Красные камни (СИ) - Савин Владислав (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Мозес Горцмен, он же гражданин Гарцберг, уроженец бывшей Российской Империи, правопреемницей которой объявил себя Советский Союз — сказал рослый по-русски — а это значит, за преступления против СССР, таковые личности подлежат советскому суду и по советским законам. Пятьдесят восьмая статья, измена Родине, до высшей меры. У тебя есть что сказать в свое оправдание, сволочь?
Это ошибка! Я никогда не был врагом вашей страны! А моя, скажем так, не слишком законная деятельность до семнадцатого года, была вызвана реакционной политикой проклятого царизма!
— И работа на японскую разведку, тоже? — усмехнулся рослый главарь — господин Горцмен, или Гарцберг, в Китае вы были в некотором роде, публичной фигурой, что вызвало интерес к вам не только у читателей ваших клеветнических пасквилей. Мы знаем о вас очень многое — например сколько у вас лежит на счетах в… — тут главарь (русский, вне всякого сомнения, пусть хоть из их Средней Азии или Сибири), назвал несколько банков в Шанхае, Токио, Маниле и Сингапуре. Равно как и об источнике вашего богатства.
Я готов заплатить! Сколько вам необходимо? Если дело лишь в этом (жалко конечно, расставаться с нажитым — но жизнь дороже).
— Это само собой разумеется, мистер Горцмен. Но нас интересует не только это. Мы знаем, что вы сколотили свой капитал не только на процентах с военных поставок в китайскую армию, но и на компрометирующем материале, касающемся разных людей в Китае. Также, вам удалось втайне откусить от интересов некоторых чинов американской администрации — интересно, что сделают с вами, например, генерал Харпер или полковник Скотт, если им вашу бухгалтерию показать?
И тут Гарцбергу захотелось взвыть. Ибо русские и вьетнамцы хотят забрать у него самое дорогое. Заплатив за свою свободу даже миллион, он вернул бы эту потерю, потрудившись еще год-другой на дойке желтомордых. Но никто не станет платить за информацию, потерявшую свою уникальность, уже предъявленную к оплате кем-то другим. А если еще и эти джентльмены узнают — тогда бедному Мойше гуманнее будет самому повеситься. Поскольку ему не предъявят обвинение в американском суде, а просто шепнут желторылым, что некий Горцмен больше не пользуется покровительством Соединенных Штатов. И тогда все, кого Гарберг стриг, захотят вернуть свое, и ведь не спрячешься, его везде найдут, китайские "триады" уже и в Штаты проникли — и что они делают со своими врагами, каковы китайские казни и пытки, тут фантазии не хватит даже у мистера Лавкрафта[17].
Но вьетнамцы уже тут, рядом. С позаимствованным у китайцев умением мучить и убивать. И если Мойша откажется — с ним гарантированно поступят так же. Зачем еще он нужен победителям — живым?
А потому — выжить, любой ценой. Лучше быть живой крысой, роющейся в отбросах, чем дохлым львом! И есть еще надежда, по возвращении из плена издать в Штатах свои приключения. Где он, хотя бы воображаемо, сполна отыграется перед коммунистами за свои муки, грабеж и унижения.
Вьетнам. Записано в 1970 (альт-ист).
Отчего-то и советские, и европейцы считают, что у нас солдатами были все. Нас изображают, как лесных духов, невидимых и неуязвимых, убивающих врагов сотнями. Может, и были такие, как сам Нгуен Бао, легендарный герой, обучавшийся в России у самого Смоленцева. Но наверное, гораздо больше было таких, как я — не солдат, а рабочих войны.
Мне выдали оружие — французский карабин с тремя обоймами к нему. И я так и не истратил ни одного из этих патронов. Когда началась эта война, я уже был слишком стар, чтобы сражаться, мне было почти сорок. В нашем рабочем батальоне все были — или старики, как я, или не полностью оправившиеся после ранений, или списанные за проступки из боевых подразделений… да мало ли какая судьба могла привести человека к нам? Мы не спрашивали — если видели, что он честно работает, наравне с остальными.
