Кронпринцы в роли оруженосцев - Александров Валентин Алексеевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt, .fb2) 📗
Это были выступления по всему кругу вопросов, по которым работал Совет министров, — от состояния дел в народном хозяйстве в целом до анализа положения в отдельных областях. Выступал Соломенцев с такими полотнами минимум один-два раза в неделю в Москве или в провинции.
Предсовминабыл самым главным человеком по делам республики в границах РСФСР. Соломенцев неоднократно говорил, что когда его назначили на этот пост, Брежнев заявил: «Российской компартии в рамках КПСС нет, поэтому меня можно считать и генеральным секретарем по российским делам, но поскольку мне приходится заниматься массой других вопросов, ты практически будешь как бы моим заместителем по всем российским проблемам и обращайся в случае необходимости ко мне».
Так в общих чертах и было. В первые три года в неделю раз, по крайней мере, Брежнев звонил Соломенцеву или тот обращался к генеральному по вопросам, требующим поддержки сверху. Затем, после первого серьезного заболевания Брежнева, эта система общения нарушилась, а ближе к 80-м годам исчезла совсем.
Что же касается круга дел, то Соломенцев его постепенно расширял, находя различные обстоятельства, в силу которых Совмин республики стал заниматься вопросами жизнеобеспечения нефтяников, металлургов, даже некоторых оборонщиков, хотя само по себе производство в этих отраслях находилось в ведении Совмина СССР. На страже деления интересов на союзные и республиканские стояли и идеологические структуры. Из-за чего Соломенцеву не раз давали понять, что его прерогативы и на территории РСФСР остаются ограниченными.
Часовой масштаб выступлений предсовмина России на совещаниях и заседаниях сложил у него и соответствующую продолжительность телефонных разговоров. Он с трудом укладывался в отрезок времени менее одного часа, если разговаривал с кем-нибудь из людей, занимавших пост не выше его и с кем он по праву старшинства определял окончание разговора.
Если мне нужно было почему-то зайти к Соломенцеву, но дежурный секретарь говорил, что председатель недавно велел соединить его, допустим, с Липецком, то спокойно можно было час заниматься другими делами. Раньше этого срока его от телефонного аппарата мог отвлечь только Брежнев. Все же остальные, включая Косыгина, Мазурова, узнав от дежурного, что Соломенцев говорит по другому телефону, передавали просьбу перезвонить, когда он освободится. Так было заведено, если не касалось чего-то экстраординарного.
Разговоры длиною в доклад сложились у Соломенцева и со мной, когда он перешел из Совмина России на пост председателя комитета партийного контроля при ЦК КПСС, а я стал работать в том же партийном аппарате, но помощником секретаря ЦК по социалистическим странам.
Не очень часто, но раз в три-четыре месяца я заходил к Соломенцеву, условившись теперь уже о встрече через его дежурного секретаря, благо мы работали на одном этаже. Или он звонил мне по одной из двух систем правительственной связи, которыми был оборудован не только его, но и мой кабинет. И все было по сложившемуся масштабу времени — беседа длиною в один час. Причем я уверен, что он не смотрел на часы. Работал биологический секундомер.
Такие же по продолжительности разговоры были у нас и тогда, когда он ушел на пенсию и первое время у него на квартире оставался телефон второй правительственной связи.
Труднее было Соломенцеву привыкать к городскому телефону, когда у него после ГКЧП сняли телефон АТС-2, а я стал работать в редакции журнала. Ясно было, что он опасается (и скорее всего небезосновательно) какого-то третьего уха в нашем разговоре. Тем не менее наши телефоны были заняты каждый раз ровно на один час.
Причем назвать это разговорами было бы большим преувеличением. Соломенцеву нужно было кому-то изложить свои взгляды, оценки, мнения. Таких людей становилось все меньше. И наши разговоры восполняли сложившийся образ общения, а позже помогали устранять угрожающий вакуум забвения.
Если Соломенцев сам определял продолжительность и выбор времени телефонных разговоров в зависимости от своего расписания, то мое положение было иным. Надо мной был другой прямой начальник и тоже высокого уровня, сначала секретарь ЦК Русаков, затем такой же секретарь ЦК, но уже по фамилии Медведев, потом тот же Медведев, но в еще более высоком положении члена политбюро и секретаря ЦК.
