Пламя Силаны (СИ) - Куранова Ольга Алексеевна (книга жизни TXT) 📗
— С чужаком? Да я ее муж. Так что придется тебе смириться, братик.
И только Силана могла все закончить.
— Хватит. Силана, ставь подпись, и выметайтесь оба из моего кабинета.
Но ведь не только Калеб отвернулся от нее. Она тоже.
Она думала только о том, как виновата, о том, как ненавидит себя. После их встречи, ни разу не пыталась объясниться, ни разу не пыталась стать ближе. Думала о войне, о том, что сломана и испорчена.
И никогда — о том, каково ему остаться одному, без матери и сестры. Каково ему… горевать.
— Рейз, — сказала она, и в комнате стало неожиданно тихо. Будто все замерло. — Я хочу, чтобы вы сейчас ушли. Пожалуйста.
Он посмотрел на нее, как на умалишенную:
— Уйти и оставить тебя с ним?
— Ты же так рвалась его увидеть. А теперь прогоняешь? — Калеб усмехнулся, а потом усмешка пропала будто не было, и смотрел он зло. Холодно, — Что еще тебе нужно? Я предложил тебе и гладиатора, и деньги. Все, что я прошу, чтобы ты убралась из маминого дома. Тебе некуда пойти? Купишь себе новый дом.
— Ей не нужен новый дом, ей нужно.! — вмешался Рейз, но Силана крепко сжала его руку поверх синяков, и он замолчал.
— Вы сможете сами дойти до комнаты? — спросила она. Не потому что волновалась, потому что хотела в тот момент, чтобы он ушел.
Рейз недовольно поджал губы, посмотрел на нее так, будто собирался еще спорить, и все же сказал:
— Справлюсь.
Он поднялся, уцепился за спинку кресла, чтобы не упасть и медленно пошел к двери.
Силане хотелось пойти с ним, помочь, но она осталась на месте.
Калеб встал тоже, дошел до высокого резного комода и достал из него бутылку, потянулся за стаканом, молча почти до краев.
— Не нужно, — попросила Силана.
Калеб обернулся, растянул губы в кривой улыбке:
— Я уже понял, что сейчас ты будешь говорить. И я не хочу слушать это трезвым.
Он пил, будто воду, почти не морщился. Так можно пить лекарство — быстро и стараясь не чувствовать вкуса. Не чувствовать ничего.
Силана дождалась, пока Калеб вернулся за стол.
Она взяла перо, подержала в руках, а потом сделала глубокий выдох и поставила подпись на договоре.
Аккуратно вывела каждую букву. А потом сказала:
— Я не возьму у тебя эти деньги. Вместо этого я хочу, чтобы ты позволил мне остаться с Рейзом до суда.
Калеб рассмеялся, громко и уродливо:
— И это все? После всего, что…
— Это не все. Еще я хочу, чтобы ты меня выслушал.
***
Он ничего не ответил, и злился. Силана видела по его судорожно сжатым пальцам, по глазам. По напряженным, будто каменным плечам.
И сказал он только:
— Немалая сумма за один разговор.
— Я знаю, — тихо признала она. — Но он того стоит.
Он расцепил пальцы, медленно отставил стакан в сторону и долго выдохнул. И когда заговорил, Силана услышала в его голосе сожаление:
— Никакие твои оправдания ничего не изменят.
— Я… не для этого хочу объясниться, — она сделала глубокий вдох, потянулась за пламенем внутри себя, потому что иначе не справилась бы. Не смогла бы продолжить, и признала. — Был момент, когда я сделала выбор. Момент до того я еще надеялась, что успею. Я читала твои письма, понимала, что мама умирает, и все уговаривала себя: еще немного, вот только отобьем новую волну, и я уйду. Совсем немного времени.
Он не перебивал ее, только налил себе еще — прозрачная янтарная жидкость плеснула через край, осела каплями на гладкой столешнице. А пить Калеб почему-то не стал, отставил бутылку.
— Ты мне верил, Калеб. Потому что ты меня любил. Я и сама себе тогда верила.
Она была такая наивная тогда. Еще гордилась собой и своим пламенем. Еще не пропиталась гарью и дымом, и усталостью насквозь.