Мы строили укрепления, аэродромы, мосты. Но больше всего — дороги. Поскольку для победы надо прежде всего, чтобы наши войска оказались в нужное время в нужном месте. Даже во времена войны с французами, когда основным транспортом у нас были велосипеды, а то и просто носильщики, им нужны были тропы. Когда французы ушли, и пришли советские, у нас появились автомобили ГАЗ-51 и ГАЗ-69. Знаете ли вы, как это — строить в джунглях проезжую дорогу в сезон дождей? И обязательным условием было, не повредить зеленый полог наверху, чтобы дорога не была видна с самолетов. Потому, мы не могли, как французы и американцы, расчищать лес широкой полосой. А джунгли очень быстро берут свое назад — дороги надо было постоянно чистить, чинить. И освещать ночью — масляными лампами, под особыми навесами, чтобы свет не был виден сверху. Это был очень тяжелый труд — подобный тому, к которому французы приговаривали каторжан. И мы не получали за него платы — только положенное довольствие: еду, одежду, походное жилье. Но мы трудились — во имя будущей победы. Чтобы враги ушли из нашей страны.
Вы спрашиваете про тот бой у Лангшона? Как он назван в ученых книгах — хотя до Лангшона было больше пятнадцати километров. Наш батальон был придан батарее русских тяжелых минометов — три громадных орудия, М-240, как сказал командир. Его звали товарищ майор Ван Сергевич, он был совсем не похож на вьетнамца, как большинство советских инструкторов, и у него был орден за Берлин, Зееловские высоты — так уже после боя рассказал нам наш комиссар. А тогда нам надо было обеспечить доставку этих минометов к выбранной позиции, в самом конце толкали и тянули на руках, ведь рев перегруженных моторов мог выдать китайцам наше место и подготовку удара. И мы уже не раз работали с минометчиками, чтобы знать, на траектории полета мины не должно быть даже веток, они могут вызвать преждевременный разрыв или хоть немного сбить прицел — значит надо было расчистить джунгли, но так, чтобы это не было заметно с дороги.
Спрашиваешь, зачем мы тащили такие большие орудия? Это потому что ты приезжий, местный бы сразу догадался. Там дорога проходила среди болот. По насыпи, а по бокам глубокие кюветы. И мины не только убивали врагов, от их взрывов земля расползалась и дорога опускалась в болото. После много труда стоило её восстановить, но лучше лить пот, чем кровь. А нам не привыкать к тяжелой работе — особенно если она, необходимая цена победы.
Каждый миномет тянула на позицию целая сотня людей. И на руках же тащили мины, каждая весом как три человека. Но это был простой, хорошо знакомый и понятный труд. А когда Ван Сергеевич рассчитывал прицел, с таблицами и каким-то оптическим прибором, это было сходно с колдовством. Чтобы не ошибиться — потому что там, рядом с дорогой, готовились к атаке наши штурмовые группы. И все до единой мины попали туда, куда требовалось. Меня не было среди тех, кто убивал китайцев и американцев. Но я помню, как ликовали наши. И говорили, что в китайцах после этого боя что-то сломалось.
А через месяц тридцать тысяч китайцев прошли по Ханою. Пленными, как немцы когда-то по Москве. И это были все живые китайцы, оставшиеся еще на нашей земле. Причем в этой победе была и доля моего труда — не знаю, поймут ли это живущие сейчас, но тогда нам искренне не надо было никакой другой награды.
Я так и не стал образованным — хотя и нахватался чего-то, за свою долгую жизнь встретив многих умных людей. Живу и все еще работаю в своей деревне, в кооперативе меня уважают. Мой старший сын Ха умер на еще французской каторге, мой средний сын Тху был убит американцами, зато мой последний сын Суан стал в Ханое большим человеком, ездил учиться в СССР. Конечно, он навещает своего старого отца, и даже приглашал переехать к себе. Но я привык к земле — куда мне в город?
А эти медали, три "За боевые заслуги" я надеваю только по большим праздникам. Как видите, я не совершил никаких подвигов за все время всех войн — эти медали, самые низшие среди наших наград, в моей деревне имеют почти все старики. "За отвагу" куда почетнее, ну а орден Красной Звезды, что у нашего председателя, товарища Хоа Динь Нгуена, показывает истинного героя, одного из тех, кто освобождал Сайгон. Но ведь не всем же из живущих быть героями[18]?
