Гунны - Кровь Дракона (СИ) - Умиралиев А. А. "Ильхан" (читаем книги TXT) 📗
— Ну-ка, подай. — Сказал я Тегыну, показав рукой на доспехи.
Кольчуга двойного плетения была в нескольких местах разорвана, но открытых ран на мне не было. Кираса, на спинной стороне, там, где заставивший меня выронить копье удар Сейшена был особенно силен, была сильно прогнута и виднелась узкая сквозная щель. Стальной шлем также был в некоторых местах погнут. Кольчужная бармица была цела. По ней Сейшен не попал ни разу. Видимо потому, что я, зная самую слабую часть своих доспехов, защищал ее больше всего.
Тегын, увидев сильные повреждения на моих доспехах поцокал и произнёс:
— Очень сильный враг был, Сейшен! Хорошо, что Тенгри оберегает тебя, а то бы дуглат убил тебя.
— Так ты тоже видел Кок Бори? — Спросил я у него.
Тегын недоуменно посмотрев на меня ответил:
— Я никогда его не видел. Аже рассказывала мне про него…
— Там, когда я бился в Сейшеном, он был. — Показал я рукой в сторону Кызыл-Ангара.
Тегын пожав плечами ответил:
— Я был от начала до конца твоего боя, но кроме тебя и Сейшена никого не видел.
«Странно». — Подумал я
— Ладно, принеси поесть. — Сказал я Тегыну, легкий голод напомнил мне, что я еще не завтракал, да и ужин почти весь съел вчера Иргек.
Братишка выбежал из юрты и минут через пять вернулся, неся на правой руке большой поднос наполненный, как обычно вареным мясом и рисом, сверху посыпанный крупно нарезанным диким луком. По краям подноса лежали несколько больших красных яблок, сильно похожих на исчезнувший в «девяностых» моего времени знаменитый алматинский апорт. В левой руке, он нес небольшой кувшин с кумысом.
За ним в юрту вошли Угэ, Иргек и воин лет пятидесяти, которого я сразу принял за китайского офицера пехоты, одетого в бархатный халат и защищенный чешуйчатыми безрукавными доспехами черного цвета, достигающих бедер. Плечи закрывали четыре ряда пластин прикрепленных к панцирю. Голова не была покрыта шлемом, но длинные волосы уложены в большую сложную прическу. На поясе, больше похожую на широкую ленту для подвязки халата, висели пустые ножны.
— Это Хан Чан, командующий теми самострельщиками. — Представил мне его Угэ.
Я приглашающим взмахом руки позвал их сесть рядом.
Мне было знакомо это имя, но пока не мог вспомнить, какое оно имело значение в истории взаимоотношений гуннов и империи Хань.
Иргек сразу же уселся рядом, чуть правее от меня. Ханьский офицер, ковыляя, с трудом сел слева.
«Раны, наверное», — подумал я, вспомнив как сам мучился, снимая доспехи.
Угэ остался у выхода юрты.
Я пододвинул к Хан Чану поднос, затем вытащив из ножен свой кинжал, нарезав на две части яблоко поставил их перед ним, а клинок, перебросив рукояткой вперед подал ему.
Хан Чан побледнел. Но кинжал все же взял и дрожащей рукой, нарезав мясо на мелкие кусочки, стал, без особого аппетита есть. Съев, он взял кусок яблока, который также нехотя проглотил. Пока он прожевывал все это, я налил из кувшина в единственную стоящую на подносе чашку кумыс и поставил ее перед ним.
Он, пригубив, поставил чашку и положил кинжал перед собой.
Тут я увидел, как Иргек, Угэ и даже Тегын тихо надрываются от смеха.
«С чего это им так стало весело», — подумал я, — «ладно я с вами после разберусь» — и обратился к Хан Чану.
— Я хочу отпустить тебя и твоих солдат на родину. Можете уходить сегодня или завтра. Условие одно — оставьте все свое оружие.
— Благодарю тебя за доброту, великий шаньюй, — ответил он, — но твоя милость не принесет нам ничего хорошего.
— Почему? Вы получите свободу и даже пищей в дорогу мы вас снабдим. Обещаю, что никто вас в подвластных мне землях не тронет.
