Отдел (СИ) - Сальников Алексей Викторович (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Появление жены внизу Игорь воспринял не без облегчения, но, пробираясь по сугробу в сторону воткнувшегося в снег холста, она даже не подняла головы. Это Игоря слегка покоробило (странно, что его заботило еще что-либо, кроме сквозившего через организм холода, но так оно и было).
Когда жена поднялась обратно в квартиру и вроде как милостиво открыла дверь, Игорь молча вошел внутрь, закрылся в ванной комнате и полез под душ, который показался ему теплым, пока Игорь не обнаружил, что не включил горячую воду и стоит под струями одной только холодной воды, Игорь пробовал добавить кипяточку, но такая вода казалась слишком уж обжигающей. Постепенно Игорь оттаял и решил согреть себя еще и изнутри, зачем поперся в кухню, взалкав горячего чаю или кофе и чего-нибудь алкогольного. На кухне сидела жена. Оценив, что с Игорем все в порядке, жена протолкалась мимо него в спальню и закрылась там. «И хрен с тобой», — подумалось Игорю. После такой вот процедуры закаливания и последующего обогрева он чувствовал себя на удивление бодро, а накатив полстакана водки, Игорь понял, что ему совсем уже хорошо и без кофе и без чая.
Так же хорошо ему было и весь следующий день, хотя утром жена ушла, даже не попрощавшись, а вечером держалась на расстоянии, словно Игорь мог отомстить, схватить ее внезапно, вытащить на балкон в домашнем и оставить на морозе. Однако, она, видимо, все-таки чувствовала за собой какую-то вину, потому что когда Игорь стал громко смеяться при просмотре местных новостей, она приплелась к нему в гостиную и тоже стала не без вопроса во взгляде смотреть на экран телевизора. Игорь не стал ей ничего объяснять, да и вообще сделал вид, что не заметил ее появления, и жена как бы растворилась в воздухе, оставив после себя только наэлектризованное ощущение очередной своей обиды.
А смеялся Игорь над тем, какие изменения претерпел Молодой для того, чтобы дать убедительное интервью. Это была бессмысленная актерская игра, бессмысленная хотя бы потому, что Молодому как сыну генерала вряд ли что грозило в уголовном плане, но он почему-то проникся ролью хозяина галереи, даже как-то чересчур проникся, и всячески куражась над блеющим интервьюером, изображал какого-то москвича, способного купить с десяток таких интервьюеров. Журналист почему-то верил и робел, хотя переигрывание Молодого было видно за версту, Молодой, поленившись изменить свой обычный рабочий гардероб, выперся на камеру в своем обычном комбинезоне, облезлом свитерке и синей рабочей куртке, накинутой на плечи, но всячески светил наручными часами, от которых журналист почему-то никак не мог отвести взгляд. Восхищенный таким уверенным посылом Молодого, Игорь пропустил начало интервью мимо ушей, а когда слух Игоря включился обратно, Молодого уже несло.
— Это такой тренд, — говорил Молодой, глядя на сорокалетнего журналиста снизу вверх, но таким взглядом, словно журналист был на две головы ниже него. — Вам знакомо такое слово — «тренд»? Конечно, не вызывает сомнений, что вся эта страна — это такое дикое поле, где художники плетутся в хвосте мирового современного искусства, отставая на пару поколений. Но именно в силу этой дикости наши местные рисовальщики могут быть поняты местным населением и оценены западными критиками. Первые только-только дорастают, чтобы понять то, что давно уже понял, оценил и позабыл ценитель западного искусства, вторым оно интересно, как бывают интересны туристам всякие этнические сувениры с их дикостью, самобытностью и грубой формой. Представьте только, как должен быть интересен Энди Уорхол, родившийся и творивший в таких дырах, как Челябинск, Пермь, Екатеринбург, что у него должно было произойти в голове, как должны наслоиться в его голове друг на друга пионерское детство, комсомольская юность. Вы меня понимаете? А помните время перестройки, когда казалось, что все, что приходит с запада, — чистая правда. Я-то уже не помню, меня тогда еще в помине не было, но я в курсе всех этих толп людей, голосовавших за перестройку и гласность. У людей была такая иллюзия, что если себя вести как в кино, то и жизнь будет как в кино. Это смешно, конечно, сейчас. Но и теперь ведь никуда не делось. Такой культ карго. Уже планируется несколько выставок наших местных молодых людей, которые фотографией увлекаются, такие, знаете, ребята, которые думают, что если у них камера, как у людей, и одеваются они, как люди или как художники, и ведут себя соответствующе, то они как бы художники и есть. Социалистический реализм тоже очень интересен, уже планируется совместная выставка Зимонова Сергея Сергеевича и какого-то северокорейского художника, чье имя я, хотя оно и короткое, вспомнить не могу. Эти художники одного возраста, но наш местный успел несколько партийных чисток пройти, успел сдать партбилет, вступить в «Единую Россию», а тот как-то ровно продержался и у Ким Чен Ира и при Ким Чен Ыне пока живой, очень интересно их параллельные взгляды на реальность представить, так что если все не сорвется, то должна получиться очень интересная выставка.
