток, все как есть обсказал. Чего бы и волноваться? А вот не спокойно. Будто червь грызет, сердце тревожит. О строительстве донесли сразу. Попробовали бы не донести. Кто другой, бог с ним, но смущал зачинатель, новоиспеченный барон Хирлоф. Или правильно Хирлофа? Хрен бы побрал этих грамотеев. Не подавалась разумению блажь, потратиться на колокольню, когда собственное жилье в непотребном виде. Разве что пыль столице в глаза пустить? Прославиться на многие лета, а то и века. Вот, мол, колокольня, возведенная на средства юного Поллака, человека благочестивого и верующего. И не вспомнят, резал благочестивый человек людишек нещадно, сдирал с их голов волосья, а в церковь заглядывал по малой нужде или задницы девок поглазеть, как поклоны бить начнут. В общем, с какой стороны не глянь, затевать подобную стройку, барон Хирлоф последний человек в Эгле.
,И последние станут первыми,ˮ − убеждало Святое Писание бейлифа, не верующего в благие порывы души. Убеждало, но не убедило. Благого в унгрийце еще меньше, чем в семействе Ренфрю, вековавшего в соседях у монастыря.
От недобрых предчувствий и безответных вопросов настроение бейлифа не улучшилось. Что символично, в последнее время слишком на многие вопросы он не получал ответов. Никаких. Теперь добавилась стройка, затеянная молодым обалдуем. Архиерею понятно, радоваться, а ему что делать? Вмешаться? Запретить? Беда мниться, дескать. Это сколько помойных жалоб на него попы напишут? До патриарха дойдет, тот королю настрочит. Отписываться замучаешься.
Акли в очередной раз положил на ум все-таки взяться за Поллака. И непременно повторить официальный запрос Серебряному Двору. Пусть расстараются разъяснить закону раздор с Гусмарами. Не бредни пересказывать. По существу доложиться.
ˮЧем не повод колокольню отгрохать?ˮ — желчно заметил Акли незавидной судьбе зарвавшегося провинциала. Не ворье красоваться в одиночку резать. Тут армию набирать надо. И обойдешься ли армией, с солером схватиться.
С Хирлофа и Гусмара, само собой, Акли переключился на запропавшего сыскаря.
ˮГде же эта сволота Сеньи?ˮ — какой раз за день вспомнил бейлиф своего недисциплинированного подчиненного. С этим очередным безответным вопросом законник и отбыл с подворья.
Не обделил вниманием монастырь и Вион Ренфрю.
− Стройки, что и пожара, без шума не бывает, − сочувствовал артельный голова ростовщику. Ренфрю сочувствием и довольствовался. Дурного не заподозрил, но собственную выгоду углядел. Отстроятся, народ к чуду приобщиться потянется, а лавка его и ста шагов отсюда не будет.
Наведывались купцы. Со своими хитростями. Продать чего. Еду, одежду, инструмент. Блудницы сунулись, еле отвадили позорное племя. Ладно строители, братии греховным искушаться.
Очередной приезд унгрийца пришелся на межень. Поднялся Колин засветло, а в монастырь вырваться припозднился. Наперво вник в расходные бумаги, поругал (не зло) артельного голову, пошпынял за леность и недогляд. Тот сносил упреки со стойкость прибрежного утеса перед штормовой волной. Пошумит, слюной побрызжет и успокоится.
− Камня-то хватит? — не побоялся испачкаться унгриец и осмотрел строительный хаос.
− Полно. И со старой башни и со скриптория. И так есть, где взять.
Не про киновий ли речь? Не про воскобойню ли со швальней толкует? У архиерея едва удар не случился от таких речений. С чего монахи жить будут, все снести? С колокольного звону?
Заглянул Колин и в сам скрипторий. Помощники барона или собутыльники — двое их, седел не покинули, сапог не измарали. А чего? Люди-то кругом свои поставлены. Всех сразу, как не шустри, не купишь. Унгриец мог бы им возразить. Была бы в том ему нужда. Пока не зачем.
− Не мешают? — задал унгриец вопрос старшему из рабочих.
− Артельный понятливый. Для остальных…. Камень бьем, − немногословен кряжистый, косолапый мужик. Одежка на нем грязная, мешком. Волос на лбу плетеным ремнем перехвачен, под ним шрам от срезанного клейма.
