Тень на обороте - Сергачева Юлия (читать книги полные txt) 📗
Сейчас остальные заметят свалку и подтянутся. Со стаей нам не сладить.
— Ныряй! — закричал я запыхавшейся Илге. Успел увидеть, как она понятливо кивнула и, бросив почти захлебнувшегося кривоклюва, устремился вниз.
Мутное, подвижное полотно воды утратило однородность, распадаясь на течения, как канат распадается на отдельные волокна. Что-то упругое попробовало осторожно обвиться вокруг поясницы… Ну, нет! Быстрее!
На негостеприимный, каменистый берег Драконьего логова я не столько выплыл, сколько выкатился, влекомый набегающими волнами. Рассадил о гальку щеку, ударился плечом. Вскочил, пошатнувшись.
— Илга?
— Здесь… — девушка, спотыкаясь, брела вдоль кромки прибоя. Мокрые волосы облепили лицо, будто причудливый шлем. На белеющей скуле горела ярко-красная нить пореза.
Кривоклювы беспорядочно метались над мятым покровом океана, но некоторые уже сообразительно разворачивались в нашу сторону. Оскальзываясь, расшибая в кровь колени и локти, мы понеслись по стеклянистым склонам Драконьего Логова, взбираясь по круче. Хорошо еще, что поверхность острова изрыта впадинами и складками — можно укрыться. Да и стемнело порядком… Вот он, дракон!
«Ты что-то задержался, Оборотень…»
— Дел было много, — я сдавленно сипел, сплевывая скрипящий на зубах песок. — Рад тебя видеть, Дракон.
«Ты изменился, Оборотень, — Дракон незримо улыбался. — Теперь я слышу в тебе огонь… Неужто ты готов вскипятить океан?»
— Осторожнее, — удержал я за пояс Илгу, рванувшую, было, к пещерам. — Там пропасть. Давай лучше сюда. — И потянув инстинктивно упирающуюся девушку за руку, я забрался в пустую драконью глазницу.
Долгие минуты мы сидели, хрипло дыша, тесно прижавшись друг к другу. Опускавшаяся снаружи ночь, выпив дневные краски, сменила палитру, распадалась множеством звуков: оголтело вопили раздосадованные кривоклювы, разрезая воздух совсем рядом; сухо сыпалась крошево камешков, сметенных волной тяжело волокущегося за тварями воздуха; мерно шелестел безразличный океан; сыто плескались волны, ударяясь о берег; надрывно стенал ветер, принося отголоски звенящего металла и криков. Что-то происходило там, за пределами костяной крепости…
С вымокшей одежды текло, озноб пробирал до самого сердца ледяными крючьями. Во мраке он словно утроил свою силу. Я потянулся, чтобы прикоснуться к ноющей щеке — ссадина кровоточила и щипала от соленой воды.
— Ты не потерял фонарь? — Илга завозилась рядом.
Я хотел было возразить, но передумал. Сверху тусклый огонек под черепом дракона не заметен, а люди сюда еще не пришли.
— Держи…
Мокрый фонарь вынули из моих рук, и через некоторое время в темноте зарозовели ладони Илги, между которыми затеплилось едва живое мерцание. Не задумываясь, я накрыл озябшие кисти девушки своими, ощутив, как хрупки и подвижны ее косточки. Словно ящерку поймал. Фонарь засветился ярче, вымывая из мрака сосредоточенное лицо девушки. Царапины чернели, как карандашные риски.
Я не сразу осознал, что пауза затянулась. И что Илга замерла, не пытаясь отодвинуться. И что смотрит мне в глаза. Губы, почти обесцвеченные холодом и тьмой, сжались в тонкую, кривящуюся полосу. Потом шевельнулись, выдыхая жаркое и торопливое:
— Я передумала… Слышишь? Я не хочу причинять тебе вред.
Сердце глухо стукнуло, пропустило удар, налилось горячим свинцом. Только этого не хватало!
— Не хочешь? С чего бы это?
— Это неправильно. Я чувствую, что неправильно… Еще недавно я думала, что… А ты снова спас мне жизнь и…
Чудом не стиснув податливые Илгины кисти до хруста, я нарочито резко выпустил их, отодвинулся и грубо рявкнул:
— И что? Дура наивная! Нашла время для сентиментальностей! По-твоему, зачем я спасал тебя? Ради прекрасных глаз? Ты всего лишь инструмент, но потерять тебя мне невыгодно. Лишь поэтому ты все еще цела.
