Батальон смерти - Родин Игорь П. (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
– Ах, да ты не знаешь ее! – воскликнул Пугачев. – Она же корниловка, правая рука Корнилова.
– Ну вот что. Мы ее так просто не выдадим, – возразил Петрухин. – Я соберу сейчас комиссию, и мы разберемся с этим делом.
– Разберетесь! – презрительно ухмыльнулся Пугачев. – А коли не найдете против нее никаких улик, значит, отпустите? Вы ее не знаете. Она опасный человек! Как можно ее щадить? Я бы даже не стал тратить на нее патроны, а позвал бы солдат, чтобы сделали из нее хорошую кашу!
Он шагнул по направлению к двери. Петрухин от него не отставал.
– Но поймите, она же больная женщина! – доказывал он. – Для чего же тогда следственная комиссия, если не для расследования подобных дел? Сначала расследовать, а потом наказывать, так ведь? Пускай комиссия разберется и примет решение, какое сочтет нужным.
В этот момент появился комендант станции. Он поддержал Петрухина.
– В данном случае так поступать нельзя, – сказал он. – Нужно, чтобы поработала следственная комиссия. Если Бочкареву признают виновной, мы ее расстреляем.
Петрухин приказал созвать членов следственной комиссии: их было двенадцать, и все они – рядовые солдаты. Когда он ознакомил членов комиссии с делом, они заняли враждебную позицию, говоря, что сама судьба привела меня к ним. Однако Петрухин продолжал сыпать доводами в мою пользу, пытаясь вызвать ко мне сочувствие, поскольку был убежден в истинности моего алиби. Таким путем ему удалось расположить ко мне нескольких членов комиссии.
А тем временем Пугачев метался по комнате, как лев в клетке. Он жаждал моей крови.
– Эх, кабы я только знал тогда, пристрелил бы тебя заодно с теми пятнадцатью офицерами! – бросил он в мою сторону.
– А я бы не посмела расстрелять моих собратьев – солдат и офицеров, – заметила я в ответ. – Сердце бы не выдержало.
– Эге, красиво поешь, пташечка, – накинулся он на меня. – Знаем мы вашу сердечность.
– Во всяком случае, вы ничуть не лучше офицеров старого режима, – заявила я.
– Молчать! – заорал он в ярости.
В это время в комнату вошел Петрухин, а с ними и остальные члены следственной комиссии.
– Прошу не орать, – сказал он Пугачеву, чувствуя себя гораздо увереннее в присутствии членов комиссии. – Бочкарева сейчас в наших руках, и мы будем судить ее по справедливости. Нам решать, виновата она или нет. И оставьте ее в покое.
Поскольку из двенадцати членов комиссии удалось собрать десять, то есть большинство, решили рассмотреть мое дело.
– Найдете вы ее виновной или нет, я все равно ее отсюда живой не выпущу! – объявил Пугачев. – Тогда кто же я здесь? Я ведь не враг.
Однако эта его угроза сработала в мою пользу, поскольку затрагивала права следственной комиссии. Подобное пренебрежение к себе члены следственной комиссии вряд ли могли допустить. Пугачев потребовал, чтобы меня обыскали.
– Пожалуйста, поступайте, как сочтете нужным, – сказала я. – Но прежде я хотела бы сдать вам этот пакет. В нем деньги, десять тысяч рублей. Их прислала мне княжна Татуева, мой бывший адъютант, чтобы я могла полечиться на водах. Я не истратила из них ни рубля, потому что надеялась возвратить ей по прибытии на Кавказ.
В действительности эти деньги дал мне Корнилов, чтобы я и мои родители не умерли с голоду.
Ценный пакет взяли без особых вопросов. Затем мне приказали полностью раздеться. Петрухин протестовал, а Пугачев настаивал. Спор решили голосованием, и большинство поддержало Пугачева.
Обыск был самым тщательным и неприятным, но ничего не дал. Нашли билет до Кисловодска, письмо от княжны Татуевой, маленькую бутылочку со святой водой, которую мне дала сестренка Надя, и еще вышитый наплечник, подаренный перед отправкой на фронт одной из дам – патронесс батальона.
– А вот и то, что мы ищем! – воскликнул Пугачев, хватая освященный в церкви мешочек. – Тут, верно, и письмецо от Корнилова!
