Ангелы мщения (Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Но в мемуарах генералы написали об успехе наступления, и один из них — генерал-лейтенант Ф.Я. Лисицын — даже упомянул Веру Кабернюк и ее товарищей, в том числе начавшую вместе с Верой воевать под Великими Луками кавалера нескольких орденов Веру Артамонову, закончившую войну со счетом 89. «На помощь пришли девушки-снайперы — лейтенант Артамонова, сержанты Кабернюк, Попова и Власова, — пишет в своих мемуарах генерал-лейтенант Ф.Я. Лисицын. — Во время атаки нашими войсками первой линии вражеской обороны фашисты открыли по светящимся прожекторам сильный огонь из дальнобойных орудий. Многие прожектористки были ранены или убиты. И все-таки установки продолжали светить. Выбывших из строя тут же заменили девушки-снайперы и выполнили боевую задачу до конца» [464].
Статьи о Вере Кабернюк отмечали, что за спасение машины она получила благодарность в приказе, который подписал лично Сталин (№ 359 от 2 мая 1945 года), а ее маме Анисье Петровне в алтайский поселок Зональное командир части отправил письмо, в котором поздравил с заслугами дочери. Биографы упоминают также, что гвардии младший сержант Вера Кабернюк и ее боевые подруги встретили День Победы у стен Рейхстага.
Это — чистая правда. В боях за Берлин Вера и другие девушки-снайперы из ЦЖШСП не участвовали, солдат было достаточно и без них. Но они были в Берлине сразу после победы и расписались на Рейхстаге. Оставила свою подпись и Вера Кабернюк, дочь расстрелянного в 37-м врага народа, которой полковой смершевец, неплохой парень, еще в 1943-м строго-настрого приказал держать язык за зубами и не высовываться: болтовня или просто шуточка, неосторожное слово, сходившие с рук другим, могли ее погубить. Теперь, стоя у Рейхстага среди победителей, она, вернувшаяся в строй после ранения и контузии, доказавшая всем, что родители воспитали ее настоящей патриоткой, верила, что жизнь, когда она вернется домой, пойдет другая и не надо уже будет бояться собственной тени [465].
В апреле 1945-го 31-я армия была переброшена с 3-го Белорусского на 1-й Украинский фронт, с которым после участия в Берлинской операции была передислоцирована в Чехословакию. Передислоцирована — так принято говорить. На самом деле, доехав сколько можно по железной дороге, дальше шли несколько дней пешим маршем через Карпаты в направлении города Легнице. Шли сначала по ночам, а днем, не разводя костров, отдыхали, питались сухим пайком, так как готовить было нельзя. Потом командование, наверное, все же решило, что прятаться нечего, так что пошли и днем. Армия в огромном перемещении — это десятки тысяч людей в нестройных колоннах, орудия, которые тянут лошади, и обозы, обозы…
Комбат Михаил Денищев погиб 19 апреля, когда армия почти завершила огромный переход. После ночного перехода днем спали в палатке: комбат с ординарцем, Клава и шесть ее подруг-снайперов. Под вечер снова двинулись в путь. Клава рассказала подругам, что видела сон: оторвалась подошва у левого ботинка. Кто-то из девушек сказал: «Это что-то нехорошее». Они все были суеверны — как большинство русских людей, и даже больше — потому что были молодыми девчонками и потому что здесь рисковали жизнью и каждый день видели смерть.
Снайперский взвод шел позади основной массы полка, поднимались в гору. Навстречу ехала танковая колонна. В какой-то момент движение остановилось. Потом снова двинулись, и тут Клаву отыскал ординарец Михаила и сообщил страшную новость. Денищев воевал с 1941 года, выжил, когда подбили его танк, и вернулся в строй после ранения, и вот погиб глупой смертью перед самой победой. Комбат решил ехать на необъезженной лошади, хотя его предупреждал об опасности ординарец. Лошадь, испугавшись танка, встала на дыбы и сбросила его прямо на гусеницы. У него раскололся череп, и Клава, когда прибежала с ординарцем и увидела страшную картину, зарыдала. Подруги пробрались за ней к месту трагедии и утешали как могли. Отставать от полка было нельзя. Тело положили на подводу, Клава как в тумане пошла рядом, за телегой — другие девушки и солдаты.