Хацег на стройке не случайно. Шесть побегов, три из них подкопом. Научен кайлом да лопатой работать, в камне проходы выгрызать. Да и многому чему научен. Про иное и не обскажешь. Не поверят.
− С бабами как? — спрашивал о житье-бытье Колин. Морду не воротил, общался запросто. — Хлеба с кашей хватает? С инструментом что?
− Всего в достатке, − ответствовал Хацег непростому, ой не простому юноше. — А к бабам в город ходим. С инструментом порядок.
− Мелких доглядывайте. Глазом не моргнете, пролезут. Шеи свернут.
ˮИли свернуть придется,ˮ − но это уже для понятливых. Хацег таковский и есть.
− Не пролезут, − заверили Колина. − Собак побояться.
Два огромных, смольной масти, мастиффа сфинксами охраняли вход.
− Разговоры лишние не пойдут? Чего им здесь стеречь?
− Добро ихнее, − стрельнул взглядом Хацег на сопровождающих барона. Рыбий Кум и в седле и пешим, и в рванье и в бархате Рыбьим Кумом остается.
Унгрийцу протянули кусок бутового камня, завернутый в чистую тряпицу, пояснили.
− С той стороны.
− Подробностями не поделишься, − не спешил Колин заканчивать расспросы.
− Три роста в наклон опустились. В сажень ход пробили. Грунт тяжелый. Снизу мокнет, но воды нет.
− Оседает?
− Крепи ставим. Держат хорошо. Вчера вверх пошли, оттуда и бут взяли.
− Недели хватит?
− Сколько скажите, саин, − согласился беглый.
Никто, с кем Хацег сходился, не назвал бы его трусом и халуем. Он ими и не был. Жизнь любил и вел вольную, перекати-полем года мерил. За вольность свою в колодки шесть раз обувался, и шесть раз, без спроса, скидывал. И в одиночку бегал и в паре, и трое-пятеро было. Но памятен первый раз. Как у девки первый мужик. И больно и кровно….
…Втроем подались. Дорога таежная, долгая. Мошка с комарьем жрала не жалела, опухли. Глаз не видно. Одежка-обувь худая. Ни греет, ни защищает. Харч скудный. Сухари, вода речная да подножный корм. Змейку поймали — не погнушались. Падалиной (медведь обглодал) не побрезговали. К концу седьмицы поняли, словят их. Обратно в железо сунут ли, возиться с ними? Скорее в сопках, где прикопают.
− Обратно не вернусь! — по юности шебутился Хацег, козырную масть не уронить.
− Посмотрим, − старательно общипывал Беллеж бедный ягодой смородиновый куст. Мужик в возрасте, почти старик, с дурацкой улыбкой на бескровных тонких губах. Чему улыбался?
− Нечего смотреть? Нет говорю! — стоял на своем Хацег. Не других пугал, себя драконил.
− Пожрать бы, — ныл Варп, друган Хацега. — А то ноги не несут. Руки что тряпки.
− Это верно, пожрать не мешает, − согласился Беллеж и проломил голову хацегову дружку. Булыжник загодя припас. Хрустнула маковка, что ореховая скорлупа.
Хацег запоздало вскинулся драку зачать, кровью суку умыть. За паскудство.
− Дурный ты, − хихикал улыбчивый Беллеж. − Даром молодой. Мясца пожуем и двинем дальше. Хошь вместе, хошь по врозь. Раз затеялся до конца держаться, надо и терпеть до последней возможности. А иначе чего и затевать.
Долго Хацег помнил и винил Бележа. Но чем дольше жил, тем легче оправдывал. А в последнем побеге….
Уж и забывать стал, а напомнили. Барон этот. Мясоед он, вот кто. Через кого угодно переступит, свое взять. И возьмет.
− Саин, для вас сделаю как надо, − пообещал беглый, не упустить момент, обозначить, на чьей он стороне. — Не сомневайтесь.
− Верю, − не отказал унгриец в службе. − Тебе верю.
ˮПростите парни,ˮ − не повинился, но обратился Хацег к своим приятелями. Простят. Чего не простить. Коли не узнают.