Мешочек разодрали тут же, и из него выпал свернутый листок бумаги, на котором женской рукой была написана молитва во спасение воинов. Я заметила, что разрывать наплечник грешно и что этот грех падет на их головы, а сама зашивать его не стану. И тогда один из солдат достал иголку с ниткой и зашил мешочек.
Комитетчики извинились, что им пришлось обыскивать меня подобным образом.
– Ну и что же вы теперь сделаете со мной? – спросила я.
– Мы тебя расстреляем! – ответил Пугачев.
– За что? – спросила я в полном отчаянии.
Этот зверюга не ответил. Он лишь ухмылялся.
Петрухин боялся защищать меня слишком откровенно, потому что его могли заподозрить в содействии шпиону. Он предпочитал помогать мне не открыто, а через возглавляемых им членов комиссии, оказывая воздействие на каждого из них. Именно по предложению Петрухина следственная комиссия решила передать мое дело главнокомандующему Саблину для рассмотрения и вынесения окончательного приговора. Как я догадывалась, Петрухин пошел на эту хитрость, чтобы спасти меня от немедленной казни. Члены комиссии не сомневались, что меня ждет верная смерть. Тем не менее я была глубоко благодарна Петрухину за проявленную гуманность. Он обладал редкими качествами, не свойственными большевикам.
Меня отвели в железнодорожный вагон, который использовался для содержания офицеров и других арестованных. Эта была камера смертников. Живым оттуда не уходил никто. Когда меня ввели в вагон, раздались крики:
– Бочкарева! Как же вы сюда попали? Шли от Корнилова?
– Нет, – ответила я, – ехала в Кисловодск.
В вагоне находилось около сорока человек, в основном офицеры. Среди них было даже два генерала. Они страшно удивились моему появлению. Когда конвоиры ушли, пленные стали более разговорчивыми, некоторым из них я даже рассказала, что действительно была у Корнилова. Никто из пленных не подал мне надежды на спасение: все они примирились с мыслью о неизбежной смерти.
Один из генералов, старый уже человек, подозвал меня жестом, и я села подле него.
– У меня есть дочь, такая как вы, – сказал он печально, обняв меня за плечи. – Я много слышал о ваших доблестных делах и полюбил вас как дочь. Никак не ожидал встретить вас здесь, в этом гиблом месте. Как же все ужасно! Вот мы здесь сидим, лучшие люди Отечества, и нас расстреливает, пытает и мучает озверевшая толпа негодяев. И если бы это было на пользу России! Но ведь Россия в этот самый момент пропадает, гибнет. Может быть, Господь вам поможет. Тогда отомстите за нас…
Я не выдержала и, содрогаясь от рыданий, прислонилась головой к плечу генерала. Старый вояка тоже не смог сдержаться и заплакал вместе со мной…
Вдруг все остальные офицеры запели. Они пели от отчаяния, чтобы не пасть духом. Я же плакала долго и горько. И молилась за свою мать. «Кто позаботится о ней? – взывала я к Богу. – Ей придется на старости лет ходить с протянутой рукой, если меня тут расстреляют». И от этих мыслей жизнь вдруг стала мне особенно дорога, та самая жизнь, которой столько раз рисковала. Нет, я не хочу умирать позорной смертью. Не хочу лежать поверх земли, не хочу, чтобы меня, как падаль, клевало воронье.
«Почему Ты не дал мне умереть от вражеской пули? – спрашивала я у Бога. – Неужели жестокая расправа – это все, что я заслужила от моего народа?»
Дверь распахнулась. В вагон ввалилось около сорока солдат. В руках у вожака был список.
– Бочкарева! – выкрикнул он меня первой.
Почему-то сердце мое запрыгало от радости. Я подумала, что меня отпускают. Но офицеры сразу рассеяли мои надежды, объяснив, что это вызывают тех, кого поведут на казнь. Я выступила вперед и ответила:
– Здесь!
– Раздевайся!
Приказ обескуражил меня. Я стояла не двигаясь.
Ко мне подошли солдаты, подтолкнули к выходу и повторили приказ несколько раз. Я наконец поняла, что? от меня требуют, и стала раздеваться.
Вслед за мной вызвали старого генерала и еще нескольких офицеров. Каждому из них приказали снять мундир и остаться в исподнем.
Большевикам была нужна любая военная форма, а это был самый простой и дешевый способ приобретения.
