Батальон смерти - Родин Игорь П. (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Слезы ручьем текли по моим щекам. Старый генерал стоял рядом со мной.
– Не плачьте! – успокаивал он. – Мы умрем вместе.
Далеко не все пленные оказались в нашей группе. Оставшиеся расцеловали меня на прощание. Какое сердце выдержало бы эту сцену расставания!
– Через час или два придут за нами, – говорили они, подбадривая нас.
Я разулась, сняла с шеи образок и, прижав его к груди, упала перед ним на колени.
– Почему я должна принять такую смерть? Три года я терпела испытания и лишения, защищая свое Отечество. И такой позорный конец – вся награда за это? Помилосердствуй, Пресвятая Дева! Если не ради рабы Твоей Марии, то ради моей несчастной матери и престарелого отца! Помилосердствуй! – кричала я.
Тут я совсем обезумела и впала в истерику. Немного погодя какой-то офицер подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал:
– Вы русский офицер. Мы умираем за правое дело. Будьте мужественны и примите смерть достойно, как подобает офицеру!
Я сделала над собой сверхчеловеческое усилие, чтобы прекратить рыдания и успокоиться. Потом поднялась и объявила конвоирам:
– Я готова.
Нас вывели из вагона в нижнем белье. Поблизости находилось место бойни, где были свалены в кучу сотни трупов. Когда мы подходили к этому месту, появился с торжествующим видом Пугачев. Он возглавлял расстрельную команду примерно из ста человек – матросов, солдат и других красногвардейцев.
Окружив плотным кольцом, нас повели к небольшому пригорку и поставили в линию спиной к возвышению. Позади и перед нами, слева и справа, а также у самых наших ног лежали трупы – по меньшей мере тысяча. Это был ужас из ужасов. Запах от разложившихся трупов душил, сжимая горло. А на палачей он, по-видимому, не очень действовал. Они к нему привыкли.
Меня поставили с краю шеренги, рядом со старым генералом. Нас было двадцать человек.
– Ждем комиссию, – объяснил Пугачев задержку в процедуре.
– Как приятно! – говорил он, потирая руки и смеясь. – У нас сегодня женщина.
– Ах да, – как бы между прочим вспомнил он, обращаясь ко всем. – Можете попросить, чтобы ваши тела переслали родным для захоронения, если вы того желаете, и написать письма домой. Можете попросить и о других милостях.
Тревога ожидания казалась столь же жуткой, как и все здесь. Лица офицеров выражали ненависть к этому извергу Пугачеву. Никогда в жизни я не встречала более извращенного и кровожадного человека. Даже и не думала, что такого можно сыскать в России.
Ожидание вскоре отняло у меня силы, и я опять опустилась на колени, молясь перед своим образком и взывая к Всевышнему:
– Господи, за что посылаешь мне такую смерть? Почему я должна умереть, как собака, без священника и церковного обряда погребения? И кто теперь позаботится о моей матери? Она умрет, когда узнает о моей кончине.
Мои мольбы вызвали у солдат громкий смех. Они шутили и веселились.
– Не плачьте, дитя мое, – сказал генерал, склонившись надо мной и гладя меня по голове. – Это же дикари. У них каменные сердца. Они даже не дадут нам возможности принять последнее причастие и получить отпущение грехов. И все же давайте умрем как герои.
Его слова придали мне силы. Я встала, выпрямилась и сказала:
– Хорошо, постараюсь геройски принять смерть.
Потом минут десять всматривалась в лица наших палачей, внимательно изучая их черты. В этих лицах не было даже признаков человечности – одна звериная жестокость. Русские солдаты, превращенные в зверей!
– Господи, Боже мой! Что сделал Ты с Твоими чадами? – взмолилась я.
