Противостояние - попаданец против попаданца (СИ) - Шейко Максим Александрович (читать полную версию книги .TXT) 📗
Глава 5. Верховный
Машина подъезжает к Москве поздним вечером. Я смежил веки, и стараюсь прикорнуть. Или делаю вид, что сплю. Устал от мотаний по частям, соединениям, НП и штабам. Телефонным переговорам, потокам телеграмм, докладам подчиненных и отправленных отчетов в Ставку. Но не спится. Я думаю о человеке, к которому еду; который сейчас не спит, а работает в Кремле.
До сих пор помню удивленные глаза подчиненных и их реакцию на мое поведение во время сталинского звонка, прервавшего совещание в Генштабе; когда я не встал, услышав голос Самого в трубке.
Было это буквально на третий день после моего попадания, и могу списать такую феноменальную для моих генштабовских коллег непочтительность только на не въехавшее до конца в новые реалии сознание полевого агента. Нет, я привык к субординации, но в Службе особого внимания внешней дисциплине и чинопочитанию не придают значения.
Вольные стрелки, этакие партизаны 22 века, привыкшие больше полагаться на себя, агенты не тянутся во фрунт при виде любого мало-мальски важного начальства. Козыряние и стойка "смирно" позволяются лишь иногда и предназначаются только для особо авторитетных людей, вроде Шефа. Как способ подчеркнуть особое уважение.
Сложно вместить в слова, то многогранное ощущение, которое вызывал Иосиф Виссарионович. Это не был банальный страх или фанатичное восхищение.
Сталин производил сильное впечатление на всех. Не у каждого хватало силы духа или смелости, чтобы выдержать его прямой взгляд глаза в глаза. Говорил он мало, но всегда четко и по делу. Слушал внимательно, посасывая свою неизменную трубку… и казался полусонным тигром. Сильным. Опасным. Словно в любую секунду мог выбросить вперед свою скрытую мощь.
И все-таки его время проходит, сегодня я это понял совершенно четко. А начиналось-то всё очень даже мирно, ничто, как говорится, не предвещало беды.
После обычного утреннего доклада меня пригласили на обед — такое не часто, но бывает, когда у фюрера настроение хорошее. Не деловое, а именно хорошее — поговорить охота, то есть. Не то чтобы я его общество очень уж любил, все ж таки человек он несколько необычный, находиться рядом с ним… тяжело. Даже не знаю, как объяснить… постоянно чувствуешь себя в напряжении, как будто бутыли с нитроглицерином перекладываешь — одно неверное движение и… Так вот, эти самые совместные обеды я не любил, но ценил, потому что соприкасаться с живой историей (а рядом за столом сидело не последнее по значению историческое лицо, буквально на моих глазах и с моей помощью историю творившее) было не просто интересно, а очень интересно. Да и собеседником Гитлер был чрезвычайно приятным (кто б мог подумать?) и любопытным. Из кое-каких обмолвок его окружения я сделал вывод, что раньше он и вовсе был, что называется душой компании, легко и как-то очень естественно собирая людей вокруг себя. Но, всё течет, все меняется… В последнее время фюрер стал каким-то отчужденным.
И вот сидим мы, значит, за столом, мирно так беседуем на различные темы. Мой разговорный немецкий уже улучшился настолько, что вполне позволяет в таких посиделках участвовать не только в качестве мебели. О войне ни слова, о политике и вообще о государственных делах — тоже. Это такой своеобразный ритуал как бы. Типа: всему свое время, нечего работу со светской беседой за столом смешивать. Гитлер в этой трепотне активно участвует, довольно много шутит и без труда задает общий тон застольным речам, остальные тоже не молчат. Подали десерт, лёгкое, ни к чему серьезному не обязывающее, общение в самом разгаре и вдруг…
Начало разразившейся бури я пропустил — заговорился со своим соседом, который в лицах весьма увлекательно повествовал о каком-то забавном случае из штабной жизни. Внезапно повисшая над столом тишина, как будто разом впитавшая в себя все звуки без остатка, заставила моего собеседника прерваться на полуслове и мы оба, как по команде, развернулись к тому концу стола, за которым сидел фюрер. Попутно я отметил, что все остальные люди, попавшие в мое поле зрения за время этого поворота головы, либо уже смотрят на вождя, либо, как и я, быстро поворачиваются в ту же сторону.
