Отдел (СИ) - Сальников Алексей Викторович (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
— А остальные-то где? — крикнул Игорь в лестничный пролет, но ответом ему был только малоразличимый раздраженный вопль. Игоря позабавил этот вопль, поэтому он крикнул еще раз, как бы переспрашивая, где, где, но вопль не повторился, а донеслось только какое-то ворчание.
Новость о нескольких выходных огорошила жену настолько, что Игорь даже обиделся на нее: кажется, она не радовалась, а злилась и не скрывала этого.
— Что это у тебя за работа такая? Ты точно работаешь, или вас уже разогнали? — спросила она.
Тут неожиданно напряжение дня, видно, копившееся где-то в глубинах Игоря, дало о себе знать. Игорь сразу же высказал жене, что это неизвестно, работает ли она вообще сама и всегда ли у нее совещание или она так занята, когда ей нельзя звонить. Жена стала говорить, что он сам против ее звонкам на его работу. Слово за слово, и оказалось, что уже поздняя ночь, Игорь лежит на диване в гостиной, в крови его еще кипит адреналин семейного спора, а сам Игорь злобно переключает каналы, но вместо того чтобы смотреть на экран, смотрит на картину над телевизором, еще в юности подаренную жене каким-то ее зафрендзоненым ухажером, студентом худграфа местного пединститута. Картина эта постоянно оказывалась крайней в их семейных спорах, Игорь пытался забыть ее на старой квартире. Испытывая отвращение к себе, Игорь поднял себя с дивана, снял картину со стены и выставил ее на балкон, надеясь, что жена не заметит пропажи, а еще больше надеясь, что жена пропажу заметит.
Игоря бесило это полотно, узко вытянутое по горизонтали, на картине фиолетовые мельницы чередовались с зелеными подсолнухами. В добром расположении духа такие цвета даже радовали Игоря, но во время скандалов Игорь вспоминал, что дружок-художник таскал жену, тогда еще просто невесту, на сеансы Тарковского. Художник, наверно, думал злобный Игорь, думал, что прямо из худграфа попадет во ВГИК, или неизвестно, что он там думал, этот художник. Художник вроде бы никуда не попал, по слухам даже просто бухал, поражая собутыльников своей эрудицией в сфере живописи, графики и кинематографа, но все равно, каждый раз натыкаясь на современный российский фильм, Игорь с ревностью вглядывался в имя режиссера, и за это не любил ни современный российский кинематограф, ни свое глупое опасение, что художник внезапно окажется лучше него.
Каждый раз, ссорясь с женой, Игорь мечтал переломить картину об колено. Посредством воображения, подпитываемого яростью, Игорь явственно представлял, как треснет тонкая рамка, и как места слома будут топорщиться щепками. Еще Игорь представлял, как выбросит искалеченную картину в окно или с балкона, а картина медленно полетит в снег или в опавшие листья, или в крону тополя, смотря в какое время года происходила ссора. «Значит в снег», — подумал Игорь. В этот момент нервы, слегка пошатнувшиеся на работе, как бы подтолкнули его решимость, Игорь быстро поднялся с дивана (отбросив в сторону одеяло, будто это был плащ и была дуэль), выскочил на балкон и с силой шарахнул рамой об колено. Рамка слегка спружинила, но не поддалась. Игорь ударил рамкой об поднятое колено еще несколько раз и все с тем же печальным результатом, то есть вовсе без результата. Вернувшись в тепло, Игорь принялся так и эдак ломать рамку об оббитое колено и голень.
— Ты с ума сошел? — услышал Игорь от порога двери в гостиную — это жена бесшумно подошла, видимо, отозвавшись на его натужные хрипы и ворчания.
«Так даже лучше, пусть видит», — подумал Игорь и утроил усилия, отчего холст полез из картины наружу. Жена кинулась отбирать, но тут рама наконец затрещала и медленно, как резиновая, поддалась. Игорь, отпыхиваясь, встал с видом победителя и упер руки в бока. Жена бросилась к картине на полу, как будто это была не мазня непонятного студентика, а сдохший домашний любимец.
— Ты придурок, — сказала жена, подняв на Игоря чужое от злобы лицо, Игорь тоже ответил ей чужим жестоким взглядом, вырвал у нее из рук холст, почему-то долго ворочал ручку балконной двери, чтобы она открылась должным образом, а потом злобно скомкал холст, точнее, попытался скомкать холст, но у него почти ничего не получилось, по ощущениям это было точно так же, как попытаться скомкать старый советский посылочный картон. Даже запах у обратной стороны холста был как у старого посылочного картона. «Да уж, краски ты не пожалел», — подумал Игорь про художника.
