Всё меняется даже в Англии - Изаков Борис Романович (книга жизни TXT) 📗
Заглянув в клубы Пэл-Мэла, пройдемся по Сент-Джеймс-стрит, портняжные фирмы которой одевали многие поколения лондонскнх щеголей. Кругом раскинулись аристократические кварталы Уэст-энда с их очень вместительными и очень холодными особняками и тихими, поэтичными скверами. Эти скверы невелики, но их газоны походят на ровный зеленый ковер, а немногие могучие деревья выглядят здесь так, словно растут не в центре огромного города, а где-нибудь в лесной глуши. В глубине сквера вы увидите фонтан, мра-морный памятник или заброшенную беседку. Да вот беда: такие скверы считаются частной собственностью, они огорожены железными решетками, а ключи от калиток хранятся у владельцев окружающих особняков; ребятишкам с соседних улиц доступ за решетку закрыт.
Наш путь лежит через фешенебельный проспект Пиккадилли, где разместились ателье мод, ювелирные и антикварные лавки, магазины автомобилей. Купить что-нибудь здесь или на соседних улицах Бонд-стрит и Риджент-стрит — значит заплатить двойную цену за торговую марку. Снобов это не останавливает.
В конце проспекта Пиккадилли — площадь того же наименования: Пиккадилли-сэркус, от которой, словно лучи от солнца, исходят во все стороны шесть уличных магистралей. В центре тесной площади, где потоки машин беспрестанно создают пробки, красуется крылатый юноша с натянутым луком в руках. Лондонцы называют эту статую «Эросом»; мало кто знает, что она поставлена в память графа Шафтсбери, филантропа прошлого века, и что газеты в то время утверждали, будто она изображает «ангела христианского милосердия».
Нет, купидон здесь куда уместнее, чем ангел милосердия. Вокруг площади, а также на соседнем Лестер-сквере и на прилегающих улицах теснятся рестораны, театры, кино, кабаре — словом, увеселительные заведения и злачные места всякого рода. По вечерам световые рекламы заливают все кругом разноцветными неоновыми огнями и огненные буквы выводят надпись на стене: «Кока-кола»!
Не так давно в Англии законодательным актом запретили проституцию, по Пиккадилли и по Лестер-скверу больше не ходят вереницы размалеванных девиц, заговаривающих с прохожими. Проститутки занимаются своим ремеслом по-прежнему; закон лишь согнал их с улиц в притопы, которые скрываются под вывесками ночных кабаре, танцклассов, кабинетов лечебного массажа, подозрительных заведений, где демонстрируют стриптиз. Но приличия соблюдены, и миссис Грэнди может спать спокойно.
«Прощай, Пиккадилли, прощай, Лестер-сквер!» — пели английские солдаты первой мировой войны, отправляясь в окопы на Марпе. Распрощаемся и мы с Пиккадилли и Лестер-сквером. Несколько шагов по Гаррик-стрит, и вот мы у дверей оперного театра Ковент-гарден, в состав которого входит знакомая советским зрителям балетная труппа Садлере Уэллс. А рядом раскинулся один из самых больших оптовых рынков Лондона — он называется так же, как и театр, а торгуют здесь овощами, фруктами и цветами. С раннего утра тут — толчея грузовых машин, тележек зеленщиков и цветочниц. Вечером, когда в театре опускается занавес и стихают аплодисменты, зрители в вечерних туалетах дожидаются своих лимузинов рядом с грузовиками, груженными картошкой, морковкой, сельдереем; аромат дорогих духов смешивается с запахом капусты. Так повелось исстари: театр был построен здесь в 1732 году (нынешнее его здание — третье по счету), рынок воз-ник еще раньше.
Продолжив наш путь кривыми переулочками на север, мы очутимся под колоннадой Британского музея. Среди лондонских музеев он занимает первое место, а этим сказано многое: ведь столица Англии — город музеев. В залах и галереях Британского музея — бесценные сокровища древних культур Ассирии и Вавилона, Египта, Греции и Рима, коллекции мексиканских масок, австралийских бумерангов, деревянных божков с Борнео и Гавайских островов, траурных таитянских одежд и золотых украшений из Южной Африки. Собирая эти сокровища, генералы и дипломаты, мореплаватели и миссионеры беспощадно обирали руины дворцов, пирамиды и храмы, римский Колизей и афинский Парфенон.