Повернулся я как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гитлер превращается из милого и добродушного хозяина застолья в мечущего громы и молнии кровавого диктатора. Его лицо побледнело, затем как-то стремительно налилось кровью, сперва веко, а потом и щека стали нервно подергиваться, придавая лицу свирепое выражение. Из глаз разве что искры не сыпались, а кулаки сжались так, что побелели не только костяшки пальцев, но и кисти рук. А потом началась истерика.
Правитель мощнейшего государства, командующий вооруженными силами, глава нацистской партии и фюрер немецкого народа орал, стучал кулаком по столу, швырнул на пол вилку и шипел что-то не членораздельное. И всё это при довольно таки большом скоплении народа, хоть и приближенного к лицам, обличенным верховной властью, но все же непосредственно в круг власть придержащих не входящего. Вроде меня или моего собеседника, занимавшего важный, но не слишком-то высокий пост в шифровальном отделе. И ладно бы повод был серьезный, а то…
И это ведь не в первый раз уже такое. Правда, раньше подобные колоритные сцены все же проходили как-то мимо меня. Максимум: я стоял за дверью, когда Гитлер, во время своего последнего визита в Берлин, устроил разнос авиационному начальству. Но тогда он все же счел нужным соблюсти хотя бы минимальные приличия — дело происходило при закрытых дверях и не относящиеся напрямую к обсуждаемым вопросам лица были из помещения заблаговременно удалены. Теперь же… да что говорить — сдает наш фюрер, причем быстро сдает.
Уж не знаю, что его так резко подкосило: может постоянный стресс и зимние поражения на фронте, а может и прогрессирующие заболевания, от которых он пытается лечиться, глотая всевозможные препараты, как по мне, довольно сомнительного происхождения. Жаркий климат и влажная, душная погода, царящие этим летом в окрестностях Винницы, тоже наверняка внесли свою лепту — Гитлер такую погоду просто ненавидит, что, в общем-то, не удивительно, даже я от нее не в восторге.
Впрочем, это сейчас уже и не важно, значение имеет лишь тот факт, что нынешний глава германского государства перестает справляться со своими обязанностями. Непреклонная воля плавно трансформируется в ослиное упрямство и самодурство, а безошибочное чутье (то самое, которое льстецы любят именовать "гениальными озарениями") сменяется самонадеянным легкомыслием, переходящим в бессмысленную и опасную браваду. Некогда острый ум притупляется, не в силах справляться с непрерывным потоком поступающей информации, и тот, кто поднимал Германию из руин и вел ее от победы к победе, теперь сам же начинает тянуть ее обратно в пучину.
Пока что эти тенденции еще не проявились столь ярко, как это описывалось в свидетельствах очевидцев, видевших Гитлера в последний год его жизни, но лиха беда начало. Все-таки мои знания позволяют подмечать некоторые особенности и делать из них соответствующие выводы чуть раньше, чем это успевают сделать местные хроноаборигены. И вот эти самые знания и наблюдения подсказывают мне, что фюрер уже отдал своей стране все что мог, отныне он из лидера, увлекавшего за собой всех, превращается в якорь, болтающийся на шее у тех, кто еще способен предпринять что-то действенное, свернув с проторенного пути, ведущего в бездну. А это значит…
Хм, судя по всему, настала пора мне снова переговорить с одним моим всезнающим знакомым.
Доклад в Ставке об операции под Ржевом прошел в сжатом виде. Главные события опять сместились на юг. Немцы начали новое наступление на Сталинград. Эту атаку ждали, но все равно она оказалась внезапной.
Докладывал направленец от Генштаба.
Ситуация складывалась серьезная, а главное — по противоречивым докладам командования фронтов не было ясности.
