Дорога из трупов - Казаков Дмитрий Львович (читать полную версию книги .TXT) 📗
Урно Кеклец тем временем закончил лирическое отступление, посвященное мудрости университетского начальства, и сообщил:
– Ближайшие три месяца вам придется провести на социальной практике.
В аудитории наступила тишина. Стало слышно, как негромко урчат студенческие мозги.
– Э, прохфессор… – подал голос отличник Орландо Хряпс. – Социальную? А что это значит?
Будущие демонологи знали, что такое архивная практика (когда копаешься в старых ненужных бумагах), что такое практика общемагическая (когда занимаешься полной ерундой), полевая (когда предыдущая ерунда кажется тебе важной и крайне интересной)…
Но о социальной они слышали в первый раз.
Урно Кеклец нахмурился – брови его сошлись с хорошо различимым металлическим лязгом.
– Кхм-хм, – прокашлялся он. – Ну, извольте знать, в последнее время участились случаи… что наши выпускники, только попав за пределы университета, ведут себя это… не совсем адекватно…
– Испепеляют людей за резкое слово и все такое? – спросил Арс негромко.
Но заведующий кафедрой его услышал.
– Ну да, примерно так, – кивнул он. – И мы решили, что это как бы плохо отражается на репутации МУ.
– Но почему? – Шептать Рыггантропов не умел. Это получалось у него так гулко, словно двоечник сидел в пещере. На самом деле маленькая пещера сидела на его туловище и называлась головой. – Когда всех испепеляешь, тебя уважают, в натуре… И никакой репутации не надо.
А вот этой фразы, эхом отдавшейся в углах аудитории, Урно Кеклец благодаря какому-то акустическому феномену не услышал.
– И поэтому мы должны научить вас жить в обществе, – вещал он с тем истовым блеском в глазах, который возникает, когда человек сам понимает, что несет полную ерунду, но не может остановиться, – не причиняя вреда окружающим существам… сделать вас полноценными частицами социума, научить правилам общежития и поведения в активной среде…
Тили-Тили, прозванный сокурсниками Трали-Вали, озадаченно засвистел.
– Так что вот, – с облегчением выдохнул Урно Кеклец. – Эту практику нужно пройти, отчет написать и все такое. Кто не пройдет – не будет допущен к диплому. Всем ясно? Или есть вопросы?
Тут вопросы чудесным образом исчезли даже у самых головастых.
– Вот и хорошо. – Заведующий кафедрой взял со стола лист пергамента. – Так, посмотрим, кто у нас куда направляется…
Арс вздохнул, предвкушая неприятности.
После того как он уничтожил реализатор справедливости, созданный тысячи лет назад одним безумным магом, удача решила, что Топыряк обойдется и без нее. А неудача свила гнездо где-то поблизости. Результатом стала история с беглым демоном и странным гостем из иного мира, а также куча мелких неприятностей, которые не столько создавали проблемы, сколько портили настроение.
Так что и сейчас Арс не ждал ничего хорошего.
Его вполне могли отправить на практику к ассенизаторам, в их подземное вонючее царство, или к…
– Топыряк, Тили-Тили, Рыггантропов, – объявил Урно Кеклец, – музей Натуральной истории.
– Ы? – сказал Рыггантропов, а йода нервно взмахнул ушами.
Про этот музей знали все студенты, но бывали в нем лишь самые заученные умники. По слухам, он благополучно покрывался пылью где-то на левой окраине города, и в его стенах имелась самая большая в Лоскутном мире коллекция всяческого древнего хлама.
– И зачем? – с отчаянием спросил Арс. – Для чего там нужны демонологи?
– Ну, типа, – Рыггантропов решил, что вопрос адресован ему. – Тебе же все сказали. Мы должны это… сделаться полноценными частицами социума, узнать правила поведения в активной среде…
– А в роли активной среды будут окаменелости?
На этот вопрос двоечник ответить не смог.
Живи Поля Лахов в другом месте и в другое время, его бы назвали гламурным стражником. Склонностью к пьянству, вымогательству и злобным нравом он походил на коллег, но при этом тщательно следил за собственной внешностью. Шлем снимал редко, волосы мыл по праздникам, зато торчавшие наружу кончики аккуратно завивал и мазал помадой.