— Не смей, — сказала жена уже от балконного порога.
— Уйди, простудишься, — сказал ей Игорь со всей возможной обидной жестокостью, а сам ежился на студеном зимнем ветру и почему-то не решался бросить холст вниз; Игорь почему-то ждал, что жена все-таки полезет за картиной к нему на балкон. Жена, в свою очередь, не очень торопилась. Может, ее здоровье было дороже ей памяти о бывшем дружке или ей казалось, что если она шагнет к мужу, то это лишь подстегнет Игоря, и он в последний момент швырнет холст в сугроб под окнами. Это было очень глупо. Игорю было холодно, стоять так до бесконечности на морозе в трусах и майке Игорь не мог, моржевание, да и вообще здоровый образ жизни не были его стихией, с другой стороны, возвращаться обратно в дом с понуро опущенной головой и холстом в руках ему мешала какая-то его гордость, та, что еще в нем оставалась. Видно было, что жена поняла, что Игорь выбросит холст, еще за несколько секунд до того, как Игорь это сделал. Она, может быть, поняла, что Игорь выбросит холст еще до того, как Игорь сам решил сделать это. Осознание подобной догадливости в жене пришло к Игорю, когда он не без удовольствия прослеживал путь холста до грешной земли (или безгрешного снега). Путь этот оказался не таким, каким его ждал увидеть Игорь. Холст просто шмякнулся вниз как-то банально, как кусок мебели, как мусорный пакет, который выбрасывали пьющие соседи снизу в том доме, откуда они переехали.
Игорь ожидал какой-то бурной реакции от жены, и эта реакция вознаградила бы его за то представление, что он сейчас провел перед женой, и доказало бы ему, что это было именно представление, а не истерика. Но посмотреть в лицо жены у Игоря не получилось, потому что жена захлопнула балконную дверь и закрыла задвижку, оставив Игоря куковать на балконе до того момента, пока она сама не смилостивится. Как погулявший кот, прильнув к оконному стеклу, Игорь стал смотреть внутрь квартиры, как-то особенно остро ощущая, насколько на улице холодно. Ему почему-то вспомнился эпизод бондианы, где одна из подруг Бонда перлась по сугробам в сорокаградусный мороз в одном коротком платьице. Непосредственно переживаемый им сейчас опыт подсказывал ему, насколько была фальшива эта киношная сцена с начала и до конца. Игорь попробовал посмотреть на градусник, прикрепленный к оконной раме, чтобы как-то уточнить обстоятельства, в которых он оказался, но градусник смотрел внутрь квартиры, а сбоку, да еще и в полумраке было трудно различить деления шкалы и уровень подкрашенного спирта среди этих делений.
Судя по тому, что видел Игорь сквозь оконные стекла, точнее, то, что он видел сквозь балконное окно, потому что окна были занавешены, все сводилось к тому, что жена стала неторопливо собираться на улицу — вернуть утерянный предмет интерьера. Об этом говорили и свет, включенный в прихожей и шевеление ее тени на стене комнаты, по нервным движениям этим Игорь догадался, что пока скрестись и стучаться, чтобы попасть внутрь, — себе дороже. Впервые в жизни сцена с голым инженером из Ильфа и Петрова не показалась Игорю забавной, рассказ Остапа про похожую ситуацию тоже не вызвал у Игоря улыбки, хотя именно эти истории почему-то всплыли в его памяти одна за другой. Как только шевеления тени прекратились, Игорь перешмыгнул от окна к балконному ограждению, чтобы, когда появится жена, сделать в ее адрес какие-нибудь язвительные замечания. Пока Игорю не приходило в голову, что он скажет, но какое-то чувство подсказывало ему, что такие слова появятся, как только жена окажется в поле его зрения. Игорь хотел встать как можно непринужденнее, может быть, даже этак облокотиться на бетонную оградку, однако первое же прикосновение к бетону и металлу, окантовывавшему бетон по верхнему краю бетонной оградки, остудило пыл Игоря, поэтому Игорь стал ждать жену, несколько независимо сложив руки на груди и грея пальцы рук у себя в подмышках. Налетевший порыв ветра вырвал у Игоря из груди что-то вроде короткого кошачьего вопля отчаяния.
