Павана - Робертс Кит (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
— Нет.
Она внезапно выпалила:
— Тогда оставь меня в покое!.. — В отчаянии она замолотила кулаками по траве. — Я не сделала тебе ничего дурного! Прекрати!.. Прекрати играть мной или что ты там задумал, сгинь и дай мне пожить спокойно…
Он мрачно поклонился; а ее внезапно пронзил ужас: вот исчезнет сейчас это таинственное место, и она вывалится обратно в невыносимую реальность. Маргарет была готова кинуться за ним, вцепиться в его плащ, но — не могла. Она попыталась что-то сказать, но он остановил ее поднятием руки.
— Послушай, — сказал он, — и пусть это войдет в твою память. Не поноси и не презирай свою Церковь, ибо она обладает мудростью, превышающей твое разумение. Не презирай ее заклинаний, ибо у них есть цель, и цели этой они достигнут. Подобно нам, она тщится постичь непостижимое, уразуметь то, что выше всякого разумения. Воле Небесной нельзя что-либо повелеть, ее нельзя понять или измерить. — Рукой он показал на окрестные камни. — Воля Небесная подобна сему: в нескончаемом движении, объемлет всю твердь небесную. Цветы произрастают, плоть разрушается, солнце ходит по небу, Бальдур умирает и Христос, воины сражаются на пороге своей Валгаллы — падают, истекают кровью и возрождаются вновь и вновь. Все свершается по Воле Небесной, пути всему предуказаны. Все мы в единой Воле: ничей рот не откроется и не закроется, ничье тело не двинется, ничей голос не возговорит, если на то нет Высшей Воли, мы себе не хозяева. Воля Небесная бесконечна, а мы только орудия ее. Не питай презрения к своей Церкви…
Он говорил еще что-то, но за ветром Маргарет не расслышала. Она впивалась глазами в лик Древнего Бога, в его двигающиеся губы, в странные горячие очи, которые отражали свет отдаленных солнц и далеких лет.
— Сон заканчивается, — произнес он, улыбнувшись. — Если это, конечно, сон. Великий Танец завершается, начинается новый.
— Помогите мне, — внезапно сказала Маргарет. — Молю вас… Он отрицательно покачал головой — будто с соболезнованием, но смотрел на нее так, как она порой смотрела на червяка, бессильно корчившегося в траве.
— Сестры ткут пряжу, вяжут узлы и обрезают нить. Помочь ничем нельзя. Воля Небесная всевластна…
— Скажи мне, — быстро проговорила Маргарет, — что со мной станется? Ты это можешь, ты это должен сказать! Ты обязан…
Преодолев ветер, до нее донесся голос:
— Сие запрещено… Поглядывай на юг. Оттуда придет к тебе жизнь — и смерть. Яко для всех тварей поднебесных, так и для тебя. С юга придет радость и надежда, страх и боль. Остальное сокрыто, такова Его воля…
— Пустые слова, ты мне так ничего и не сказал! — закричала она на него.
Куда там! Человек и камни уже истаивали вдали, а саму ее подхватил и поволок прочь вихрь… Лишь на миг на лицо Древнего Бога пал луч, и оно словно осветилось почтением — из просвета в тучах на нее глянул лик не то Христа, не то Бальдура, затем лик померк, стал просто более густой тенью среди теней, отбрасываемых камнями, потом все слилось в одно и исчезло.
— А теперь уходи прочь. Твое пристанище — пустыня, твое вместилище — тело змеиное; прочь, ибо все сроки вышли… се грядет скоро Господь, и вот уж Он рядом, предшествуемый сиянием, ибо пусть ты сумел прельстить человека, тебе вовек не посмеяться над Господом… Тот изгоняет тебя, кто приготовил тебе и твоему воинству вечную геенну огненную, изо рта коего выйдет меч острый, который придет судить судом огненным живых и мертвых и все дела мира сего…
Священнодействие завершилось; Маргарет достаточно было посмотреть на лица и руки стоящих полукольцом у ложа смерти, чтобы все понять. В комнате опять воцарился покой.
Она осталась после того, как все ушли. У кровати сидели отец Эдварде и сиделка, а старик дышал ровно — его мучения кончились. Маргарет стояла у окна со скрещенными руками, и ночной ветерок овевал ее лицо. Вдалеке, за крышами, виднелись неясным пятном пустоши, а за ними тонкая бледная линия горизонта на юге. И там ей чудился с ясностью галлюцинации скачущий во весь опор Роберт, который послал к дьяволу всех баб и мчится, ругая себя последними словами, вернуть ее обратно в свой замок. В какой-то момент ее губы чуть было не раздвинулись в улыбку. «Ибо цветы произрастают, плоть умирает, солнце ходит по небу и все мы существуем лишь по воле Господа…» Она наморщила лоб, тряхнула в задумчивости головой, но так и не вспомнила, где слышала эти слова.