Грязные и обкусанные ногти покрывал лаком для мебели, а под старой ржавой кольчугой носил шелковое белье.
В подчинении у лейтенанта Лахова находились двое сержантов. Васис Ргов, больше всего на свете похожий на мешок с картошкой, на который кто-то нацепил портупею. И Дука Калис, добрый и отходчивый выходец из Лоскута Низкие горы.
Доброта выражалась в том, что он убивал людей сразу, не мучая, а отходчивость – в том, что быстро об этом забывал.
Сейчас они втроем разглядывали новобранца.
– Отлично, – сказал Поля Лахов, когда Форн Фекалин облачился в кольчугу и повесил на пояс ножны от меча с торчащей из них рукояткой. – Главное, не пытайся вытащить оружие. А то кто знает, что там внутри. Вот старик Хилый, которому принадлежал этот комплект, понадеялся на оружие – и что? Где теперь старик Хилый?
– Где? – спросил Фекалин.
– В лучшем случае – его едят черви, – сказал Дука Калис, автоматическим движением вынимая и пряча обратно под плащ крохотный арбалет. – А в худшем – собаки или те парни, что собираются у Толстого Маззи.
– А, – кивнул новобранец, и в блеклых глазах его на мгновение появилось очень странное выражение.
– Да, забыли шлем, – заметил Лахов и выволок из-под стола нечто металлическое, кое-где блестевшее.
Форн Фекалин, нужно отдать ему должное, не упал в обморок.
– Я обязан это носить? – спросил он.
Железная хреновина на башке, больше всего похожая на сотворенный авангардным дизайнером ночной горшок, была опознавательным знаком Торопливых, и они таскали ее с гордостью.
Ну, или со стыдом, когда приходилось удирать от преступников.
– Да, – кивнул Ргов и постучал себя по шлему. Звук получился гулкий, мощный, с намеком на то, что внутри хватает пустот.
– Хорошо. – Форн Фекалин надел шлем. – Ну что, теперь мы отправимся на какое-нибудь дежурство?
Лахов и Калис переглянулись, а Ргов принялся задумчиво ковырять в носу.
– Это сложный вопрос, – ответил лейтенант. – А что?
– Я хотел просто… ну… – новобранец облизал губы тонким и бледным языком, – а то я думал, что, может быть, должен как бы… проставиться в первый день… а?
– В смысле – угостить нас пивом? – уточнил Лахов.
– Да.
– Тогда дежурство подождет. Всем встать и вперед, шагом марш. В «Потертое ухо»!
Они выбрались из караулки, затем вышли из покосившегося здания городской стражи и оказались на улице Тридцатисемилетия Отрытия Канавы. Что это была за канава и кто ее отрыл – исчезло во мраке веков, но этот вопрос Торопливых мало волновал.
Они окунулись в незабываемую атмосферу Ква-Ква, сравнимую лишь с концертом обкурившихся дури панк-рокеров на складе, где протухло несколько тысяч яиц. Шумовая волна состояла из сотен возгласов, выкриков и обрывков фраз, а в городском «аромате» смешивалось слишком много компонентов, чтобы в них разобрался даже электронный анализатор запахов.
Но общее впечатление было таким, словно в ноздри запихивали трубочки из наждачной бумаги.
У входа в «Потертое ухо», около лужи, где дозволялось лежать только самым постоянным клиентам, сидел чуднó одетый бородатый старикан с повязкой на глазах. Решительными движениями он терзал струны, натянутые на деревянную рамку, и пел:
– Встала над морем с пальцами багровыми Зоря! Врата распахнула она, и отверзли тут очи герои! Гневом пыхали сердца их и сладкой отвагой, яростный Мили-Пили-Хлопс к победам их души направил!
Перед дедом стояла миска, а в ней лежало несколько бублей.
Проходя мимо, Ргов наклонился и потянулся пальцами к монетам. Старик же, не прекращая играть, сменил тему:
– Лапы свои убери, а не то по башке ты получишь! И не погляжу я тогда, что ты стражник во шлеме высоком!
Ргов руку отдернул и застенчиво заулыбался, а Лахов покачал головой и сказал с улыбкой:
– Ай да слепой!
– Великий слепец я, Умер, славный поэзией громкошумящей, – сообщил старик, гордо выпячивая бороду. – Слава моя распростерлась по миру, подобно свечению мощному солнца златого…
