Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

лую. Скажем, есть вещи, когда я так скажу: дети животом отличают высо-

копробные вещи от невысокопробных. Есть такая книга «Рассказы о при-

роде» Снигирева, по-моему. Она была включена в литературоведение для

нечитающих. Допустим, там рассказик кончается криком чайки: «Что она

кричит? Птенцов, что ли, своих потеряла?» А в следующем абзаце про

жадный клюв или лапки. Вот я им прочитаю, а они все говорят: «Вот это-

го не надо. Про жадные лапки». Душа уже на пределе. «Что она кричит,

птенцов, что ли, своих потеряла?» Вот здесь надо заканчивать.

А тут как раз Гриша у нас подрос. Мы решили устроить так, чтоб

дети  узнавали  природу,  мифологию,  язык,  чтоб  они  хорошо  говорили.

59 М. Ю. Лермонтов. «Ангел».

164

Мы в этом плане очень многого достигли. Когда наши поступали в Ака-

демию госслужбы, там экзаменатор сказал: «Ну, что, это же дети из «Ко-

рифея». Они откроют рот и говорят». Потому что я им четыре года гово-

рю: «Давай, отстаивай свою версию», – и отстаивает, и слова находятся,

и все находится. Надо заставить человека говорить от себя. Не надо за-

давать им вопросы, на которые нужен ответ  да или  нет. Задавайте такие

вопросы, на которые нужен большой, обстоятельный ответ. Вот у меня

Грише было пять лет, я ему говорю: «Гриша, я опаздываю, поди послу-

шай, там говорит Явлинский, мне расскажешь. Пошел и все понял. Гово-

рите с ними на таком уровне, которого вы от них ждете. Вот у меня был

предмет  «Языкознание  для  дошкольников»  (такие  предметы  не  нужны

в школе, которые ориентированы на ЕГЭ): если я говорю про клинопись,

я им показываю – вот глиняные таблички, даю им палочки – они у меня

пишут. Прошу написать цветочек или восьмерку – ребенок видит, что это

невозможно. А прошу нарисовать галочку – нормально. И все понятно,

и ничего не надо объяснять. Как легче – вот так. Я им рассказываю про

Гильгамеша, они мне: «На следующий урок тоже. Это же еще». Это пер-

вая вещь, где друг пошел спасать друга. Не любимую девушку, не мать,

не отца – друга! Были у меня несколько уроков, где мы с детьми дела-

ли-делали-делали.  Вот  стрелы.  Я  выдаю  им  палочки,  выдаю  резачки  –

строгайте эти палочки, потом их надо протягивать сквозь шарики. А я им

рассказываю: у Одиссея – стрелы, и наши богатыри – стрелы, и у Пушки-

на – « Ломит он у дуба сук / И в тугой сгибает лук»60, а они мне тем часом

делают эти стрелы. И вот в начале урока я спрашиваю, какая должна быть

стрела, все говорят: должна лететь, легкой должна быть и т. д. Ну мак-

симум 12–13 определений. А в конце урока, когда они мне сделали эти

стрелы, до 72 определений дошло!.. Стрела должна быть выструганной,

выглаженной, выровненной и так далее. Совершенно понятно, что слово

наживается рукой.

Ю. К.: А твой учебник? Судьба учебника?

М. Н.: Находился  для  этого  даже  художник…  Я  им  говорила:  не

тратьте деньги, ничего не выйдет. В самом начале у меня там было про

рисуночное письмо – все это протягивается до сегодняшних дней спокой-

но. Вот у меня был кусок ткани (я забыла, из какой я страны привезла),

там были знаки майя. Безумно сложно. Ужас какой-то! Это безумно детей

привлекает. У меня был один мальчик, он всю тетрадь исписал иерогли-

фами. Это безумно сложно, а дети сидят и их вырисовывают! В этом что-

то есть. Писали на дереве, на камне – и мы с детьми тоже на этом всем

60 А. С. Пушкин. «Сказка о царе Салтане…».

165

пишем. Это не составляет ребенку ни малейших трудов. Но это не игро-

вая форма. Это не игра. Мы в это не играем, мы это делаем. Один ребенок

маме об этих уроках сказал: «Мама, уйди, здесь – наука!» Дети говорили,

что это уроки обо всем. Ну, это правильно.

