Павана - Робертс Кит (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
— И думать не моги, поезжай! — сказал он с грубым прямодушием. — Если подваливает такой случай, нечего ушами хлопать.
Джесс чмокнул ее в лоб, шлепнул по заду, словно маленькую. Потом проводил до двери и прощально махал рукой, пока Маргарет не скрылась из виду; только тогда он с гримасой боли повернулся, присел на скамейку и стал тереть бок, бессознательным жестом пытаясь смягчить боль. Приступ миновал, красные круги перед глазами пропали, он вытер вспотевшее лицо и тяжелой поступью зашагал обратно — к вечной своей работе.
На окраине Дурноварии Маргарет поджидал отряд сопровождения. Она дрожала от пронизывающей стужи и слезящимися от холодного ветра глазами поглядывала на конных арбалетчиков впереди и на тех, которые двигались сбоку от экипажа, настороженно оглядывая окружающие пустоши: не появятся ли разбойники; парбекский лорд предпринял все возможное, чтобы оградить своих гостей от дорожных приключений. Ехали долго, и ветер сильно накусал ей лицо и уши; подковы лошадей звенели по замерзшей дороге. В первых сумерках она вновь увидела замок — припорошенную снегом махину из серого камня на фоне свинцово-серого неба. На внешнем барби-кане решетка была опущена; здесь завывал ветер, а вверху, за крепостной стеной, огромный дворец манил россыпью горящих окон. Прибывшие толпились, кони ржали и переминались, покуда цепи лениво гремели, и решетка уползала куда-то вверх, под камень. За волнением Маргарет позабыла про дядюшку и смеялась надрывному скрипу ворот, окликам стражников на внутренних стенах. Замок был добычей зимы и тьмы…
Теперь, когда все то минуло, ей вспоминались танцы, беседы, звонкий смех, мессы в небольшой часовенке Корф-Гейта, поездки на побережье — любоваться Ла-Маншем во время бури; вспомнились огни в Большом Зале, теплая постель в холодные зимние ночи, когда ветер стонет за окном… Маргарет успела немного научиться соколиной охоте — эта милая некрупная хищная птица была в самый раз для дамского спортивного развлечения. Роберт подарил ей сокола, хотя она отказывалась: где и как его держать? Нет ни подобающей клетки, ни сокольничего, чтобы постоянно заботиться о ловчей птице, тренировать ее. В конце концов подаренный сокол вырвался на волю, и когда могучая птица взмыла высоко в небо, Маргарет втайне обрадовалась: ведь ей самое место там, на свободе, где птица и ветер — одно целое.
Для того, чтобы ошеломить гостей, Роберт задумал приручить беркута, пойманного по его заказу в диких местах шотландских гор. Во время первого же полета лукавая птица укрылась в кроне высокого дерева, и все попытки снять ее оттуда оказались напрасны. Двух слуг оставили дежурить у дерева, но они вернулись с пустыми руками: птица ускользнула от них, проигнорировав приманку. Впрочем, два месяца спустя беркут вернулся — и в самом жалком виде умостился на башне внешнего барбикана. В стельку пьяный Роберт, ругаясь на чем свет стоит, повелел, чтобы чудесное возвращение было должным образом отмечено. Было сочтено, что сему событию мог соответствовать только салют из старинной пушки, из которой на памяти живущих ни разу не стреляли. Пушку выкатили, притащили пороху из арсенала, забили ядро — и поднесли запал. Ядро пробило брешь шириной этак в ярд в стене у ворот, едва не снесло голову сержанту из стражи и до истерики перепугало гостивших в замке женщин, а глупая птица, сброшенная со своего насеста, тяжело ворочая крыльями улетела прочь — больше ее не видели.
В канун Нового года Роберт повел Маргарет на экскурсию на самую верхотуру старинного замка. Они долго карабкались по лестницам, а потом стояли у амбразуры окна — на высоте больше пятисот футов над уровнем окружающих пустошей. Холодный ветер обжигал им лица и яростно освистывал крепостные стены. Роберт потешался над суеверными кострами против ведьм, которые во множестве помигивали внизу — до самого горизонта. Откуда-то издалека донесся волчий вой, вибрирующий на высокой ноте; Маргарет содрогнулась, услышав этот явившийся из темноты позабытый древний звук. Он заметил, что ей не по себе, набросил плащ на них обоих, встал сзади и обнял ее обеими руками за талию; она повернулась и тесно прижалась к нему, ощущая жар его тела, медленные движения его рук, уткнулась ему в плечо, а он тем временем ласково раздвигал пряди волос, упавших ей на лицо; при этом ей хотелось зарыдать от острого ощущения, что Время быстротечно, и все в мире преходяще. Они простояли так не меньше часа, покуда в деревне не зазвонил колокол, покуда вдали не распахнулись освещенные прямоугольники окон и дверей. Для всех начался Новый год.
