Гунны (СИ) - Умиралиев А. А. "Ильхан" (книга регистрации .TXT) 📗
В 40 году до н. э. вождь гуннов Чжи-Чжи, бежав от своего брата, построил на берегу реки Талас город Таласо, который через пару лет после основания авантюрный, но решительный и талантливый китайский военноначальник Чен Тан, чтобы выслужиться, своевольно собрав шестидесятитысячную армию, похерил. Раненного царя обезглавил, а его семью, включая сына, «то бишь теперь меня» и всех защитников числом в несколько тысяч, приказал казнить.
А за несколько лет до этого легионеры Красса потерпели сокрушительное поражение парфянам в битве при Каррах. Двенадцать тысяч римлян попало в плен. И вот этих легионеров, числом в несколько когорт, парфянцы вроде отправили в помощь гуннам.
Я посмотрел назад: вот река, в крепости лежит раненый хан Шоже (видимо, по-китайски Чжи-Чжи), вот внизу легионеры ножи точат, вон огромный лагерь китайцев. Осталось только погибнуть от их рук. Да и завтра вылазка, решение о которой принято сегодня на военном совете. Так и случилось в истории. Первыми из-за стен вышли легионеры, которых китайцы, посмеявшись, почти всех расстреляли еще до того, как они до них добежали. Конницу гуннов приняла на копья тяжелая пехота, а потом уж захватили почти беззащитную крепость.
Не, ну надо же было так попасть. Вот же не пруха. Не ну переместиться в какое-то более спокойное время, ведь можно же было! Кто там меня сюда отправил? Хотя, когда в степи было спокойно? Вся история моей страны вплоть до почти середины XX века — это сплошные войны, междоусобицы и голод. Причем междоусобицы гораздо кровопролитнее, чем войны с сопредельными государствами. Придя в земледельческую страну, кочевники никогда не ставили целью уничтожить ее. Да грабили, убивали тех, кто сопротивлялся, насиловали, уводили с собой пару тысяч рабов, но основную часть граждан иностранной державы оставляли живыми и города неразрушенными. Чтобы через пару лет, было куда возвращаться. Это как стричь шерсть с овцы. Да, неприятно для овцы, но ведь осталась живой, а шерсть через некоторое время снова отрастет. А вот родственные кочевые племена и роды старались уничтожать под корень с особой жестокостью. Потому как знали, что в суровых условиях степи сегодняшний победитель, завтра, после гибельного джута мог оказаться слабее побежденного и тогда месть не заставит себя ждать. По этой причине и случились известные великие переселения народов — саков, этих же гуннов, венгров, кыпчаков. Кочевники, чтобы выжить, бежали с насиженных мест под давлением других номадов.
— Завтра штурм, — услышал я за своей спиной.
Я обернулся и там стояло живое воплощение классического римского центуриона из фильма «Орел девятого легиона». Это тот самый офицер, командовавший отрядом в бою у ворот крепости. Крепкий мужчина лет пятидесяти, с загорелым и обветренным лицом, на котором вертикально от лба к верхней губе пролегал шрам, делая его еще мужественней в моих уже привыкающих к такому зрелищу глазах.
— Завтра штурм, скиф, — повторил он, — и это будет наша последняя битва, — сказал центурион на языке гуннов.
Ну да, крышка нам, кому как не мне, рожденному почти через две тысячи лет, знать про это. Но вслух сказал, хотел блеснуть своим владением «мертвого языка», который я упорно учил в ХХ веке и владел им, по моим соображениям, свободно.
— Как зовут тебя, римлянин?
На его лице отразилось такое удивление, которое могло бы быть у меня, обратись ко мне в алматинском зоопарке обезьяна: «Мужик есть закурить?».
Но затем он ответил:
— Я римский гражданин и патриций Гай Эмилий Лепид, центурион седьмой когорты третьего италийского легиона, сформированного триумвиром Марком Лицинием Крассом.
— Почему ты ответил на моем языке, я ведь понимаю твой? — спросил я.
— Ты говоришь на языке римлян хуже грязных фракийцев и поэтому не понял бы меня, — при этом в его взгляде, позе, в голосе, да во всем выражалось столько высокомерия. Ну да, а как же, обезьяна-варвар, хоть и говорит на человеческом языке. И мне нестерпимо захотелось сказать ему в ответ какую-нибудь гадость.
