Всё меняется даже в Англии - Изаков Борис Романович (книга жизни TXT) 📗
В такие дни «смогом» пропитан весь город: он проникает в дома, ваше пальто отдает его едким запахом, котлета, которую вы едите, приобретает привкус «смога». На улице ничего не разглядишь и в двух шагах, а с пробками на перекрестках не может совладать даже целая армия полисменов. Пассажир автобуса чувствует себя тогда счастливее владельца модного «ягуара»: он может пробраться вдоль стен к ближайшей станции метро, а владельцу машины, если у него нет шофера, не остается ничего другого, как, прикорнув за рулем, ожидать, пока туман рассеется.
В союзе с ветром и дождем «смог» причудливо разукрасил фасады лондонских зданий. Издавна на их строительстве широко применялся белый портландский камень; сажа и копоть въедаются в него глубоко, дождь и ветер отмывают добела. Не защищенные от ветра и дождя фасады сохраняют девственно белую окраску, все сколько-нибудь укрытые части стен — под нависающими карнизами и балконами, за выступами или колоннами — окрашиваются в густой черный цвет. Чем старее здание, тем резче расцветка. Как модница в бальном туалете, британская столица одета в белый наряд с черной отделкой.
«Смог» отравляет человеческие легкие, он убивает людей. В декабре 1952 года, когда «смог» держался пять дней и пять ночей, он погубил около четырех тысяч человек; еще четыре тысячи вскоре умерли от легочного отравления. В Лондоне должна была состояться тогда ежегодная выставка породистого скота; большинство животных, присланных на выставку, погибло; лишь немногих удалось спасти с помощью кислородных приборов.
«Смог» — туман-злодей, туман-убийца. Можно ли с ним бороться? Тут, очевидно, требуются целеустремленные усилия, единый план действий, которому препятствует анархия капиталистического городского хозяйства.
Или возьмите проблему уличного движения, необычайно обострившуюся в Лондоне в послевоенные годы. Число частных автомашин сильно возросло и продолжает расти непрерывно. Между тем для расширения уличных магистралей и площадей, для устройства туннелей на перекрестках почти ничего не делается. Подсчитано, что уличный транспорт простаивает на перекрестках в среднем 36 процентов всего путевого времени; потери исчисляются сотнями миллионов фунтов стерлингов ежегодно. Только в центральной части города, без пригородов, за год происходит свыше 60 тысяч уличных катастроф, которые уносят 700 человеческих жизней.
В часы «пик» простому глазу видно, как задыхается старый город.
История Лондона знала моменты, когда его развитие могло принять целеустремленный и планомерный характер, стоило этого только захотеть «отцам города». В 1665 году значительная часть городского населения вымерла от ужасающей эпидемии чумы, а через год пожар уничтожил пять шестых Лондона: в огне погибло 13 200 домов и 89 церквей; пламя начисто смело 460 улиц. Великий Кристофер Рен выработал тогда смелый план реконструкции английской столицы. Его план предусматривал прокладку прямых, широких магистралей, пересекающихся под прямым углом, перенос предприятий и мастерских из жилых кварталов за черту города, строительство каменной набережной вдоль Темзы. План Кристофера Рена пришелся не по душе толстосумам Сити. Ростовщики и лавочники убили замысел гения, опередившего свое время: они настояли на том, чтобы город был восстановлен в том виде, в каком они к нему привыкли.
Другая возможность коренной перестройки города представилась после гитлеровского «блица» — так называли англичане налеты нацистской авиации впервые годы войны. Я видел Лондон сразу после войны. — это было печальное зрелище. Снесены былн целые кварталы; в фабричных районах Ист-Энда и в Сити образовались обширные пустыри. Развалины были аккуратно расчищены, обгоревшие балки и битые кирпичи убраны; в провалах по обе стороны улиц буйно росли сорняки.
Все это не могло сравниться с теми опустошениями, которые причинил большой пожар в XVII веке, но и на этот раз можно было извлечь из бедствия некоторую пользу, решив восстановить Лондон на плановых началах. Планы были составлены — самые интересные из них связаны с именем архитектора Аберкромби, — но дальше этого дело, в сущности, не пошло. Ведь коренная реконструкция города ударила бы по карману владельцев земельных участков и акционеров кое-каких влиятельных фирм.
