Записки диверсанта - Старинов Илья Григорьевич (книги хорошего качества TXT) 📗
— Расписывайтесь, Илья Григорьевич. Этот порядок пока не отменен. Обстановка непринужденная. Усаживаемся. Узнаю, что план боевых действий украинских партизан на весну и лето фактически разработан.
— Полковник Соколов с планом вас ознакомит, — говорит Строкач. — Но время горячее, на счету каждый день, если появятся замечания, прошу доложить завтра же. Он интересуется, как я собираюсь строить работу. Я полагаю нужным создать в штабе диверсионный отдел. Люди для работы в отделе есть. В будущем, вероятно, привлечем и других конструкторов и инструкторов минноподрывного дела. Нужно совершенствовать способы диверсий, обобщать и распространять боевой опыт, наладить тесный контакт с учеными и производством. Вопрос о создании нового отдела, получившего название «технический», и вопрос о зачислении в штат отдела прилетевших со мной Бориса Федоровича Косова, Сергея Васильевича Гриднева, Федора Ивановича Павлова и бывшей ростовской студентки, надежной секретарши отдела Нины Владимировны Малых решается тут же.
— Василий Федорович, покажите Илье Григорьевичу его кабинет, — обращается к Соколову генерал — Для отдела тоже комнату подберите. И скажите администраторам, чтобы ключи людям сделали. Предназначенный мне кабинет находился тут же, на втором этаже, через три двери от кабинета начальника штаба и рядом с кабинетом Соколова. Показывая помещение, Василий Федорович спросил:
— Новость слышали?.. Центральный штаб партизанского движения создается заново.
— Выходит, ликвидировали его преждевременно?
— Выходит, так.
— А что, Украинский штаб будет по-прежнему…
— Нет, — не дал договорить Соколов. — Мы теперь даже в оперативном отношении Центральному штабу не подчиняемся. Нами руководит только Центральный Комитет партии Украины и Ставка. Две новости сразу, и какие! Дома ожидала третья новость. В первые минуты, здороваясь с Анной и детьми, выкладывая из вещмешка сэкономленные продукты, умываясь и перебрасываясь обычными после долгой разлуки фразами, я ничего не почувствовал. Лишь за ужином показалось: Анна о чем-то умалчивает. Пристально на нее посмотрел — сделала вид, будто не замечает взгляда. Значит, что-то серьезное. Подождал, пока уложит детей, спросил:
— Что? В глазах обычно решительной жены колебание. Накрыла мягкой ладонью мою руку:
— Ранен Гульон.
— Когда? Куда он ранен? — В живот. Пуля. При переходе линии фронта, — Они давно вышли?
— Еще в марте.
— А другие? Анна отошла к окну, уставилась в темноту нашего двора.
— Почему ты молчишь, Аня? Она резко обернулась. В глазах — невыплаканные, усилием воли сдержанные слезы:
— Приготовься… Все равно тебе скажут. И рассказала, что еще зимой погибли при выполнении заданий хорошо нам обоим знакомые Падильо, Лоренте и Хусто, а при переходе линии фронта Анхел Альберка, Хоакин Гомес и Бенито Устаррос. Каждое названное Анной имя падало на меня, как удар. Падильо — ночи Гранады, первые эшелоны франкистов. Лоренте — наступление под Уэской, первый взорванный вражеский грузовик. Хусто — первая фашистская бомбардировка Хаена, спасенная четырехлетняя девочка. Альберка — минные поля под Мадридом, "минированный валенок" на таганрогском льду. Гомес — Гранада, Уэска, Мадрид, Калинин. Устаррос — летчик-истребитель на «курносом» в небе Мадрида, Харьков, Ростов, Подмосковье… Я сидел, не поднимая головы. Мужественные, справедливые люди, опытные, выносливые, ничего не требующие для себя солдаты!
— Альберка и Устаррос посмертно представлены к награждению орденами Отечественной войны 1 степени, — услышал я голос Анны.
— А остальные?
