Безликое Воинство (СИ) - Белоконь Андрей Валентинович (версия книг TXT) 📗
Моего отца звали Акмар-Вал, Избегающий Удара. В последний раз мы виделись за несколько недель до начала большой войны, когда небо уже закрыл Смутный Купол. Папа помогал нам собирать и паковать вещи для переезда в наш старый дом в гигаполисе Фаор. Тогда уже нередко случались военные столкновения и провокации, и он говорил, что гигаполис отлично защищён, так, что даже в случае масштабных боевых действий там будет относительно безопасно. Мы с мамой тихо плакали, переживая предстоящее расставание, будто чувствовали, что это последний наш день, который мы проводим вместе. Братик не мог ещё даже сложить в коробку собственные игрушки — он был совсем мал, только и умел тогда, что проситься на горшок, но он тоже чувствовал, что происходит нечто печальное, и то и дело начинал реветь, вытирая слёзы кулачками, и сквозь слёзы звать нас — то маму, то папу, то меня. А наш отец, складывая вещи в чемоданы, время от времени отрывался от своего занятия и принимался нас успокаивать, и это иногда действовало: мы все переставали лить слёзы и всхлипывать, но ненадолго. А потом он уехал на юг, а мы со всеми вещами отправились на север, и больше мы его не видели.
Так случилось, что по дороге мы попали под ракетный удар — это была одна из предвоенных провокаций Альянса, который уже тогда не брезговал убивать наше мирное население. Боеприпасов взорвалось мало, но они содержали какую-то ядовитую смесь. Все мы получили различные ранения, а также заболели от отравления. Мама с братом выздоровели вскоре после переезда в Фаор, а моя болезнь всё не проходила. Спустя примерно месяц я вдруг почувствовала себя лучше, но ещё через пару недель мои ноги перестали двигаться. Меня тогда положили в госпиталь, но на третий день выписали обратно домой. Доктора не могли сказать ничего утешительного: проникший в меня во время того ракетного удара яд вызвал заболевание нервной системы, которое со временем только прогрессирует, до тех пор, пока не наступает полный паралич тела, а за ним и смерть. Они сообщили, что обычно это случается через несколько месяцев, но при постоянном приёме лекарств и особом питании, если повезёт, я смогу прожить ещё несколько лет. Перед войной почти все лекарства раздавались больным бесплатно по мере надобности, но мне требовались редкие препараты, за которые уже тогда необходимо было платить, и немало. А ведь нужно было ещё отремонтировать старый дом и на что-то растить моего братика! Надо ли объяснять, в каком мама была отчаянии. Ардуг Ужасный никогда не посылает беды по одной: едва мы успели осознать это несчастье, как начались масштабные боевые действия, а буквально через считанные дни после начала войны в наш дом постучался офицер, который принёс трагическую весть об отце… После расставания с ним я надеялась и молила богов, чтобы он был жив, чтобы оказалось так, что он просто не имеет возможности послать нам весточку. Пророки учат нас: просьбы к богам должны быть так же разумны, как и искренни, ибо боги снисходительны к просьбам, но не любят пустых попрошаек. Но разве могла я обидеть богов, моля их о сохранении жизни моего отца?.. Официальная бумага извещала, что Акмар-Вал погиб геройской смертью. Моя мама в тот день стала совсем другой: её, жизнерадостную и энергичную женщину, на которую до той поры заглядывались мужчины и которой никто не давал больше 20 лет от роду, словно саму накрыла тень смерти: она осунулась, взор её погас, волосы начали седеть, а лицо всё глубже пересекали морщины и складки. Как будто мама забрала лишь одной себе всю горечь пролившихся на нас несчастий. Война стремительно приближалась к гигаполису, начались перебои со снабжением даже самым необходимым, резко выросли цены, а моя болезнь день ото дня только осложнялась и требовала больше и больше — редких препаратов, питательных продуктов и тщательного ухода. В Фаоре живут мамины родственники, причём некоторые из них занимают высокие посты и имеют изрядный достаток. Хотя мама не торопилась обращаться к ним за помощью, они, конечно же, узнали обо всех её проблемах и решили поддержать её семью. Вскоре я стала регулярно получать необходимые мне лекарства и питание, кроме того, мамины родственники отремонтировали наш старый дом. Насколько могли, все эти люди поддерживали меня, маму и братика и всемерной заботой, и добрым словом. Пусть тысяча благословений снизойдут на вас за это, дядюшка Дишмук, тётушка Малати, и остальные искренне любящие нас родные люди! Позже, в годовщину смерти отца, нас посетили его друзья и сослуживцы. Они, конечно, не могли помогать постоянно, но они собрали немалую сумму денег и вручили её нам в качестве безвозмездного дара. С тех пор мы вовсе перестали нуждаться!