— Потом мы попали в окружение. Там был небольшой город, несколько тысяч человек. Нам обещали подкрепление, но оно все никак не могло пробиться сквозь аравинский заслон. В городе оставалось четыре военных отряда, в том числе и мой, а вокруг, за крепостной стеной — войска аравинцев. Многие пытались бежать, мирные жители в основном… кого-то делали рабами, тех, кто не мог работать, убивали и выставляли трупы для устрашения. Ты знаешь, я… я могла бы улететь. У меня был скат, и пламя, если бы я взлетела повыше, рискнула подняться сквозь облака, я бы спаслась.
Ей иногда это снилось — полет сквозь тучи, и шпили Силл Арне, и одинокое светлое окно маминого дома. В этих снах Силана всегда успевала вовремя. И пламя струилось сквозь нее — белое, такое, каким оно бывает только если никому не причинять вреда.
Мама в ее снах улыбалась, и говорила: девочка моя, вернулась наконец-то.
Потом Силана просыпалась, и не могла даже плакать. Смотрела перед собой — отупело, устало, и хотела только перестать. Чувствовать, быть.
Те сны делали ей больнее, чем кошмары.
— В том городе, — продолжила Силана, — люди жили от мгновения до мгновения. Ели кошек и собак, держались как могли. Мы все уговаривали себя: еще немного, и придет подкрепление. Еще чуть-чуть. Нас держала вера в чудо, потому что кроме этой веры уже ничего и не оставалось.
Она говорила не о том, что хотела ему рассказать, и Калеб наверняка злился и не понимал, а Силана возвращалась в то время, которое так отчаянно хотела забыть и не могла остановиться. Снова вспоминала — омерзительный запах в городе, изможденные лица, тела, накрытые мешковиной. Крепостную стену и черные аравинские войска за ней — как полчища насекомых.
— Я не знала, продержится ли город, если я останусь, — тихо признала Силана. — Но понимала, что нет, если я сбегу. Несколько тысяч человек, Калеб. Людей, которых я знала, людей, которые в меня верили и которые на меня рассчитывали. С кем-то мы воевали вместе, кто-то был слишком слаб, чтобы защитить себя сам. Ты ненавидишь меня, и ты прав. Когда я решила остаться, в тот момент, когда я сделала выбор, я знала, чем все закончится.
Он сглотнул, посмотрел на стакан снова, а потом опрокинул его залпом:
— Я не хочу об этом слушать.
— Еще немного, — попросила она. — После тебе станет легче.
Он рассмеялся, горько и угрюмо, а она подумала, что уже много лет не видела, как он улыбается.
— Легче? Вот это вряд ли. Но ты договаривай, раз уж заплатила.
— Пламя Майенн, Калеб, это не просто сила способная исцелять, — она не могла в тот момент смотреть на него, и отвела взгляд. За окном снова шел снег, бился мелким крошевом в стекла. — Это огонь, который может сжигать заживо. И огонь на войне оказался нужнее, чем способность исцелять, — она пожала плечами, — командир Гийом подговорил нескольких солдат, чтобы они напали на меня. Я испугалась, и я использовала пламя. И после убивать стало намного проще, чем спасать.
Легко было представить, что снег за окном — это пепел. И услышать отголоском прошлого — рев пожара, неистребимый запах гари.
— Поначалу я пыталась считать. Сколько человек сожгла, скольких убила. А потом сбилась. Знаешь, иногда просто люди стоят так близко, что не разобрать… сколько их. Пять? Семь? В пламени плохо видно.
Калеб молчал.
— Дело не только в том, что я не вернулась к маме, Калеб, — тихо признала она. — Та Силана, которую ты знал, не вернулась вообще. Она осталась там, под пеплом и сажей. Я говорю это не для того, чтобы ты пожалел меня.
— А зачем? — он вскинулся, и глаза у него были больные, отчаявшиеся. — К чему говорить мне теперь?
Она медленно встала, подошла к нему, ожидая чего угодно — что он ударит, что он огрызнется. Калеб пах выпивкой и горечью, человека, который близких.
Силана протянула руку, осторожно коснулась его плеча, потянула на себя.
Калеб напрягся — он мог оттолкнуть, и его тело вибрировало от напряжения. Но он не оттолкнул.
И она вспоминала, когда они были детьми — сколько бы он ни злился, что бы не делала Силана, Калеб мог кричать на нее, но никогда не мог от нее отвернуться.
И теперь он просто закрыл глаза и уткнулся лицом ей в живот.