Джесс Стрэндж умер на рассвете; святой отец помолился за него и положил ему на язык гостию. При первых ярких лучах наступающего дня сиделка приподняла одеяло и пересчитала раковые опухоли, которые, будто синие кулаки, вздували прозрачно-бледную кожу старика.
ФИГУРА ПЯТАЯ
Белый Корабль
Бекки с самого рождения жила в домике окнами на залив.
Залив был черен — черен, потому что пласт породы, очень похожей на уголь, выходил прямо в воду, и море глодало его в течение многих и многих лет, кроша и перемалывая, пока не превратило богатый окаменелостями глинистый сланец в мелкий темный песок, который ровным слоем лежал по берегу и длинными бугристыми языками выдавался далеко на сушу. Его цвет передался траве и хилым покосившимся домишкам, что стояли, глядясь в воду; он передался также лодкам и пристаням, кустам куманики и утесника; даже кролики, в летние вечера скакавшие по дорожкам среди скал, были, похоже, того же сумрачного оттенка. Дорожки от домов бежали чуть вверх, до кручи, а потом скатывались к морю; и вся почва вокруг, казалось, только и ждала, как бы сползти к морю и с громовым всплеском кануть в океан.
Впервые Бекки увидела Белый Корабль летним вечером.
Ее послали выбрать дневной улов омаров из плетеных ловушек, расставленных вдоль берега. Она работала размеренно и ловко, проворно гребя вдоль линии буйков; корзины на дне лодки быстро наполнялись — в них кишели, ворочаясь, извиваясь и злобно потрясая клешнями, крупные морские раки — черные и синевато-серые, как скалы. Бекки оценивающе поглядела на них. Знатный улов, на выручку семья будет есть целую неделю.
Преодолев сопротивление ленивого прилива, Бекки вытащила последнюю плетеную ловушку. Она была пуста, лишь на дне остались серовато-белые ошметки наживки. Девочка бросила просмоленную корзину обратно в море и проследила, как ее темный силуэт исчез в зеленых зарослях под днищем. Она распрямилась, ощущая боль в натруженных руках и плечах, прищурилась из-за бликов заходящего солнца и — увидела Корабль.
Судно приближалось быстро и бесшумно, взрезая и вспенивая носом волны. Грот убран, легкий бриз наполняет кливер. По воде ясно и приглушенно доносились перекрикивания команды. Инстинктивно девочка налегла на весла и направила свою лодчонку к берегу, чтобы побыстрее очутиться в безопасности на суше, подальше от чужака. Она причалила у Леджес — естественных каменных пирсов, которые выдавались в море, вытащила лодку и привязала ее на берегу, из-за спешки промокнув до пояса.
Незнакомые корабли редко заходили в залив. Рыбацкие баркасы — да, те были постоянными гостями: широконосые, с круглыми днищами, приспособленные только для каботажного плавания; а это судно было совсем иным. Бекки настороженно оглянулась, чтобы рассмотреть корабль, ставший на якорь в заливе. Какие изящные обводы; длинный, узкий и явно быстроходный! Гладкая верхняя палуба — без полубака и полуюта. Высокая мачта с выступающими утлегарями медленно покачивалась: словно огромный карандаш что-то рисовал в сереющем небе. Бекки стала карабкаться выше по скале, таща за собой тяжелую корзину с уловом, а потом, словно кролик, затаилась за кустом утесника и перепуганными карими глазами продолжала наблюдать. Она видела, как в рубке зажегся свет, отразившийся узкими полосами на волнах.
Это был пустынный унылый уголок. То ли неизбывная мрачная дума нависла тут, то ли что похуже. Может, черная тень древнего греха? Ибо именно сюда много лет назад пришел сумасшедший монах, который призвал в свидетели своего безумия волны, ветер и воды. Бекки не раз слышала эту историю, сидя на коленях у матери — про то, как он взял лодку и направился навстречу смерти, а деревушка была наводнена солдатами и священниками, которые осыпали местных жителей проклятиями за участие в бунте, вели допросы и изгоняли бесов из провинившихся. Толку от этого было мало, однако край мало-помалу угомонился сам собой — ведь любая буря когда-нибудь да стихает. И ветер, и волны равнодушны; а камни не знают и знать не желают, кто ими владеет — земной ли наместник Господа или английский король.