— То есть вы хотите внести некоторое оживление в культурную жизнь нашего города? — влез журналист, пока Молодой отдыхивался, чтобы разродиться очередным пассажем.
Молодой оскорбительно рассмеялся, когда журналист сказал слово «культурную», затем Молодой долго прикуривал, выдохнул дым журналисту в очки и продолжил:
— Ну, если вы имеете в виду культуру как понятие биологическое — то нет, не собираюсь, у вас тут и так все цветет и пахнет.
«Вот ведь сука», — чуть ли не с восхищением подумал Игорь, почему-то надеясь, что журналист не выдержит и начнет мутузить Молодого прямо в кадре, но тот только стал всячески, едва ли не игриво хихикая, уворачиваться от дыма, который Молодой принялся пускать в его сторону.
— Каких слов вы от меня ждете? — спросил Молодой. — Искусство — это всегда провокация, ну, может, и не всегда, но почти всегда, современное — провокация в девяноста девяти процентах случаев. Конечно, в городе станет чуть шумнее. Но я бы на вашем месте не особо надеялся. Во-первых, для культурного шока нужна все-таки достаточно умная аудитория, которая покупается не только на пляски в церкви, а таковой не набрать в этой стране и восьми человек, я лично знаю пятерых, да и то это я с собой вместе посчитал.
Журналист, похоже, не совсем слышал, что говорит Молодой, у журналиста, похоже, были заранее заготовленные вопросы, и речи Молодого несколько сбивали съемочную группу с намеченного сценария, а сам журналист продолжал не сводить глаз с часов Молодого, пока тот нес свою ахинею, подавая себя как загулявшего купца или смертника, которому уже совсем нечего терять.
— Это глубокое заблуждение, что мы отстаем от современных западных художников на поколение или два поколения. С учетом того, что искусство в этой стране сначала было сугубо церковным, учитывая, что какое-то время прошло под гнетом крепостного права и жесточайшей цензуры, сперва царской, потом советской, количество лет и поколений несвободы просто не поддается нормальному исчислению. Лет пятьсот, по грубым подсчетам. Представляете разницу в пятьсот лет? Это даже не разница между Японией и Голландией во времена начала их отношений.
— Вам не кажется, что вы все-таки перегибаете палку, — не выдержал журналист и в приступе патриотизма нарушил какой-то сценарий у себя в голове. — Все же страна, победившая фашизм, запустившая человека в космос…
Молодой отвратительно рассмеялся в микрофон, журналист даже потянул микрофон на себя, шокированный таким смехом, похожим на смех гиены. Молодой удержал микрофон возле себя и отсмеялся вволю.
— Вы путаете техническую развитость и культурную, — сказал Молодой. — У китайцев были фарфор, компас и порох, так и у нас сейчас есть космос, позиции в котором мы стремительно теряем. Если цепляться только за космос и за победу в войне, которая была совершена вовсе не Россией, а страной со все же немного другим названием, к которой мы имеем уже довольно-таки опосредованное отношение, то ничего хорошего из этого не выйдет. Не нужно спрашивать, что мы уже дали миру, нужно спрашивать, что мы даем миру сейчас, кроме нефти, газа и диких туристов. А в данный момент мы не даем миру ничего. Может быть, техника еще как-то радует глаз в каких-нибудь аспектах, которые мне неизвестны. Но в культуре, по-моему, царит абсолютно черная дыра. Есть несколько художников, картины которых покупают на западе, но выглядят они как просто более успешные продавцы сувениров среди других торговцев сувенирами на африканском рынке всех этих масок и наконечников. Даже русский кинематограф, который все ругают, выглядит выигрышнее на фоне нашей живописи и графики, но и он, мягко говоря, не очень сенсационен.