— Не знаю. Первый после долгой разлуки вечер оказался для нас безрадостным. Он стал бы еще безрадостней, знай мы, что и Франсиско Гульон вскоре скончается от полученной раны. Но судьба пощадила, вперед заглянуть не дала. Заместитель начальника УШПД по диверсиям На следующий день я приступил к выполнению новых обязанностей. Начал с изучения объемного "Оперативного плана боевых действий партизан Украины на весенне-летний период 1943 года", врученного Соколовым. В различных приказах и планах руководства партизанским движением, в особенности на первых этапах партизанского движения, призывы к нанесению ударов по вражеским коммуникациям нередко терялись в призывах к разгрому вражеских штабов, гарнизонов, отдельных фашистских подразделений, к поджогам складов, порче телефонной связи и так далее. Неопытные командиры партизанских отрядов и соединений распыляли силы, тратили их на выполнение второстепенных, а то и третьестепенных задач. Положение изменилось к лучшему после Приказа Наркома обороны от 5 сентября 1942 года, который ставил перед партизанами в качестве главной задачи закрытие путей подвоза противником к фронту резервов, техники, боеприпасов и горючего. "Оперативный план боевых действий партизан Украины на весенне-летний период 1943 года" требование сентябрьского приказа учитывал. Он предписывал крупнейшим партизанским соединениям Украины выйти на территорию ее западных и юго-западных областей и нанести удары по двадцати шести важнейшим железнодорожным узлам. Предполагалось забросить в отряды и соединения до трехсот человек командно-политического состава и не менее ста тридцати девяти тонн различных грузов. Транспортным самолетам 101-го авиационного полка B. C. Гризодубовой, а также самолетам 1-й и 62-й авиатранспортных дивизий предстояло совершить минимум двести пятьдесят вылетов во вражеский тыл. Направленность и размах плана впечатляли. Однако, как я понял, под словосочетанием "удары по железнодорожным узлам" подразумевались прямые атаки на эти узлы, их захват, разрушение стрелок, водокачек, семафоров, пакгаузов и станционных построек. Сознание тут же подало сигнал опасности. Особенно сильный после вчерашнего рассказа Анны о неоправданных потерях и ненужных жертвах. Сразу после провала "молниеносной войны" фашистское командование стало уделять охране железных дорог самое пристальное внимание. Уже 16 октября 1941 года Геринг издал директиву, требующую расстреливать или вешать каждого русского, приближающегося к железнодорожному полотну хотя бы на километр! Позже подобные директивы от палачей всех рангов посыпались как из рога изобилия. Охрана железных дорог усиливалась врагом по мере того, как увеличивалось число диверсий. В ряде мест партизанам даже приблизиться к железнодорожному полотну стало крайне трудно. А уж об охране крупных железнодорожных узлов враг позаботился особо! Тем более что это были крупные города, где гитлеровцы держали сильные гарнизоны, располагающие артиллерией, а в ряде случаев танками. Командование такого гарнизона могло в критический момент вызвать на помощь и авиацию. Атаковать крупный железнодорожный узел, располагая лишь стрелковым оружием, двумя-тремя минометами, редко парой пушек, не имея возможности рассчитывать на подкрепления, — значило идти на огромный риск, нести очень тяжелые потери без надежды на полный успех. Все во мне восстало против этого! Пошел к Соколову. Услышав, что над планом следовало бы еще подумать и внести в него серьезные коррективы, Василий Федорович всплеснул руками:
— Илья Григорьевич, батенька, да мы уже два месяца только тем и занимаемся, что эти треклятые коррективы вносим! Взгляните на календарь, весна скоро кончится!
— Тем не менее поправки необходимы. Нельзя же сбрасывать собственный опыт. Я объяснил Соколову, почему, на мой взгляд, задача парализовать железные дороги противника на территории Украины не будет выполнена, если мы бросим отряды и соединения на захват железнодорожных узлов и их разрушение.
— Та-а-а-к! — протянул Соколов. — Что же вы предлагаете? Оставить эти узлы в покое?
— Да нет! Предлагаю ориентировать партизан на вывод из строя тех же самых железнодорожных узлов, только с помощью массовых крушений вражеских поездов, Василий Федорович. Тем более что на складах лежат десятки тысяч самых различных противопоездных мин и колесных замыкателей. Об этом я уже справился. Соколов задумался. Я обратил его внимание еще на одно немаловажное обстоятельство: цифры потерь украинских партизан в личном составе находятся в обратно пропорциональной зависимости к цифрам, показывающим количество совершенных на железных дорогах врага диверсий. Наибольшие потери партизаны понесли в сорок первом году, когда провели всего тридцать крушений поездов. В сорок втором году потери в людях сократились, а число диверсий возросло до двухсот двадцати. В феврале же и марте сорок третьего потери партизан вообще оказались мизерными, а под откос только за два месяца полетел уже сто двадцать один эшелон врага! Соколов вздохнул:
