Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит (полные книги TXT) 📗
— Хинта, — окликнул Тави, — мы не против?
— Нет, — согласился Хинта. — Это здорово. Я никогда еще не встречал кого-то, кроме Ивары, кто бы имел опыт обращения с золотыми вещами.
— Только с репликами, — качнула головой Инка.
Внутри дома тоже была жизнь. Когда мальчики переступили порог, они увидели, что посреди роскошного холла сидит какое-то странное маленькое существо. Зверек был серым, с зелеными глазами, он беззастенчиво вылизывал задние лапы и пах. При виде незнакомых людей он дернулся и с невероятной скоростью понесся вверх по лестнице на второй этаж — исчез прежде, чем Хинта успел его толком рассмотреть.
— Кто это? — спросил Тави.
— Руппа, — ответила Инка. — Знаешь о них?
— Декоративные животные, которые жили в домах древних людей? Я думал, их больше не существует.
— Как вид они давно потеряны, — сказал Лива. — Их всего двадцать семь в известном нам мире, и все эти особи — потомки двух трофейных рупп, которые были когда-то спасены из городов гибнущего Джидана. Все двадцать семь смертельно больны и почти не способны к дальнейшему размножению. Мы поддерживаем в них жизнь с помощью гормональной терапии. Но рано или поздно это перестанет помогать.
— Кроме людей, только домашние птицы пережили катастрофу, — подумал вслух Хинта, — но и они не живут нормальной жизнью. Они просто куски растущего мяса, подключенные к аппаратам. Моя мать подрабатывала на птицефабрике.
— Да, домашних птиц много. Это один из последних массовых источников натурального животного белка. Не будь их в нашем рационе, возможно, и мы бы стали болеть и умирать.
С неожиданной остротой Хинта вдруг ощутил голод. В предыдущие часы он забыл о нормальных ритмах жизни, забыл о своем теле. Но теперь эта случайная фраза Ливы напомнила ему о еде. А потом Хинта понял, что хочет не только утолить голод. Он хотел дышать, трогать, ступать. Он был жив. Они с Тави выжили. Еще и пяти часов не прошло с тех пор, как они в разбитых скафандрах бежали по улицам горящего поселка. Хинта помнил все это, помнил место, где осталось лежать тело брата, помнил снег, пепел, кровь, страшный грохот войны. А теперь он был в этом чудесном доме, шагал босиком по теплым камням, вдыхал богатый вкусный воздух, слушал, как листья шелестят на искусственном ветру. Такой должна была стать вся Земля. Такую Землю обещало ему его сердце. Он хотел жить к этой цели, хотел закончить начатое.
Инка и Лива вели их через анфиладу комнат. Здесь было много роскоши, да и сам простор этих комнат, по меркам Хинты, был роскошью. В огромных аквариумах колыхались водоросли и плавали какие-то прозрачные шаровидные существа. В обтянутых специальными сетками конструкциях летали суетливые насекомые — последние насекомые Земли. Многочисленные терминалы были встроены прямо в мебель. Со стен смотрели невиданные древние барельефы. Золото. Серебро. Зеркала. Натуральные материалы. Окна с витражами окрашивали солнечный свет в разные цвета. Но среди всех прочих оттенков преобладал зеленый. Это было зеленое царство.
На овальном столе в одной из комнат Хинта увидел блюдо с фруктами и, сам того не сознавая, сделал шаг в его направлении.
— Ты чего-то хочешь? — тут же спросила Инка.
— Мы можем устроить завтрак, — предложил Лива. — Я тоже еще не ел сегодня, и спал всего несколько часов. Работал допоздна, заночевал в лаборатории. Меня разбудили, потому что из-за событий в Шарту началось экстренное голосование на Арджина.
— Где? — переспросил Тави.
— Это один из гумпраймов Литтаплампа. Один из четырех, согласие которых необходимо для начала военных действий. Так я оказался в курсе дела. Потом это помогло мне одним из первых узнать о заявлении Ивары и о том, что ему нужна эвакуация.
Хинта подумал, что от Ливы зависело решение о высылке солдат, вспомнил звук, с которым стреляли пулеметы «Джиликон Сомос», огни в небе и чувство ужаса, когда ты бежишь, а тебе кажется, что в тебя целятся со всех сторон, и мертвого солдата, которого они с Тави вытащили из робофандра, чтобы спасти Ивару.
— Знаете… — начал он.
— Что? — спросил Лива.
Хинта осекся.
— Нет, неважно.
Он хотел произнести обвинительную речь, рассказать, что эта армия, которую к ним прислали, не принесла с собой мир, что все было кроваво и ужасно. Но слова умерли в нем прежде, чем он успел их произнести. Без этой армии их убили бы омары. И Джифой сделал то же самое — послал в Шарту свою собственную армию взбесившихся роботов, которые тоже уничтожали всех подряд. И сами люди Шарту убивали друг друга и всех, кто пришел к ним. Всего этого было слишком много. В этом не было смысла. И разговор об этих вещах не сулил ничего, кроме боли и пустых нападок.
— Я хотел сказать, — сломавшимся голосом произнес Хинта, — что хочу покончить со всеми счетами. Мы все должны так сделать. Есть какой-то барьер, какая-то грань, после которой обычные попытки искать справедливость уже не работают — они лишь оборачиваются еще большей несправедливостью.
Он повернулся к Инке.
— Не надо винить Ивару. Он сделал нечто настолько большое, что уже не важно, почему он ранил чьи-то личные чувства. Он был увлечен. Он не принадлежал себе. У него было столько дел, что не оставалось времени на старую дружбу. — Затем он повернулся к Ливе. — И я хочу перестать винить «Джиликон Сомос», потому что вижу, что здесь все слишком сложно, чтобы судить об этом с одной стороны. И я не буду больше искать виновных в том, как погиб мой брат, потому что виноваты все и никто. Все это устарело. Я знаю, что мы чувствуем. — Он повернулся к Тави. — Ты ведь чувствуешь то же самое?
— Да, — ответил Тави. — Мы должны закончить то, что начали. И я рад твоим словам, рад, что их произнес именно ты — от тебя они значат больше, чем значили бы от меня. Мы ничего не забудем. Но мы должны дружить, и идти вперед, и прощать, иначе не сможем победить. Пусть это свяжет нас.
Бледное, осунувшееся лицо Тави было в этот момент очень красивым, словно заговорил барельеф, изображающий одного из тех мальчиков древности, которые уходили в снега из своих разрушенных городов, узнавали что-то про смерть и про жизнь. Он смотрел на Ливу. Хинта тоже посмотрел на взрослого, и ему показалось, что он видит у того в глазах странную печаль, словно Лива восхищался патетической силой, с которой Хинта и Тави верили в свое дело, и в то же время считал их начинания безнадежными. А может быть, Лива все еще думал, что Ивара совершил преступление, когда вырвал их из их мира, дал им слишком много знаний и притащил их с собой на эту сторону Стены. От этого взгляда Хинта ощутил неловкость и разочарование, словно его собственные слова, для него такие верные и важные, не достигли цели, словно ему самому следовало начать сомневаться во всем, что они делают, и во всех словах Ивары, словно ему было нужно верить в какое-то другое будущее, в какую-то другую борьбу за него.
— Вы двое — особенные, — глядя на мальчиков, произнесла Инка. — Когда-то Ивара и Амика были такими.
Они вошли в кабинет Ливы. Это помещение оказалось очень длинным. Здесь было меньше растений, зато в специальных герметичных садках под ярким светом ламп росли колонии лишайников, кораллов и микроскопических водорослей. Красные, желтые, зеленые пористые структуры липли к аквариумным стеклам. По полу извивались провода и трубки коммуникаций. Рабочий терминал и сейф прятались в самом дальнем конце этой странной комнаты. Здесь, в теплой тесноте, среди компьютеров и препаратов, Тави во второй раз за день распеленал Аджелика Рахна. Несколько долгих минут Инка потрясенно всматривалась в золотое лицо. Хинта, наблюдая за ней, вдруг подумал, что она — первая женщина за много лет, которая увидела эту прекрасную вещь. Постепенно ее взгляд менялся, словно она уже была не здесь, словно она утрачивала и находила себя снова. Она потянулась к маленькому лицу, но ей не хватило смелости, и ее дрожащая рука лишь скользнула мимо.
