Пламя Силаны (СИ) - Куранова Ольга Алексеевна (книга жизни TXT) 📗

Пламя Силаны

Глава 1

К приходу Калеба Силана вымыла весь дом. Верхние этажи и закрытые комнаты, даже подвал и чердак. Она оттерла окна и двери, отполировала ручки. Проветрила, впуская в сумрачные коридоры стылый осенний воздух, пахнущий дымом и рябиной. У нее не было денег на цветы, и пришлось поставить в вазы кленовые листья. Яркие, нарядные, больше всего они напоминали огонь.

Очень хотелось сделать все правильно. Вопреки всему хотелось показать: смотри, я хорошо забочусь о мамином доме. Смотри, я стараюсь. Я знаю, ты меня ненавидишь, но я все равно очень тебе рада.

Мебели в доме почти не осталось, наверное, большую часть забрали родственники, когда делили наследство. Может быть, даже сам Калеб. Лучшее из того, что было, Силана перетащила в гостиную: старую софу с выцветшей зеленой обивкой, маленький столик, у которого отломился кусок изогнутой ножки и пару шатких стульев. Она постирала шторы, тщательно вычистила ковер — старый, протершийся кое-где, и растопила камин, выгоняя въевшийся в эти стены ставший привычным уже холод.

Очень хотелось надеть то платье, которое подарил когда-то Калеб — его любимое, небесно-голубое. Просто чтобы показать — я все помню: полузабытый, словно бы приснившийся Майенн-ан-Дотейн, День Огненной Матери, в который Силана стала белой жрицей и впервые призвала пламя. Большую подарочную коробку, перевязанную желтым и алым — цветами Богини. Маленькую открытку от Калеба и тщательно выведенное его рукой "Самой красивой сестренке в мире".

Силана даже нашла это платье: в большом тюке, где были комом перемешаны ее вещи. Детская одежда и то, что она носила, пока была послушницей, ее первые одеяния целительницы и домашний халат с дыркой на рукаве. Она все тщательно разобрала, выстирала и выгладила, развесила в единственном уцелевшем шкафу. Было странно брать в руки вещи, зарываться лицом в ткань и понимать, что они совсем не пахнут дымом. Нисколечко.

После войны никак не получалось к этому привыкнуть. Очень многое воспринималось как чудо: что можно спать сколько захочешь, не боясь проснуться от сигнала тревоги и от криков умирающих, что можно молиться Майенн, как когда-то в далеком детстве — искренне и по любви, а не для того, чтобы выдавить из себя еще немного силы, еще немного пламени, которое спасет чью-то жизнь — или сожжет врага. Что можно, наконец, спать на кровати.

Что больше нечего ждать. Что мир наступил, и больше некому слать писем домой.

Калеб не отвечал ей полтора года и избегал встречи. Даже ключ от дома Силане отдал поверенный матери вместе с копией наследственной грамоты.

А четыре дня назад мальчик-посыльный принес записку:

"Приду в ближайший сатарн. Будь дома. К".

Сатарн — шестой день недели — Силане как жрице полагалось проводить в медитации и молитве, и Калеб об этом знал. Может быть, даже надеялся, что она захочет перенести встречу, но она согласилась. Слишком давно не видела брата, слишком соскучилась.

Он не написал, когда придет, и Силана встала пораньше, чтобы точно успеть привести себя в порядок. На небесно-голубом платье была плесень — черные уродливые точки по вороту и на подоле, а кроме одеяний жрицы никакой другой подходящей одежды не нашлось. Даже после стольких стирок никак не удавалось отделаться от ощущения, что в ткань въелся пепел.

Силана ждала у окна на кухне, кутаясь в шаль, смотрела на прохожих за окном, на зачарованные чародейские повозки и тени небесных скатов в воздухе, на белые шпили княжеского дворца. Она постоянно ловила себя на том, что нервно одергивает рукава, думала, что скажет Калебу, когда он придет, и раз за разом грела чайник, держа наготове имбирь и мед.

Утро выдалось солнечным, но уже к обеду небо затянуло тучами — тяжелыми, свинцовыми — и под ними пестрые многоярусные здания города все казались выцветшими. Силл Арне — Грозовая Дева — столица княжества словно бы пыталась оправдать свое название.