— Я не сомневаюсь в честности и твоем великодушии, но в Поднебесной всех нас ждет только смерть. Но если же кто и избежит казни, то только для того, что бы стать рабом.
«А ну да. У них попал в плен, значит трус и предатель» — вспомнил я.
— К тому, же все мы получили тяжелые увечья и ранения, большинство из нас не выдержат трудного перехода через эти горы и ожидающие путника дальше пустыни. — Продолжил он.
— Ладно, возвращайся и скажи своим солдатам, что они вольны хоть сейчас возвращаться к себе на родину. Те же, кто останется, в любом случае будут жить. А что с ними делать дальше, я решу позже.
Хан Чан встав, поклонился мне и направился к выходу.
— Ты занимал должность начальника конницы и колесниц империи Хань? — Спросил я, когда он уже переступил порог юрты.
— Да. — Просто ответил он.
— Хорошо. — Кивнул я, давая понять, что он свободен.
После того как он вышел я с раздражением в голосе обратился к Иргеку с Угэ:
— Что вас так развеселило?
— Ты видел, как он давился мясом и яблоком? — Ответил Иргек.
— Ну и что? Не голоден, наверное, был.
Они снова, прыснули, а затем громко засмеялись. Я смотрел на них и ничего не понимал.
Иргек увидев, мое непонимание сквозь смех разъяснил:
— Этим кинжалом, которым ты заставил его нарезать мясо, перед тем как убить Сейшена, лишил его мужских достоинств, даже кровь не вытер, и руки у тебя все еще в крови. Он же тоже все это видел.
Я посмотрел на свои руки, они действительно были в крови…
Три тысячи воинов усуней находившихся в крепости, после их присяги мне направились со мной на восток, к городу Кашгар, за оборонительными стенами которого укрылся Шимыр. Его, как докладывал Ужас, поддержали княжества находящиеся в оазисах вокруг пустыни Такла-Макан.
В качестве гарнизона и контроля над четырьмя тысячами жителей Кызыл-Ангара я оставил пятьсот канглы. В городе находились тысячу двести раненных ханьских солдат. К моему удивлению никто из них не захотел вернуться к себе на родину. Поэтому их, во главе с Хан Чаном решил отправить в Тараз, с соответствующим предписанием к Гаю. Некоторые из них были грамотны и имели неплохое образование, а многие являлись ремесленниками и даже инженерами. Пригодятся для воплощения моих далеко идущих планов. С Хан Чаном же мне повезло особенно. Он принадлежал к высшему сословию чиновников и даже был родственником императора Лю Ши, а значит, имел прямой доступ к важной информации. Как было мне известно, из истории моего времени, именно Хан Чан организовал встречу Кокана с Лю Ши. Но еще меня мучал вопрос. Почему член императорской семьи находится так далеко от столицы? Так, что с ним я решил поговорить более тщательно, уже после окончания разборок с Шимыром и Коканом.
Спустя неделю пути, миновав горные тропы, ущелья и перевалы мы, наконец, вышли в долину княжества Карашар [20]. Город был уже ограблен войсками Ужаса и Мойшы, а правитель признал себя вассалом и данником племени усунь. Так поступили и другие князья городов-государств — Турфана, находившегося в трех конных переходах восточнее и Кучи, который мы также обошли, не входя в город, вопреки моему желанию и возвращающемуся интересу по мере восстановления от ран к городам Древнего Мира. Причиной было донесение, полученное от воина усуня, оставленного в Карашаре Ужасом в качестве наблюдателя.
Под Кашгаром собралось больше ста тысяч оставшихся верными Шимыру усуней, ханьских солдат и присоединившихся к нему войск княжеств Кашгар, Яркенд, Хотан и королевства Шаньшан.
Поэтому мне пришлось вылезти из своей повозки и снова сесть на коня. Расстояние, по моим подсчетам километров в шестьсот, от Карашара до Кашгара мы преодолели форсированным маршем в два дня.
Поездка оказалась много легче, чем через заснеженные перевалы гор Тянь-Шаня и, несмотря на позднюю осень, погодные условия в этой местности были достаточно сухими и солнечными для быстрой езды на конях.
— Сколько у тебя сейчас воинов? — Спросил я у Ужаса.
— Тридцать две тысячи усуней и почти тридцать тысяч канглы.
— А сколько еще усуней отказываются признавать тебя кунбеком?