Байрон бичевал гневными словами это неуемное стяжательство. Влюбленный в древнюю Элладу, он не хотел мириться с низкими махинациями своего современника лорда Элгина, британского посла в Константинополе. Лорд Элгин воспользовался беспомощным положением Греции, стонавшей под турецким игом, чтобы откупить у оттоманских властей разрешение ограбить Акрополь. В Британском музее находится половина огромного фриза, барельефы и статуи работы Фидия и его учеников. Я побывал на Акрополе: кажется, самые камни его вопиют об этом бессовестном грабеже.
Гордость Британского музея — его библиотека. Здесь громоздятся целые Монбланы замечательных творений человеческого ума и таланта — от рукописей на папирусе до самых последних изданий Нью-Йорка, Токио, Москвы. В читальне музея работали Маркс, Энгельс. Ленин; не мудрено, что сюда влечет всякого советского человека. Впервые попав в Лондон, я не задумываясь велел шоферу такси доставить меня «в гостиницу напротив Британского музея». Так я очутился в Монтегю-отеле и в течение нескольких месяцев постоянно видел из своего окна серую громаду музея… Сейчас в Монтегю-отеле останавливаются советские туристы.
Как уже сказано, Лондон — город музеев. Но на месте их главного смотрителя я бы не колеблясь закрыл один из них, который посещается, пожалуй, больше всех других, но носит название музея по чистому недоразумению. Я говорю о так называемой «Выставке мадам Тюссо». Более полутора столетий назад некая мадам Тюссо привезла в Лондон коллекцию восковых фигур, которая непрерывно изменялась и дополнялась и приобрела мировую известность. Заслуженную ли? Пламя пожара растопило старые экспонаты, а восковые изображения всевозможных знаменитостей, выставленные в музее мадам Тюссо сегодня, выполнены на редкость бесталанно и, за немногими исключениями, имеют весьма отдаленное сходство с оригиналом. В мертвой неподвижности застыли жалкие копии президентов и королей, фельдмаршалов и архиепископов, поэтов и космонавтов (бедный Гагарин, как они его изуродовали!). Это зрелище щекочет любопытство обывателей, но ничего не дает ни уму, ни сердцу. Главная же приманка для посетителей — расположенный в подвальном помещении «Зал ужасов» — производит и вовсе отталкивающее, тошнотворное впечатление: наряду с макетами средневековых пыток, здесь выставлено до ста изображений «прославившихся» убийц и грабителей, — некоторых из них мы видим на месте преступления, других — в тюремной камере или у подножия виселицы… Какая-то вакханалия злодеяний и крови. Скорее прочь, на свежий воздух!
Мы снова на людных улицах лондонского центра. После восковых фигур с неестественно подрумяненными щеками зрелище живых людей из плоти и крови производит прямо-таки освежающее впечатление.
Вернемся на Трафальгарскую площадь и пойдем от нее на восток по Стрэнду, шумной улице, идущей параллельно Темзе. Отсюда крутой спуск вел когда-то к берегу реки. Теперь он застроен, и река скрылась за высокими домами. Темзу оседлали могучие мосты; один из них — мост Ватерлоо, откуда поток машин и пешеходов выливается на Стрэнд, — пользуется дурной славой. Это мост самоубийц. Почему отчаявшиеся люди избрали мост Ватерлоо, чтобы сводить счеты с жизнью? Не потому ли, что блеск и роскошь Стрэнда с его великосветской гостиницей «Савой», театрами и ресторанами заставляет их острее ощутить горе и нищету? И вот — приглушенный крик в ночи, всплеск воды внизу, под мостом, а наутро — кричащий газетный заголовок: «Новая тайна моста Ватерлоо».
Стрэнд — улица театров. Англичане — большие театралы, и в Лондоне десятки театров — от старинного «Глоб», на фронтоне которого выгравирована по-латыни надпись: «Весь мир играет комедию», до молодой «Театральной мастерской» с ее смелыми исканиями. В Англии первоклассные актеры, но, за редкими исключениями, драматические театры не имеют постоянной труппы. Антрепренер подбирает труппу, как правило, для определенной постановки; репетиции длятся две-три недели, после чего спектакль идет каждый вечер, пока делает сборы; с последним представлением труппа распускается.