Каждый из них не мог допустить и мысли, что его помощник не все сто процентов времени отдавал его работе, а тем более обсуждал какие-то вопросы с другим членом партийного руководства. Когда однажды Русаков долго не мог мне дозвониться по телефону АТС-2, и я сказал ему, что разговаривал с Соломенцевым, председателем комитета партийного контроля, голос моего «текущего начальника» приобрел такие оттенки подозрительности, что я счел решительно неподходящим ссылаться на такие контакты.
Еще более подозрительно, а точнее сказать враждебно отнесся Медведев к моему упоминанию о телефонном разговоре с Соломенцевым. Здесь, видимо, примешивалось к ревностной нетерпимости работодателя еще и знание Медведевым того, что ставший Генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачев вынес уже приговор об отставке Соломенцеву и другим членам политбюро старшей генерации. Горбачев только ждал подходящего момента для оглашения вердикта. А тут вдруг помощник Медведева, одного из ближайших сподвижников Горбачева, ведет какие-то личные разговоры с кандидатом на отставку. Кто знает, о чем они говорят? Более того, что будет, если кто-то совершенно неведомый узнает о самом факте таких разговоров?
Медведев в большей степени владел собой, чем Русаков, но все равно я понял, что общение с Соломенцевым, каких бы вопросов оно ни касалось, должно оставаться моим личным делом и уж никак не может служить оправданием для задержки в случае вызова со стороны «моего» секретаря ЦК.
ПОЛОЖЕНИЕ ОБЯЗЫВАЕТ
То поколение российских спичрайтеров, которое широко развернулось в предвыборных баталиях 90-х годов, опиралось на советский опыт только отчасти, предпочитая приемы, свойственные избирательным кампаниям США и других стран Запада. Навыки, наработанные в пору от Хрущева до Горбачева, скорее всего, уйдут в историю. Едва ли к ним будет возвращение, поскольку, в общем, на долю того поколения, к которому принадлежит автор этих записок, выпало не что иное, как обслуживание тоталитарного режима.
Существует множество различных определений тех порядков, которые стали устанавливаться в России после распада СССР, в 1991 году. Говорится о становлении рыночной экономики, о замене псевдосоциалистичес-ких порядков капиталистическими, о соединении государственной монополии с личной инициативой и т. д. и т. п.
Если в отношении экономики еще нет полной ясности, то в плане государственного устройства и нового принципа, положенного в основу формирования власти, доминирует общее мнение: в стране осуществляются широкие демократические преобразования с выбором власти на альтернативной основе.
Сначала гласность, а затем и свобода слова, демократизм стали главным достижением процессов общественного обновления в России. На алтарь демократии положено немало жертв, включая распад страны, снижение жизненного уровня большинства населения, очаговую гражданскую войну.
Рубеж между тоталитаризмом и демократией исключил преемственность в работе спичрайтеров советского и постсоветского периодов нашей истории. То, что было пригодно деятелям тоталитарного режима, оказывается неприемлемым для политиков демократического строя. И не в силу иного уровня их знаний, общей подготовки, человечности. Нет! Никакого нового человека на политической сцене не появилось. По большей части — от Ельцина и Гайдарадо Немцова и Путина — все политики прошли через школу партактива КПСС, комсомола или Лубянки.
Отсутствие массовой партийной дисциплины, открытый плюрализм, преобладающая внепартийность избирателей, альтернативность выбора, конкурсность и конкурентность политиков потребовали перенести акцент в подготовке выступлений с обслуживания политического деятеля на обслуживание или обработку электората. Сама фигура политического деятеля преобразилась из божества, которому поклонялись, в шоумена, который должен с помощью специфических, свойственных политической сцене приемов привлечь на свою сторону миллионы не знакомых ему и по-разному мыслящих людей. Политический деятель должен находить сам и с помощью своего штаба вектор сил, способных удержать в поле своего воздействия избранную им массу людей. Так появляется ставка на харизматичность, достаточную для общероссийского масштаба, отсюда — фигуры Лебедя, Жириновского, Рохлина. Одновременно появляются и деятели локально харизматического склада типа Росселя, Шаймиева, отчасти Лужкова, Рахимова.