Дошли до Легнице, комбата хоронили там. Разведчики в сарае нашли подходящую бумагу, и из нее девушки наделали цветов и венков. Шел конец апреля, но Клава точно помнила, что настоящих цветов на похоронах не было. Михаилу устроили торжественные похороны, был командир полка и его заместители, дали залп в воздух. Клава много плакала. Отказалась взять часы или что-то из личных вещей Михаила — сказала, чтобы отправили матери. Оставила себе только фотокарточку. На девять дней была на могиле с девчонками, начальником по тылу и начальником по строевой подготовке, которые дружили с Михаилом. Слава богу, что рядом были подруги — Клава запомнила, как утешала ее Аня Матох: «Клава, уже не плачь, не вернешь». Наверное, слова Ани врезались в память еще потому, что и Ани через несколько дней не стало.
Впереди был город Яблонец — армии поставили задачу взять его, но немцы не собирались сдаваться без боя, воевали здесь и после 9 мая. Именно здесь, в Чехословакии, шли даже после 9 мая самые жестокие бои. В ночь с 25 на 26 апреля полк занял оборону в деревне Явор. Их подняли по тревоге ночью. В комнате, которую снайперам отвели при штабе полка на втором этаже дома, они спали одетые, сняли только гимнастерки. Через минуту они уже были у окон на первом этаже. Оказалось, что немцы прорвались рядом с ними на соседнем участке, который защищала штрафная рота, и часть оказалась в окружении. Какие-то солдаты залегли в окопах, снайперы выставили винтовки в окна и вскоре уже стреляли по пробегавшим очень близко немцам. Дальше произошло очень страшное: метрах в пятидесяти от дома показалась немецкая самоходка и Логинова, стоявшая у окна с Таней Маркеловой, увидела, как дуло медленно поворачивается в их сторону.
«Сейчас стреляет, нам конец», — успела подумать Клава. Из самоходки высунулся немец, и Клава и Таня обе по нему выстрелили. Как он упал, они не видели, потому что самоходка выстрелила по ним.
Потом они узнали, что снаряд попал в стену. Их отшвырнуло взрывной волной, комната заполнилась пылью, вокруг сыпались кирпичи. Они не могли прийти в себя и почти ничего не слышали. Куда бежать, им показали прибежавшие в дом — за ними — знакомые ребята-разведчики. «Снайпера, мы окружены!» — крикнули они и потащили Клаву и Таню за руки из полуобрушенного дома. «А где Аня Матох?» — спохватилась Клава. «Вон, гляди!» — показала Таня. Тело Ани сидело у стенки, рядом лежала оторванная голова.
Клава и Таня побежали за разведчиками, из кустов по ним стреляли. «Прыгайте!» — крикнули солдаты: впереди был высокий забор. Как перепрыгнули, Клава не помнила — потом пыталась представить себе и не могла.
За этим забором они заняли оборону, и вскоре подошедшая другая часть их разблокировала. Разведчики их спасли, была уверена Клава. И, встретив их через несколько дней, подбежала и поблагодарила: «Ой, спасибо вам, ребята!»
Через несколько дней, когда 1-й Украинский фронт занял Яблонец, Клава возвращалась в Явор, в тот дом: искала Аню и свои вещи, которые так и остались на втором этаже, где ночевали девушки. Аниного тела в доме не было, и не удалось узнать, кто похоронил ее. Из своих вещей Клава нашла только фотографию сестры Тани, на которой отпечаталась подошва сапога. Жаль было вещмешок — в нем было все Клавино фронтовое имущество, все фотографии и письма от родных. Фотографии остались лишь те, которые Клава присылала с войны сестрам и матери, и еще фотография Михаила, которую Клава носила в кармане на груди [466].
«Все было на войне. И смертью нелепой погибла Нина Толченицына, а я осталась жива», — записала через много лет после войны Анна Соколова. Как и другим, ей было очень обидно за товарищей, погибших в последние дни войны, и мучила вина за то, что не тебя забрала смерть. Около Моравской Остравы полк переходил Одер по понтонному мосту, и немцы стреляли с другого берега. «Вода ледяная, холод, скользко, течение очень быстрое», — вспоминала Соколова. В этой неразберихе Нина, когда ее легко ранило, упала с моста и утонула. Какой глупой была ее смерть! Река здесь была совсем мелкая, «по щиколотку». Погубило Нину то, что они совершенно вымотались после пешего марша — «день и ночь с полной выкладкой» [467]. Сколько они видели уже смертей, но умершие в последние дни войны запоминались навсегда.