Она недоверчиво воззрилась на меня. Губы, снова плотно стиснутые, заметно вздрагивали и потемневший взгляд пытливо обшаривал мое лицо, ища что-то. Пришлось добавить.
— Или ты все же влюбилась? — холодно осведомился я. — Надумала втрескаться в зловещего Оборотня? Может, захотела исцелить его мерзкую душу, приметив, что он не так плох, как все думают? А как же Яннек? Пусть сдохнет?
Фонарь упал наземь, судорожно закачавшись в слое пыли, расплескивая по бугристым поверхностям чахлый свет, когда Илга отпрянула, будто от удара. Подобралась, выставив колени и локти, заползла во тьму, поблескивая злыми глазами.
— Размечтался…
Тишина сделалась плотной и волокнистой. Звуки вязли в ней, растворяясь. Казалось, даже воздух сгустился. Подобрав фонарь из пыли и отогрев, я поднял его повыше, осматриваясь. Древняя, окаменевшая кость охотно впитывала свет, наливаясь легким свечением. Бугры и трещины, изобильно покрывавшие древнюю ткань, прихотливо соединялись, рисуя скорее бойкие узоры, чем мертвые письмена времени. Глазницы полнились подвижной тьмой, и чудилось, что взор дракона обращен внутрь себя. На нас.
Илга тоже наблюдала с молчаливым напряжением. И вдруг встрепенулась:
— Там что-то написано. Посвети выше и правее.
На отливающей в сумраке янтарем кости и впрямь проступали едва различимые, расслоившиеся и раскрошившиеся руны. Сколько раз я их читал? «В драконе память»… Нет, «в мыслях». А на самом деле в «голове»! В черепе. Руны основного языка — всегда оборотни. Можно прочесть и так, и эдак. И там, где чудится двусмысленность, зачастую всего лишь прямое указание.
В голове дракона ответ. Знание. Путь. Предки оставили подсказку, а она, как песчинка в моллюске, обросла перламутром иных смыслов.
— Здесь черта. Похоже на указатель…
— Вижу.
Закрыв фонарь полой куртки так, чтобы только слегка подсвечивать кости, мы осторожно двинулись внутри драконьих останков, повинуясь указанию высеченных значков. Под сгорбленным позвоночником. Переступая через исполинские ребра… К пещере, откуда так и не выбрался однажды исполин. Пришлось идти почти на ощупь, потому что через сквозную конструкцию уцелевшего костяного свода сверху заметить даже такой тусклый фонарь, как наш, легко.
— Осторожно. Здесь обрыв.
Драконий хвост исчезает в густом, вязком мраке внизу. Там даже свет растворяется, как акварель в дегте. Но кости хвоста, такие хрупкие с виду, на самом деле надежно спаяны с вертикально уходящей вниз стеной провала. Не вздрагивают даже от удара. Можно рискнуть спуститься.
Хвост истончался, заканчиваясь костяной плоскостью, смахивающей на наконечник гигантской стрелы. Дальше только тьма. Значки на стенах подтверждают, что пока все идет правильно. Вниз, вниз!
— Сдурел? — ахнула Илга, попытавшись схватить меня, как только я прыгнул вперед. Конечно, она не успела. И хорошо, что не успела — окажись внизу пропасть, я бы утянул ее за собой.
— Идиот! — в бешенстве прошипела она вслед сверху. Помедлив, соскочила следом, мимоходом приняв мое поддержку, когда утратила равновесие, но сразу же отодвинулась.
Пахло застарелой гарью, окалиной и морскими водорослями. И еще совсем немного — зверем. Лохмотья остаточной магии колыхались липкой выцветшей пряжей. С каменной площадки во тьму стекала выдолбленная в граните лестница. Справа, возле верхней ступени валялся искореженный воинский шлем. Вычурный, потемневший от окислов.
— Идем?
Илга сделала шаг в сторону и подобрала округлый предмет — еще один фонарь. Такие фонари, из покрытого насечками мутного стекла, не делали вот уже с тысячу лет. Но он, как ни в чем не бывало, разгорелся в руках девушки.
Лестница ныряла круто вниз. Воздух наполняла волокнистая пыль, смахивающая на черную шерсть. На единственной стене, которую удавалось осветить фонарям, через равные промежутки встречались кованые чаши для светильников. Все пустые.
Не знаю точно, сколько мы спускались, но, похоже, лестница вела к туннелю, пробитому в скалах, давно ушедших под поверхность океана. В какой-то момент лестница исчезла, развернувшись в прямой, довольно обширный ход, проложенный горизонтально.