После этого Маргарет была в Корвесгите еще и еще раз в течение зимы, весны и в разгаре лета. В канун Иванова дня она присутствовала на ярмарочной площади замка при шуточных танцах в костюмах героев легенды о Робине Гуде, кормила карусельную лошадку зерном, которое ее клацающие деревянные зубы, разумеется, не могли разжевать… Однажды после попойки Роберт превратил «бен-тли» в груду металла — сам спасся только чудом. Он ходил черный от злости и в этом настроении осуществил давний замысел — расправился с противно лязгающим семафором. Отныне все сообщения передавались через солдат-посыльных или через бейлифа… Маргарет ставила в тупик будущего лорда Корфа; быть может, даже немного волновала. Она ему неровня, но мыслит отнюдь не как простолюдинка, в ней нет ничего общего с теми туповатыми крестьянами, которые бросаются врассыпную, заслышав его охотничий рожок. Деревенские девки краснели, жеманились и хихикали, когда он мял их груди. С Маргарет подобное казалось немыслимым. Она всегда была серьезна, спокойна, на донышке глаз постоянно чудилась тихая грусть. Со своей стороны Маргарет ощущала, что между ними существует нечто непроизнесенное вслух, какое-то глубинное понимание, не требующее слов. Этот шалопай и похабник по-своему нуждался в ней, и ей верилось, что в один прекрасный день он официально предложит ей руку и сердце.
Ее пронзила боль при воспоминании о том, как рухнул тогдашний воздушный замок.
Была августовская ночь, неутомимо стрекотали кузнечики; казалось, этот звук уже проник в мозг, растворился в токе крови — он то нарастал, то ослабевал, то слышался, то не слышался. Замок был погружен во тьму, в теплом тяжелом воздухе было разлито предчувствие осени. В руке Маргарет зажимала жука-светляка — их было видимо-невидимо во дворах замка. В полумраке большой комнаты светляк на ладони сиял далеким и таинственным светом. Повеял слабый ветерок из открытого окна — экзальтированной фантазии Маргарет казалось, что это дуновение загадочного прошлого.
Роберт сидел в глубокой задумчивости, молча — таким она его еще не видела. В кухнях пылали огни, отсветы колыхались на каменной кладке, освещая массивные стены донжона. Хлопья золы вырывались из труб, и Роберт вдруг сказал, что они похожи на души людей, улетающих в вечность: вот так же вспыхнут — и растворятся во мраке. Он говорил не на привычном с детства языке, а на старинном, гортанном… Она и не подозревала, что он владеет этим языком. Маргарет отвечала ему на том же языке, нанизывая фразу на фразу, стремясь успокоить его смятенную душу. Но потом на память пришли стихи:
— Глухая ночь, кормилица скорбей, подруга бед, вместилище томленья…
Он удивился. Она приглушенно рассмеялась — полумрак невольно принуждал говорить вполголоса.
— Это один из младших елизаветинцев, которого мы изучали в школе. Только я забыла его имя. Мне он нравился.
— И чем там кончается?
— Затем что ты тревожишь страсть во мне, от коей я горю в дневном огне… — произнесла она конец стихотворения и осеклась, впервые осознав, какие страсти кипят за этими словами и как странно, что именно сейчас… Роберт…
Она была совсем рядом с ним, но придвинулась еще ближе и — еще, свозь тонкое платье ощутив жар его руки, которая легла ей на спину. И прежде Маргарет касалась его, они целовались, его пальцы уже знали ее тело и наслаждались им, как его глаза наслаждались статями охотничьих собак или летом ловчих птиц, как рот наслаждался хорошей пищей и добрым вином… Однако ей подумалось, что на этот раз все иначе. Если он проявит настойчивость, а я поддамся — понятно, чем все кончится. Ну и что за беда?
