Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс (бесплатные версии книг .TXT) 📗
После той охоты Грейвз неделю валялся в госпитале, но на ноги встал.
И теперь должен.
— Персиваль?.. — Ньют сунул голову в приоткрытую дверь. Тот поманил к себе левой рукой:
— Заходите.
— Как вы себя чувствуете?.. — Ньют скользнул внутрь, прикрыл за собой дверь. Через плечо у него висела потрёпанная сумка-планшет военного образца.
— Сносно, — коротко ответил Грейвз. — Спасибо, что подождали, пока я проснусь.
— Покажите, насколько сносно, — тот присел на край постели, положил сумку у ног. Грейвз поморщился:
— Не сюда. Возьмите стул.
— Что, вы позволяете другому мужчине сесть к вам… — бодро начал Ньют, но глянул ему в лицо и осёкся. — Хорошо.
Он подвинул стул от окна, взял правую руку Грейвза, зубами дёрнул за узелок на запястье и начал разматывать бинт.
— Я задержусь на несколько дней, — сказал он, не поднимая глаз.
— Это лишнее.
— Персиваль, вы хотите остаться калекой? — сердито спросил Ньют. — Я всё ещё думаю, что в больнице Святого Мунго вам оказали бы должную помощь. Я присмотрю за Криденсом…
— Я. Несу. За него. Ответственность, — чётко сказал Грейвз. — И не собираюсь это обсуждать. Сделайте всё, что можете.
— Не надорвитесь, пока несёте, — буркнул тот, отбрасывая бинт на пол, и поворачивая его руку ладонью вверх.
Красная тонкая паутинка оплетала кожу от запястья до локтя. Словно рука разбилась, как сливочник из фарфорового сервиза, а потом её неудачно склеили, оставив трещины. Если отвлечься от того, что теперь Грейвз с трудом поднимал её до плеча и не мог сжать пальцы, это было по-своему даже красиво.
Он смотрел на свою ладонь и видел, как пальцы слегка подёргиваются сами по себе. Это был плохой знак.
— Я поднял кое-какие свои записи… — примирительно заговорил Ньют. — Про обскуров… И кое-что из медицины. Я не уверен, насколько это поможет. Я никогда не сталкивался с человеком, пережившим такое нападение… никто не сталкивался.
Он расстегнул сумку — та мгновенно трансфигурировалась в походный стол, на котором исходил паром котелок со знакомым запахом, в беспорядке лежали старые тетради с конспектами и свёрнутые чистые бинты.
— Шрамы останутся, — предупредил Ньют.
— Это меня не волнует, — сказал Грейвз. — Она плохо слушается.
— Удар обскура похож на удар молнии, — сказал Ньют. — У вас много повреждений. Смотрите…
Он взял его ладонь в свою, коснулся палочкой — по коже пробежали голубоватые линии.
— Нервы задеты возле запястья, вот тут, — он обвел кончиком палочки прерывисто мерцающие линии. — Часть мышечной ткани обожжена здесь… Если бы это был обычный ожог, я бы дал вам подходящее средство. Но тут оно не поможет. Я попробую справиться, конечно, но…
— Если всё так, как вы говорите — в больнице мне не сделают лучше, — оборвал Грейвз. — Вы изучали обскуров и их возможности. У вас больше опыта. Так что сделайте, что можете, и не беспокойтесь об остальном. Я не жду чудес.
Ньют вздохнул, отпустил его руку и начал готовить новую перевязку. Он полоскал бинты в каком-то зелье, отжимал, зачаровывал — Грейвз особенно не всматривался.
Он катал в голове мысль, что может остаться калекой. Он и раньше рисковал собой, зная, что тело — это лишь инструмент. Тренированный, точный, надёжный инструмент. Да, он может сломаться — так бывает. Можно остаться без руки или без ноги, можно стать слепым, глухим, можно сойти с ума — это нормально, это такая работа. Знаешь, на что идёшь, когда получаешь лицензию на применение непростительных заклятий. То, с чем ты сталкиваешься по работе, иногда настолько ужасно, что другие и не помогут.
Но… это была работа.
Работа, за которую он получал почёт и уважение — деньги тоже, конечно, но деньги были вторичны, родительского состояния ему хватило бы на сто лет кутежей.
Он вставал перед чудовищем, зная, что оно такое, зная, что должен сразиться и победить, и если иногда его шкуру портил новый шрам, Грейвз об этом не волновался. Не лицо — и ладно. Хотя, наверное, со шрамами на лице он приобрёл бы особое мрачное очарование…
Это была работа.