— Ты вступил в легионы Красса новобранцем?
— Нет, я был латиклавием легиона под командованием Гнея Корнелия Лентула Клодиана — бросил он, даже не соизволив объяснить, что значит эта должность «латиклавий».
Ого, подумал я. Насколько помню, это была вторая по старшинству должность в легионе после легата, командующего легионом, и назначалась она римским Сенатом, а позднее даже императором. А, ну да, что-ж здесь удивительного, он же патриций — золотой мальчик, был. Был, но почему он сейчас центурион? За столько лет еще до плена он должен был стать минимум командующим легионом, а то и легионами какой-нибудь богатой провинции, где-нибудь в Азии или Испании.
— Не по вине ли того самого «грязного фракийца» по имени Спартак, ты сейчас только центурион далеко не самой первой когорты?
Самой престижной в римских легионах была должность центуриона первой когорты и так далее по порядку. Ну, а уж о Спартаке мое поколение знало точно. Еще в четвертом классе школы учителя с коммунистическим энтузиазмом нам рассказывали о классовой борьбе рабов против их угнетателей римлян. А Спартак разбил легион его командира Гнея Корнелия и не его одного.
В глазах центуриона появилась боль, казалось он даже поник, хотя продолжал стоять, широко расправив плечи. Затем боль сменилась удивлением, и он задумчиво посмотрел в мою сторону.
— Прости меня, принц, за мое высокомерие. Долгие годы бедствий так ничему и не научили меня. Но прошу, удовлетвори мое любопытство. Откуда юноше, прожившему только тринадцать лет, известно о восстании рабов далекого Рима? Откуда тебе известна иерархия римских легионов. Кто научил тебя говорить на моем языке? Ты ведь приехал к отцу только несколько дней назад, и я не видел, что бы ты общался с моими легионерами? Да даже если бы я и не увидел твоих бесед с ними, уверен, никто из них не рассказал бы о позорном восстании Спартака.
Ага, значит мне точно тринадцать лет. Это уже информация. Ну, а откуда же я приехал и почему прямо перед осадой? Я бы своего сына, будь он у меня, отправил, куда подальше от таких событий.
Но вслух сказал, только начавшую формироваться в моей голове идею:
— Мне многое ведомо, Гай Эмилий.
Ну, а почему бы и нет, ведь и в мое время толпы людей ходят к гадалкам, чтобы узнать свое будущее. Ну а здесь, в прошлом, так сказать, сам Бог велел предсказывать. И можно попытаться воодушевить воинов. А хороший дух у солдат, как показывали результаты многих битв в известной мне истории, это уже половина победы, а иногда и вся.
— На мне печать Великого Синего Неба, Отца нашего Тенгри. И он мне показывает многое. Я вижу не только настоящее Рима, но и его будущее.
— И что же там происходит? — услышал я с явной иронией.
— Сейчас у тебя на родине бушует гражданская война. Гай Юлий Цезарь, объявивший себя императором, убит.
— Как убит? — прошептал он.
А ну как же, вспомнил я. Он ведь собирался воевать с парфянцами, чтобы вернуть аквилы семи легионов Красса и восстановить честь Рима, ну и двенадцать тысяч пленных заодно, с одним из которых я сейчас и беседую. Думаю, что пленным римлянам стало как-то известно об этом. А я разрушил его надежды.
— Убит толпой нобилей во главе с Марком Юнием Брутом четыре года назад, пятнадцатого марта. Следующим диктатором станет Гай Октавий Фурий. Сейчас он только триумвир. Кстати, один из триумвиров Марк Эмилий Лепид — твой брат, — сказал я, надеясь, что попаду в точку. Хотя был почти уверен в этом.
— Младший брат. Он мой младший брат, — ответил он задумчиво.
— Вот так вот, — продолжил я, — и я уверен, что завтрашний бой не последний. У нас еще впереди много битв!
Тут я увидел несколько легионеров и молодых кочевников, слышавших мою беседу с центурионом и смотревших на меня с надеждой. Среди них был «мой» братишка Тегын.
Посмотрев на них, я подумал: «Я должен выжить, и теперь, наверное, должен спасти их! Надо отменить завтрашнюю вылазку. Что же придумать?» — мучительно размышлял я.