Дождь пошел к вечеру, тяжелые капли забарабанили по стеклу, и буквально за несколько минут попрятались кто куда воздушные всадники — мало кто отваживался летать в такую погоду. Разве что отчаянные молодые дворяне, в попытке впечатлить друг друга, да агенты короля. Когда-то у Силаны тоже был небесный скат — серебристо-стальной Эрик, прощальный подарок Храма — но его сбили стрелой незадолго до заключения мира.

Калеб приехал поздно. Под окнами у входа остановился неприметный колдовской экипаж, колеса тускло светились зеленым.

Силана сначала бросилась открывать, потом вспомнила, что забыла поднос на кухне — две чудом уцелевшие чашки, чайник с имбирным чаем, немного лимонного кекса — и опрометью ринулась обратно.

Она чудом ни обо что не споткнулась и чудом ничего не разлила, только больно зацепилась бедром, когда побежала открывать.

Стук был громким, отрывистым. Силана повернула ручку и распахнула дверь.

Калеб прошел внутрь, не глядя, с улицы дохнуло сыростью и темнотой, и где-то вдалеке залаяла собака. Тяжелые подкованные сапоги оставляли грязные темные следы, отчетливо различимые на светлом мраморе пола.

Почему-то Силана несколько секунд не могла оторвать от них взгляд.

Калеб небрежным движением отодвинул себе стул — проскрежетали по полу ножки — и сел, швырнув на стол сверток, который принес с собой. Дождь хлестнул с новой силой, сплошным потоком, настоящей водяной стеной, неприветливой и холодной, и Силана наконец заставила себя закрыть дверь.

— Здравствуй, Калеб. Я очень рада, что ты пришел, — голос звучал слишком тихо, неуверенно. За несколько недель в пустом доме ей почти не приходилось говорить. Оказывается, от этого тоже можно было отвыкнуть.

— Подойди и сядь, — сказал он. — Я скажу тебе то, зачем пришел, и уйду.

— Тебе… незачем спешить. На улице дождь, а я сделала имбирный чай. Ты можешь остаться подольше, — слова были неловкие и нескладные. И Силана еще до того, как открыла рот, знала, что все они бесполезны. Зачем-то она все равно продолжала пытаться. — Раньше ты любил имбирный чай.

Калеб смотрел на нее с ненавистью — застарелой, холодной ненавистью человека, который все для себя решил и ничего не собирается прощать. Эта ненависть накрывала, как пелена, как слой пепла. В нем увязали слова и терялся смысл.

Никакого значения. Что бы Силана ни сказала, это не имело ровно никакого значения.

Это не удивляло, но все равно делало больно.

Силана подошла к столу, очень аккуратно села. Почему-то она казалась себе очень хрупкой в тот момент — тронь, и не останется ничего кроме осколков на этом каменном полу:

— Что ты хотел мне сказать?

— Я хочу, чтобы ты уехала — в Храм или в другой город, мне наплевать куда. Но я сделаю все — все что угодно, поняла меня? — чтобы тебя здесь не было.

Он стал красивее за те три года, что они не виделись, старше. Возраст был ему к лицу. И даже ненависть его не уродовала.

— Калеб, это мой дом. Куда же я пойду? — спрашивать было тяжело: приходилось выталкивать слова сквозь комок в горле, и потому они получались такие глупые и беспомощные. Жалкие.

Калеб медленно, очень спокойно взял чашку, сделал маленький, аккуратный глоток — и ответил:

— Я надеюсь, что ты пойдешь подыхать под забором.

А когда-то он приносил ей в подарок васильки, хвастался своим новым мечом и обещал защищать ее до последней капли крови.

Теперь желал ей умереть. Искренне, от всей души.

Ответить на это было нечего и нечем.

— Этот дом никогда не должен был стать твоим, — продолжил он. — Мама просто не успела написать завещание на меня.

Силана взяла в руки собственную чашку — бездумно, автоматически — просто не представляла, куда еще деть руки:

— Понятно.

Он взял сверток, который принес с собой, и пододвинул в ее сторону:

— Здесь сорок четыре эйра. Этого хватит, чтобы снять комнату на месяц и на еду. Через несколько дней с тобой свяжется мой управляющий, он принесет тебе договор. Ты продашь дом за треть его рыночной стоимости — больше я тебе не дам. Надеюсь, после этого я никогда тебя не увижу.