Что касается языка – это точно. Вся история человечества настолько

осажена  историей  языка:  вот  тебе  каменный  век,  шумеры,  Египет,  фи-

никийцы, к тому же тут органически подтягиваются и корабли… Дети

в этом возрасте склонны во все это верить. Вот когда я говорю о Мино-

тавре, я беру на урок моток и кинжал бронзовый – дети кожей все чув-

ствуют. Я бы взяла на себя смелость открыть школу в «Эрмитаже». Мы

один  год  занимались  в  «Музее  писателей  Урала»:  это  дисциплинирует

детей, никто ни разу не съехал по перилам, ничего не дернул… Все то,

что  вокруг  тебя,  впитывается  само  собой…  Они  у  меня  все  камни  со-

бирают, коллекции у них, приносят мне… Говоришь: «Найди мне пирит

или принеси мне пирит». Это очень разумно. И все, они заняты делом.

Не просто ходят, а что-то ищут, выбирают. У меня, когда этот предмет

был в расписании, в шестом классе дети у меня знали 35–40 горных по-

род и минералов…

Есть три жутких несчастья в жизни. Первое – это неудачные дети.

Ведь это Бог тебя наказал. Ужасно. Второе – заниматься делом, которое

тебе противно. Поэтому я всегда говорю: не делайте из Бродского муче-

ника, он – счастливчик, он всю жизнь занимался только тем, чем хотел.

И третье: заниматься делом, которое не для тебя. Была у меня одна знако-

мая училка – мученица. Дети ужасные, учителя ужасные, бабы – сплет-

ницы. Ад. Вдруг встречаю ее: выкрашена в блондинку, счастливая, броса-

ется мне на грудь. Ушла в ателье приемщицей, счастлива безумно, жалеет

только об одном: почему я такая дура? Потому что дура! И больше не

почему. Самая частая причина – глупость. У нее после 40 лет хватило ума

уйти – совершенно счастлива. Вы обратили внимание, что происходит?

Вот уборщиц стали называть офисными менеджерами. Это уже престиж-

но. Или мастер ногтевого сервиса. Жуть какая-то.

Ю. К.: Как ты думаешь, введение ЕГЭ, искоренение, изгнание при-

родных школьных дисциплин, Богом данных, к чему приведет?

М. Н.: Общий уровень культуры: что люди читают, как они реаги-

руют на театральный спектакль, как они говорят на троллейбусных оста-

новках – упал просто немыслимо. Я всегда очень любила слушать, что

люди говорят, выходя из театра, наблюдала, в каких местах они хлопают,

что они говорят о прочитанных книгах. В советское время все заметное –

что  написал  Распутин,  Астафьев,  Васильев,  Белов  и  т. д.  –  считалось

неприличным не читать. На журналы стояла очередь. Было у меня не-

166

сколько читателей, которые знали, что говорить, когда будет обсуждение.

Не принять участие в обсуждении было нехорошо, неприлично. А сейчас

смешно обсуждать, что написала Донцова или Акунин – просто смешно.

Никто и не обсуждает. Это же касается и школы.

Мы когда учились в школе, у нас были учителя еще со старым об-

разованием. Мы слышали и видели, что это такое. Помню, у нас была

учительница русского языка, Елена Ивановна, женщина уже немолодая,

больная, внешности стильной. А мы были бедны, как не знаю кто: как

костюмчик приобрела в шестом классе, так до выпускного класса в этом

и проходила. А Елена Ивановна была женщина еще из той культуры: коф-

точка всегда абсолютно белоснежная, стояла всегда с идеально прямой

спиной… Это все чрезвычайно важно. У меня была бабушка, из дворян-

ских бабушек моих. И вот мы к ней приезжаем с Машей (это я расска-

зываю о том, что такое человек той культуры): три раза в день менялись

розы – белые, пурпурно-красные, кремовые. А когда готовили обед, они

делали компоты, фруктовые салаты… Вот в компотах и салатах лежали

ледяные цветные звезды. И я как-то говорю: «Вот не лень тебе звезды

морозить…» Она от негодования встала: как это лень! В доме девочка!

Никогда я ее не видела в домашних тапочках, без прически… Обязатель-

но под каждое блюдо – тарелочка. Под вилочки были фарфоровые под-