Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит (полные книги TXT) 📗
Хинта запаниковал и сорвался с места, желая выключить проклятую запись. Но Инка не позволила ему это сделать.
— Стой, — почти умоляюще сказала она. — Не надо, оставь, это прекрасно.
— Я случайно ее включил, — оправдываясь, сказал Хинта. Инка, не ответив, шагнула в комнату, медленно двинулась вокруг проектора. Пальцы ее протянутой руки на мгновение проникли сквозь лазерный камень статуи, почти дотянулись до волос Ивары — на потолок легла широкая тень ладони.
— Теперь я вспомнила. Я смотрела это, когда погиб сын. А потом не могла найти проектор.
— Он лежал на полке. Я и не думал, что здесь будет такое.
— Я сама разрешила тебе трогать здесь все вещи. И в этой записи нет ничего особенного. Просто наше прошлое — две влюбленные пары, хотя и очень разные. Я всегда завидовала им. У них была настоящая страсть.
Она оглянулась на Тави и вздрогнула, встретив его взгляд. Мгновение спустя проектор погас, и комнату заполнил тихий, ровный, слабый свет нового дня.
— Вот и все, — смущенно сказала Инка. — Маленький летающий дрон, который нас снимал, упал в воду. Это брат был виноват. Он задел его плечом. Очень жаль. Тогда это казалось неважным, а теперь… теперь я пытаюсь воскресить каждую минуту.
Тави глубоко вздохнул. Еще несколько мгновений он выглядел так, словно его лихорадит. Но ему хватило сил заговорить о другом.
— Мы шли тебя будить. Есть новости. Ивара очнулся в больнице. С ним все в порядке. Его рану через восемь часов заживят настолько, что он сможет ходить. А еще Инка восстановила запись с наших терминалов. Так что они с Ливой увидели все, что должны были увидеть.
— Хорошие новости, — воспрял Хинта. — То есть, мы скоро снова встретимся с Иварой?
— В середине дня мы поедем его забирать, — сказала Инка, — а до этого я предлагаю вам позавтракать и почитать новостные ленты, чтобы войти в курс дел. Потом можно будет устроить экскурсию по городу и закончить ее в больнице, где нас будет ждать Ивара. Ливы сейчас нет, ему пришлось вернуться в лабораторию, чтобы законсервировать тот эксперимент, который он вел до вчерашних событий. Потом он будет свободен. А я сейчас должна буду уехать, чтобы лично поговорить с родителями про тело брата — они ради этого ночью прибыли в Литтапламп. Так что вы двое ненадолго останетесь одни. Надеюсь, это не принесет вреда. В доме есть охрана и слуги.
— Мы будем даже рады побыть вдвоем, — честно сказал Тави. — У нас с Хинтой не было свободного времени для разговора. А случилось слишком много вещей.
— Ваши родители тоже приедут сюда? — спросил Хинта.
— Нет, они не любят дом моего мужа. У них есть свой дом под куполом Мурана — это самый большой и старый из всех куполов Литтаплампа. — Она подняла с пола крошечный проектор с воспоминаниями своей молодости. — Для них это имеет значение. Они гордятся этим местом и будут говорить со мной там.
Инка произнесла это с некоторым раздражением, но Хинта понял, что эти чувства относятся не к нему и его вопросу, а к ее семье. Они попрощались и разошлись в разные стороны: она по парадной лестнице спустилась к кортежу, а ребята направились в уже знакомую столовую. Наконец-то они были вдвоем — отдохнувшие, в спокойной обстановке.
— Я действительно не хотел все это видеть, — тихо сказал Хинта. — Я просто нажал на кнопку, меня ослепило лазером и…
— Нет, это хорошо, что ты это включил. Если бы не твоя оплошность, я бы никогда этого не увидел. А мне нужно было это видеть.
— Да? — неуверенно спросил Хинта.
— Знаешь, я не понимаю, как Ивара уцелел, как сохранил себя. Как он смог жить после того, как потерял Амику? Я не могу себе этого представить. Меня уничтожает одна лишь мысль об этом. А с ним это действительно случилось. И он все сохранил, все, кроме улыбки — разум, доброту, память, силу воли. И он возвращает себе все больше. Он отвоевывает у горя свою душу. А то, что он потерял — это должно быть больнее, чем терять родителей или детей.