Тем не менее, я ясно понимала, что умираю, об этом не давали забыть и боль, особенно донимавшая ночами, и моя физическая немощь, которые возрастали день ото дня. Невозможно описать все муки, и душевные, и физические, что мне пришлось претерпеть. Много раз я думала о том, чтобы свести счёты с жизнью. Как мне тогда казалось, у меня или не хватало духу, или — однажды — доза опия оказалась не смертельной. Я лишь провела несколько дней в том же госпитале, сгорая под укоряющими взглядами персонала и стыдясь сочувствия родных. Мой мудрейший наставник по этому поводу когда-то сказал мне странную вещь, будто на самом деле дух мой достаточно силён, но так просто расстаться с жизнью по собственной воле нельзя. Будто бы я неоднократно накладывала на себя руки, только я этого не помню. Всякий раз, когда я всё же решалась, моя душа возвращалась к тому моменту, когда я ещё колебалась принять роковое решение. Я не помню этого потому, что помнить можно только события своего прошлого, а я так лишь кромсала собственное вероятное будущее. Если судьба это лабиринт, то самоубийство это тупик судьбы. По этой причине самоубийц не принято провожать в мир иной: они не там, их души всегда возвращаются назад. Это странно и непонятно для меня, но учитель меня заверил, что нужно пройти весь свой жизненный путь, порой проходить его по многу раз, пока дух твой не достигнет просветления, и только тогда он покинет наконец этот мир, чтобы стать свободным. Величайшая удача и благо, если добрый и мудрый наставник сопровождает тебя на этом пути. Для меня всё это — очередной повод вспомнить, какими благодеяниями добрейший учитель Рамбун одарил свою скромную ученицу, и моё сердце вновь наполняется чувством благодарности и признательности!
В последнее время, живя в старом доме родителей, я уже едва могла двигать руками и шеей и обычно сидела в большом кресле у окна. Добрая тётушка Малати, сводная сестра моей мамы, каждые выходные приходила к нам в гости и приносила мне всякие интересные книги; удивительно, но они так же помогали забыть о боли, как и лекарства. Некоторые книги я читала по два раза, а какие-то места даже учила наизусть. В том кресле у окна я перечитала, наверное, добрую половину публичной библиотеки, которой заведует тётя Малати. И ещё я подолгу смотрела на улицу. Наша улица маленькая, на ней нет бегущих дорожек, по ней не проложены транспортные линии, а ездят только велосипеды и мотоколяски, и очень редко — автомобили. На другой её стороне видны фасады двух- и трёхэтажных домиков, нижние этажи которых скрывают густые палисадники, а за фасадами пестрят многочисленные крыши других таких же домиков — так до самой электростанции, огромные башни-трубы которой можно увидеть за много кварталов, особенно когда ветер разгоняет городской смог. День за днём менялась погода, и я чувствовала, как моё время утекает и сезоны за окном в последний раз сменяются для меня. Я наблюдала, как по утрам люди энергично и с серьёзными лицами спешат из дома — кто на работу, кто на учёбу. Вечером же взрослые выглядели уставшими, а дети наоборот, так, словно избавились наконец от тяжкой ноши, и они опять спешили — на этот раз по своим домам. В праздник или выходной день всё менялось: горожане уже не торопясь, парами или семьями, или небольшими весёлыми компаниями, проходили по нашей улице в общественные места, где люди обычно развлекаются или просто приятно проводят время. Они улыбались и смеялись. Хотя были, конечно, и те, кто спешил по делам с суровым и сосредоточенным лицом — ведь война всё-таки, и далеко не у каждого выпадают свободные для отдыха дни.