Снова, как в XVII веке, интересы денежного мешка взяли верх над требованиями прогресса.
Частная собственность на землю и строения сводит на нет попытки реконструкции Лондона. Владельцы земли и домов помышляют лишь о барышах. Они заинтересованы прежде всего не в возведении жилых домов, а в постройке зданий для контор, гостиниц, магазинов. Что касается жилых домов, капиталисты предпочитают строить их не в пролетарских кварталах, где велик жилищный кризис, а в районах с состоятельным населением. И уж конечно капиталиста нисколько не заботит архитектурный ансамбль, красота города. Пусть тот, кто в этом усомнится, поглядит на высотное здание нефтяной компании «Шелл», выросшее на южной набережной Темзы наискосок от здания парламента и подавляющее всю округу своими размерами и своим уродством. Частные предприниматели даже сносят старые дома варварски, не считаясь с их исторической и художественной ценностью; примером может служить снос очаровательных старых построек в районе Адельфи.
Если Совет лондонского графства (муниципалитет, где преобладают лейбористы) решает выкупить чей-нибудь участок, чтобы возвести новые здания или расширить улицу, владелец претендует на солидную компенсацию. Он требует заплатить ему за участок столько, сколько он будет стоить после реконструкции района. Это накладывает на городскую казну непосильное бремя.
Всякое строительство, улучшающее какой-нибудь район города, повышает стоимость соседних участков и зданий. Выгоды из этого извлекают в первую очередь собственники; деньги, затрачиваемые муниципальными властями, по существу, пополняют их карманы. В палате общин приводились такие цифры: участок, приобретенный в 1953 году за 800 фунтов, продавался в 1961 году за 11 тысяч фунтов; за тот же срок стоимость 100 акров в районе Бромли повысилась с 15 тысяч до 440 тысяч фунтов.
Отсюда спекулятивная горячка. Спекулянты недвижимостью сколачивают в короткие сроки баснословные состояния. Спекулянт Питер Рахмен, чье имя всплыло в связи со скандальным делом бывшего военного министра Профьюмо, начал после войны свои аферы с 65 фунтами стерлингов в кармане; он приобрел на махинациях с недвижимостью миллионный капитал, в его личном гараже стояло семь автомашин новейших марок.
Рахмен скупал многоквартирные дома, а потом законными и незаконными путями выдворял оттуда старых квартирантов. Освободившиеся квартиры он разгораживал на крохотные клетушки, которые сдавал втридорога бездомным — преимущественно иммигрантам из Вест-Индии. У них уходило на квартирную плату до половины (!) заработка; дюжие молодчики, собиравшие квартирную плату, не останавливались ни перед чем: непокладистых плательщиков избивали, их мебель разносили в щепы, среди зимы выставляли в квартирах окна. Чтобы не платить налогов, Рахмен плодил анонимные «акционерные общества» и ловко запутывал финансовую отчетность. Лондонская печать совершенно точно назвала махинации Питера Рахмена бандитизмом. В парламенте один из лейбористских ораторов образно сравнил эти разоблачения со зрелищем, которое открывается перед вами в поле, когда вы переворачиваете лежачий камень и неожиданно обнаруживаете под ним скользкую, омерзительную нечисть.
Нечисть, подобная Питеру Рахмену и его малопочтенным коллегам, хозяйничает в сердце британской столицы.
На что уж консерваторы привержены к старым порядкам, но даже они заговорили о том, что надо сосредоточить в одних руках собственность на землю и городское хозяйство столицы; правда, они хотели бы сосредоточить ее в руках объединения частных владельцев. Жалкая полумера!
Лишь социализм может омолодить британскую столицу, реконструировать ее, улучшить ее городское хозяйство. Впрочем, это относится не только к Лондону.
Зелёное и чёрное
еселая зеленая Англия"… Так исстари воспевали свою страну английские поэты. И в самом деле, нигде, вероятно, не встретишь такой нежной, ласкающей глаз зелени, как в английской деревне. Но английский ландшафт — это не только зеленые луга с редкими купами ясеней и вязов.