В памяти длинной чередою прошли многочисленные события моей жизни: детство, годы тяжелого труда в бакалейной лавке Настасьи Леонтьевны, любовная связь с Лазовым, замужество с Бочкаревым, Яша, три года войны – все это пронеслось в моем воображении, причем некоторые события странным образом задерживались в памяти на одну-две секунды, а другие пролетали быстро и почти незаметно. Почему-то очень сильно запомнился тот случай из детства, когда я поспорила с маленьким мальчиком, за которым присматривала, и получила незаслуженную трепку от его матери. То был первый опыт моего самоутверждения. Я взбунтовалась и убежала… Потом еще вспомнился тот эпизод, как я прыгнула в Обь. Казалось, будто это вовсе не я искала тогда спасения от страшного Афанасия в холодных глубоких водах реки. И я подумала, что лучше бы мне тогда утонуть, чем теперь принимать такую смерть…
Глава девятнадцатая. Чудом спасенная
Наконец вдали показались члены следственной комиссии во главе с Петрухиным. Явились все двенадцать человек: отсутствовавшие ранее два красногвардейца, очевидно, только что присоединились к остальным десяти.
– Вот видите, какие мы добрые, – сказал кто-то из солдат. – На вашей казни присутствует даже следственная комиссия.
Никто из нас ему не ответил.
– Мы обязаны были доложить обо всем Саблину, нашему главнокомандующему, – заявил Петрухин, подойдя к Пугачеву. – Он сказал, что Бочкареву придется расстрелять, но не обязательно сейчас и не с этой группой.
В моей душе зажглась искра надежды.
– Ничего подобного! – рявкнул со злостью Пугачев.
– В чем дело? Почему откладывают? Списки уже составлены, – поддержали Пугачева солдаты.
– Расстрелять ее! Пора кончать с ней! Что с ней нянчиться! – кричали вокруг.
Пугачев чувствовал, что Петрухин добился отсрочки казни в надежде спасти меня. Но Петрухин заручился запиской от Саблина, понимая, что одних слов будет недостаточно, чтобы отстоять свою позицию.
– Вот письменный приказ от главнокомандующего, – заявил Петрухин, вытаскивая бумагу. – В нем сказано, чтобы Бочкареву перевели в мой вагон и содержали там под стражей.
Пугачев подскочил, будто кто-то его ужалил. Но члены следственной комиссии высказались в поддержку Петрухина, заметив, что приказ есть приказ и его надо выполнять, а казнить меня можно и позже.
Наиболее заинтересованным наблюдателем этой жаркой перепалки была я сама. Затаив дыхание, слушали спор и офицеры.
Солдаты ворчали. Жизнь во мне боролась со смертью, и чаша весов в этом споре склонялась то в одну, то в другую сторону.
– Ничего не выйдет! – орал Пугачев, отпихивая в сторону приказ главнокомандующего. – Слишком поздно отдавать такие приказы! Мы ее расстреляем! Хватит болтать!
В этот момент я обратила внимание, что один из двух вновь прибывших членов следственной комиссии пристально смотрит на меня. Он подошел поближе и, склонив голову набок, буквально впился в меня глазами. Его взгляд взбудоражил мне душу. Когда этот человек, рядовой солдат, вытянув шею, вышел вперед и направился ко мне, присутствующие вдруг странно замолкли, настолько всех удивило выражение сострадания на его лице.
– Неуж-то-о ты Я-а-ш-ка-а? – нараспев произнес он.
– Откуда ты меня знаешь? – быстро спросила я в неясном предчувствии надежды на спасение.
– А разве ты не помнишь, как спасла мне жизнь в то мартовское наступление, когда меня ранило в ногу? Ты ж тогда вытащила меня под огнем из грязи. Помнишь? Петр мое имя. Я бы тогда там и пропал, в воде и грязи, как и многие, кабы не ты. А почему они хотят тебя расстрелять сейчас?
– Потому что я офицер, – ответила я.
– Что за разговорчики ты тут ведешь? – прогремел Пугачев. – Ее нужно расстрелять, и никаких разговоров!
– А я не позволю ее расстреливать! – твердо возразил ему посланный Богом спаситель, и с этими словами он подошел ко мне, взял за руку, вывел из шеренги и сам занял мое место.
– Вам придется расстрелять меня первым! – заявил он. – Она спасла жизнь мне и многим другим солдатам. Весь Пятый корпус знает Яшку. Она такая же простая крестьянка, как я сам, и в политике ничего не понимает. Если будете ее расстреливать, стреляйте меня первым!
Его слова окрылили меня. Они задели за живое многих солдат в толпе. Подошел Петрухин и занял место рядом со мной и Петром.
– Прежде чем вы казните ни в чем не повинную больную женщину, вам придется расстрелять и меня!
