Земля в иллюминаторе (СИ) - Кин Румит (полные книги TXT) 📗
А потом что-то произошло. Хинта почувствовал пульсацию в своих руках, и в руках Тави тоже. Он узнал этот ритм, этот поток. У них в пальцах была энергия Экватора. Она не уходила и не приходила; она просто жила там. Она попала туда, когда они вместе с Тави плавали в море и коснулись Стены, и с тех пор оставалась с ними. И теперь Аджелика Рахна заставлял ее танцевать, двигаться. Он был жив. Он не мог шевелиться, но впервые он мог подать им знак — знак о своем существовании.
Лива сумел оторвать руку от лица и снова поднялся. Он смотрел. Казалось, золотой свет зримо касается его глаз. На несколько мгновений мир вокруг почти растаял, и осталось одно лишь сияние — солнечный ветер, в потоке которого они мчались, без машины, без одежды, без тел, без планеты — три души и золотой Образ, ведущий их за собой.
— Он существует. Существует. Он действительно есть. Он действительно здесь.
Сначала Хинте показалось, что взрослый говорит прямо у него в голове. Потом он понял, что голос звучит наяву. Они снова были в салоне машины, под ними была дорога, которая не парила в пустоте, но лежала на твердой поверхности реальной Земли. Они все сплелись руками — Лива тоже — и с трех сторон обнимали маленькое золотое тело. Глаза Аджелика Рахна, как и всегда, были закрыты. Он спал, и видел сон, в котором он летел сквозь вселенную вместе с людьми, которые спасали его из небытия, которых спасал от небытия он.
— Да, он существует, — сказал Тави. — И он может то, чего не может никакой фрат — он может вернуть прежнюю Землю. Все растения. Всех животных. Чистый воздух. Голубое небо. Теплые дни.
— На нем нарисовано дерево, — прошептал Лива, — и олень. Звезды и цветы. А его лицо…
— Да. Это Образ.
— Аджелика Рахна. Но как? Как он воскресит Землю?
— Мы почти знаем.
— Я слушаю.
Испытывая некоторое смущение, они, наконец, разъединили руки, и между ними начался разговор, который длился около двух часов — пока на горизонте росли купола Литтаплампа. Мальчики рассказали столько, сколько успели, от знакомства с Иварой до прошлой ночи, когда весь их мир был сожжен за несколько часов. Хинта почти ничего не сказал о смерти брата, однако, рассказывая о других вещах, вспоминая детали, пересказывая гипотезы, он вдруг ощутил, что очищается, опустошается, исцеляет свое истерзанное сознание. Им с Тави очень нужно было выговориться, слишком долго они держали все эти вещи в своем узком кругу. Теперь же перед ними был человек, который понимал каждое их слово, удивлялся тем же вещам, которые не так давно удивляли их самих.
Когда они уставали говорить, Лива показывал им новый для них мир, объяснял, что они видят за окном. Там и здесь среди полей фрата встречались индустриальные комплексы, ехали куда-то незнакомого вида машины, скользили по монорельсам грузовые поезда — такие большие, что рядом с ними тихоходный мог бы показаться детской игрушкой. Иногда вдоль дороги встречались большие аграрные комплексы для производства пищевой продукции — целые поля, накрытые щитами из белых перекрытий и мощных силовых полей. Один раз кортеж Ливы промчался сквозь трущобный город. Поля фрата и красивые теплицы отступили в сторону от этого места. Здесь, на красных скалах, громоздились фавелы бедняков; дома, построенные из подручных материалов, пестрели листами ржавого металла и разноцветного пластика, самодельные шлюзы были такими маленькими, что пробираться сквозь них приходилось согнувшись в три погибели. Дети в грязных изодранных скафандрах побежали вдоль дороги и бросили в машину камнем.
— Это в нас? — спросил Хинта.
— Как ты и сам мне сказал, «Джиликон Сомос» все ненавидят. А они знают, кто здесь ездит на таких машинах.
Через равнину Тарпала текла медленная величавая река. Дорога взобралась на ажурный мост, солнце заиграло в волнах на водном просторе. Впервые в жизни Хинта увидел корабли — серые баржи, доверху груженные сочно-зеленым фратом, медленно поднимались вверх по течению. А потом, как-то незаметно, начался пригород Литтаплампа — фратовых полей стало меньше, затем они вовсе исчезли, уступив место плотной жилой застройке: домам в два, три, четыре этажа, бедным и богатым, большим и маленьким. Дороги соединялись безумными развязками. Издали Хинта даже не мог понять, что это такое, и ощутил восторг, когда кортеж Ливы заскользил по огромной навесной автостраде прямо над крышами. Но этот город был слишком большим. Он казался растекшимся. Он мог вдруг отступить, расступиться, открывая новые бессчетные поля и ряды теплиц.
— Здесь много людей, — сказал Лива, — и они много едят. Поэтому ближе к центру сельскохозяйственные зоны не исчезают, а наоборот, становятся более сложными. Здесь есть теплицы, внутри которых агрокультуры выращивают в девять ярусов: сверху — те, которые больше нуждаются в свете, снизу — водоросли или грибы. А еще есть теплицы на крышах зданий. Это очень эффективно. Внизу живут люди, а прямо над ними растет их годовой запас продовольствия.
Потом город окончательно сомкнулся вокруг. Дома взлетели вверх, поднялись на десятки этажей. Рассказ мальчиков был уже почти закончен, и они очень устали, так что Лива посоветовал им прильнуть к окнам и смотреть на то, чего они еще не видели. Хинта чувствовал, что у него кружится голова. Сотни людей ходили прямо над дорогой, по переходам из прочного стекла или за стеклянными стенами домов. Почти никто здесь не выходил на улицу, не надевал скафандра — горожане жили в искусственной среде, в маленьком искусственном раю, и работали не покладая рук, чтобы никогда не оказаться в полях среди бедняков, не ходить пешком по красным камням, не дышать через маску. Этих людей было очень много. И все же Хинта знал, что их меньшинство. Это был последний такой город.
А потом, когда казалось, что все чудеса уже увидены, впереди воздвиглась стена купола. Серо-синяя полусфера из камня, стекла и энергии поднималась до самого неба, заслоняя его, сливаясь с ним. Солнце и отражения облаков плыли по ее поверхности, а вниз по ней стекала вода — сплошной ровный водопад.
— Это тает снег, выпавший за ночь, — объяснил Лива.
Дорога упиралась в огромные врата. Здесь не было шлюза, но был температурный барьер — такой же, как в станционном домике Фирхайфа. На сводах огромной арки замерз лед, а по сторонам от ледовой шапки разбивались и играли белые пенные потоки. Это было очень красиво — дорога словно уходила внутрь искусственного айсберга. Холодные брызги ударялись о лобовое стекло, мгновенно замерзали, покрывая стекло ледяными узорами, и сразу же начинали таять. Сквозь мокрое стекло мальчики увидели Литтапламп изнутри. Тихий серый свет пронизывал этот мир. Люди без скафандров стояли прямо у дороги, люди без скафандров ехали в прозрачных кабинах — вверх и вниз, в сторону, по диагонали. Цвели растения парков. Каменные колонны поднимались на неимоверную высоту, где были перекинуты новые и новые мосты. Небо потерялось, исчезло, его заслонил мир развитой инфраструктуры.
Кортеж замедлил свое движение, свернул на боковую дорогу и остановился.
— Мы на месте? — спросил Хинта.
— Нет, — сказал Лива. — Смотри.
Они взлетели вверх — парковка, на которой они стояли, оказалась платформой огромного лифта. Сквозь этажи ледяного стекла, сквозь сады, мимо оживленных улиц, мимо витрин торговых рядов они взмывали назад к солнцу. Скоро они были на самом верху, под крышей купола. Здесь был спасенный, фальшивый клочок древней Земли: дети в одних трусиках играли в мяч на зеленых газонах, виллы грелись в лучах солнца, огромные перистые листья каких-то странных растений колыхались на искусственном ветру. Потом была ограда; она раскрылась, отключила свои силовые поля, и кортеж въехал в самый роскошный из всех здешних садов — машины заскользили по объездной дорожке вокруг бассейна и остановились у террасы белого дома. На каменных ступенях стояла женщина с заплаканным лицом. Хинта понял, что это Инка — жена Ливы, сестра Амики.