Никогда раньше Грейвзу не было так… обидно?..
Да. Обидно.
Как будто зверюга, которую ты долго кормил с рук, гладил, трепал по холке, шептал ей в ухо всякие нежности — взяла и оттяпала тебе пальцы просто потому, что ты посмотрел в другую сторону. Ни за что. Внезапно. Без предупреждения. Без предварительного рычания, без оскаленной морды, без признаков готовящейся атаки — только что ты гладил её по морде — секунда — и вот она стоит, пережёвывает твои пальцы и зыркает на тебя, будто это ты её обидел.
— Я извинился перед Криденсом, — тихо сказал Ньют.
— Что он ответил?
— Мне показалось, он не вполне понял меня. Почему я считаю себя причастным… к тому, что случилось. Он очень переживает за вас, — тихо добавил он. — Он к вам очень привязан.
— Ну, теперь это очевидно… — пробормотал Грейвз.
— Знаете, Персиваль… вам я тоже задолжал извинение, — сказал Ньют.
— Мне? За что?
— Поднимите локоть, я забинтую.
Не поднимая глаз, Ньют кончиками пальцев придерживал его руку на весу и быстро раскатывал бинт — как человек, который привык справляться с подобными процедурами за то короткое время, пока зверь перед ним стоит и не пытается убежать.
— Надеюсь, вас не заденет такое сравнение, но… У разных видов животных есть разные ритуалы ухаживаний и брачных танцев, — негромко сказал Ньют. — Со стороны, неподготовленному человеку они могут показаться… пугающими. Странными. Иногда настолько пугающими, что люди убивают тех, кто не собирается причинить им вред, а просто… защищает свою территорию или… пытается… найти себе пару.
Он говорил очень тихо, ему явно было страшно неловко. Грейвз молчал. Ему тоже было неуютно — и совершенно не потому, что Ньют сравнивал его со своими питомцами.
— Когда я изучаю чьи-то повадки, — продолжал тот, — я наблюдаю, оставаясь в стороне. Долго… иногда — на протяжении недель. Оцениваю… записываю наблюдения, чтобы ничего не упустить. С вами я поторопился, — признался он. — Я сделал выводы до того, как разобрался, что происходит.
Он покраснел. Проверил, ровно ли лежит бинт, завязал узелок, чтобы крепче держалось. Грейвз молчал, не зная, что ответить. И надо ли вообще отвечать.
— Я осудил вас, — у Ньюта, кажется, даже веснушки полыхали от стыда, — за то, как вы выглядите… за ваши повадки… простите — манеры. Они показались мне опасными, и я решил, что всё о вас понял… Что вас надо остановить. Я поступил так же, как те, с кем я воюю. Как те, кто может убить прекрасное создание… из страха. И невежества.
Ньют покачнулся, вздохнул, не поднимая глаз. Он держался за перебинтованную руку Грейвза, машинально перебирая её пальцами, и явно не замечал этого.
— Вы едва не погибли из-за моей ошибки. И я не знаю, что стало бы с Криденсом, если бы он убил вас. Мне кажется, он бы этого… не пережил. Две жизни — это непомерная цена… за неосторожность. Простите… Персиваль.
Грейвз помолчал. Потом негромко ответил:
— Я не держу на вас зла. Виноваты мы все, и я не меньше вашего. Мне стоило поговорить с Криденсом, а я дал ему возможность решать самому, не понимая, что он не справится. А если справится, то, — он пошевелил перевязанной рукой, — вот так.
— Как вы смогли его остановить?.. — Ньют посмотрел ему прямо в лицо.
— Не показал, как сильно я его боюсь, — сказал Грейвз. — Хотя был уверен, что не выживу.
Ньют убрал руки, сжал плечи. Отвернулся, скользнул взглядом по фотографиям на стенах.
— Что вы планируете делать дальше? — спросил он, перебирая пальцами манжеты.
Грейвз вздохнул, поудобнее пристроил затылок на подушки и переложил раненую руку на колени.
— Ему нужен контроль, — негромко сказал он. — Он опасен. И сам не понимает, насколько. В его представлении сильный — это тот, кто всегда подчиняет, наказывает и мучает слабого. Если он осознает свою мощь и поймёт, что перед ним слабые — все… и вы, и я, и Гриндевальд… может произойти всё, что угодно. Он не представляет, что сила может быть доброй. Он ведь не просто хотел убить меня за то, что я сделал не так, как ему хотелось…