Хинту пробрал легкий озноб. Живая картина с целующимися людьми все еще стояла у него перед глазами. То, что они делали, не было табу, но не было и нормой. В своем мире, по ту сторону Стены, в бедной крестьянской семье, Хинта рос в большой невинности. Он отстал, и сам это понимал. Даже там, в Шарту, среди его сверстников, были те, кто видел, знал и пробовал много больше, чем довелось знать и пробовать ему. А самого себя он не мог представить ни с одним человеком — ни с мужчиной, ни с женщиной, хотя, наверное, предпочел бы женщину — девочку своих лет или немного старше себя. Но он не знал даже того, откуда в нем берется это предпочтение. И жар на щеках Тави, и тьма в глазах Тави, когда тот говорил про все эти вещи — все это смущало Хинту.
— В начале, в той части, которую ты пропустил, — с трудом подбирая слова, сказал он, — они плескались в воде. Все четверо. Там ничего такого не было. И мне это очень понравилось. Они были такими счастливыми. И да, наблюдая за ними в этот момент, я думал почти о том же, о чем ты сейчас сказал — о том, как много они потеряли, о том, как их изменила боль. А потом, когда они стали целоваться, я словно увидел что-то запретное. Это не для меня. Я не знаю, что с этим делать. Понимаешь? Я не хочу знать этого про Ивару. Мне неприятно. — Он тяжело вздохнул. — И при этом я не хочу, чтобы ты или он что-то от меня скрывали. Я не знаю, где здесь нужная дистанция.
— Я понимаю.
— Я, наверное, еще ребенок, — почти с ненавистью сказал Хинта.
— Нет, — горячо возразил Тави. — Просто вспомни, что сейчас сказала Инка. Она сказала мудрую вещь. Не все люди переживают страсть. Ведь все люди разные. У каждого свои достоинства, свои особенности. Хинта, это не происходит сейчас с тобой, но происходит со мной. А потом, однажды, это произойдет с тобой. Просто ты еще не встретил кого-то, кто вызвал бы в тебе эти чувства.
— Встретить кого-то яркого, как Ивара… У меня на это мало шансов.
— Может быть, ты сам будешь таким. И кто-то встретит тебя. А, может быть, все, что сейчас происходит, для нас всех закончится бедой. Иногда эти чувства только причиняют боль.
— Но ты хочешь этого, — почти обвиняюще сказал Хинта.
— Да.
— Ты целовал его? — Они уже вошли в светлую столовую, и Хинта хорошо увидел, как Тави вздрогнул от его вопроса.
— Ты же не хотел ничего знать.
— Но я и так слишком много знаю, слишком много вижу. И это будет продолжаться, пока мы живы и пока мы вместе. Потому что вы оба этого хотите. Потому что он такой. И ты стал таким, когда его увидел.
— Он… — Тави передернул плечами, — он этого не хочет.
Хинта не ответил. В нем кипело чувство, похожее на ярость или отчаяние, но не ярость и не отчаяние. Он испытывал странное нетерпение. Он уже хотел, чтобы Тави и Ивара пошли дальше — просто для того, чтобы был пробит какой-то барьер. Он испытывал стыд, натыкался на преграду внутри самого себя и хотел, чтобы его друзья своей любовью извне разрушили в нем эту преграду. Он не хотел больше быть скованным этими цепями, не хотел прятать глаз, когда увидит, как другие целуются. И еще он испытывал маленькое мстительное желание снова быть жестоким — как тогда, в школе, когда они ругались с Тави.
— Я его не целовал, — сказал Тави, — хотя что-то такое почти случилось. Но он этого не позволил. И тогда мне показалось, что, если я это сделаю, если полезу к нему, то все будет кончено и он меня возненавидит. Теперь ты доволен?
Хинта устыдился своих чувств. Да, включенная запись не была его виной, но этот разговор и то, как он сейчас давил на Тави — было. Они почти не разговаривали на протяжении нескольких минут, пока прислуга вносила еду.
— Извини, — шепнул Хинта, когда они сели за стол.
По губам Тави скользнула быстрая улыбка.
— К счастью, ты меняешься. Мы все меняемся. Меняемся и начинаем лучше понимать друг друга. И в нас рождается храбрость, которой не было раньше.
У Хинты осталось чувство, что он не совсем понял мысль друга, но в то же время он уловил ее теплый оттенок, общее направление. Он не стал переспрашивать, и после этого между ними наступил мир.
