Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
которого я всегда любила отдельно, он сейчас та-а-ак Катулла переводит!
Просто с ума сойти можно, настолько здорово, хорошо. Жизнь, конечно,
смягчения климата и улучшения не обещает. Прогнозы делать трудно,
жизнь есть жизнь… Существует путь Оли Славниковой, она уехала и пи-
шет то, что нужно там. Или вот Слава Курицын: ничего хорошего он сей-
час не пишет, но тем не менее там, и классную книгу о Набокове написал.
Ю. К.: Саша Иванченко же вернулся…
М. Н.: Когда он уезжал, я ему говорю: «Саша! Вот ты-то думай!»
Потому что, если уж говорить, то Саша Иванченко – не Оля Славникова.
То есть я не то что сравниваю, но они совершенно разные люди, разный
голос…
Ю. К.: А у тебя никогда не появлялось мысли уехать?
М. Н.: Я хотела уехать только в Севастополь. В Севастополь много
лет хотела уехать… Но, Юрочка, Бог не фраер! Пока вся моя семья лежа-
ла больная…
Ю. К.: Время ушло…
99
М. Н.: Да, Юра… Ты не можешь себе представить, как я Богу благо-
дарна. Что бы я там делала, если б уехала к ним туда, на Украину? Я бо-
лее того скажу – все мои блистательные товарищи – горноспасатели, они
этого бы никогда не пережили. Это жуткое дело. Представить трудно, как
правительство, государство может разрабатывать план по оскорблению,
дискриминации, поливанию грязью такого героического места, как Се-
вастополь. Это что-то страшное. И то, что у них там было (называется
«третья оборона»), когда они все с лозунгами стояли: «Севастополь и
Россия»; «Утрата Севастополя – национальный позор». Там когда кораб-
ли пошли в Абхазию, в Северную Осетию, они сказали, что мы не пустим
вас назад… А там же все сделано очень по-хитрому: вот так вот бухта,
а тут выход к морю. Вот наш флот здесь, а здесь – украинский. Не вы-
пустить – запросто. Там подлости же полно. Так ведь на берегу стояли
с плакатами…
Ю. К.: Аренда 43 млрд, что ли, в год… Самая дорогая база в мире.
М. Н.: Это Борис Николаевич Ельцин.
Ю. К.: Самая дорогая база в мире. Это, во-первых, Хрущёв сначала,
а потом товарищ Ельцин.
М. Н.: Хрущёв никогда не отдавал Севастополь. Никогда! Мур-
манск, Владивосток, Севастополь и Калининград всегда были в прямом
управлении Союзом и никогда не передавались никуда. И Лужков совер-
шенно прав. У меня в пакете документы лежат изданные, что Бахчисарай
и Севастопольские места Украине никогда не принадлежали.
Ю. К.: Как получилось тогда это все?
М. Н.: Ельцин дал «добро». Кравчук… я два раза слышала, как он по
телевизору говорил, что Крым давайте нам, а то за нас не проголосуют,
и мы потеряем такого союзника. Хотя искать союзника в кравчуках – дело
пустое. И он говорит: «Я его два раза переспросил: “Как?! Вы Крым нам
отдаете?!”». Это исключительно Ельцин. Это ужасно. И то, что говорил
Лужков, которому запретили въезд в Севастополь, он говорил, что все же
документы правомочны, мы можем в Европейский суд идти. Они у меня
лежат в пакете изданные. Там был такой Третий оборонный штаб… Это
все правда: Севастополь никогда не принадлежал Украине. Если так
честно-то говорить, при нынешнем вооружении флот запереть в Черном
море!.. Да ты что!
Ю. К.: Легко…
М. Н.: Запросто. Из любой точки Турции – до Мурманска, так о чем
говорить…
Ю. К.: Но есть еще Балтийский флот. Северный флот… И никакие
украинцы там не артачатся…
100
М. Н.: Нет, было, конечно, совершенно героическое дело, когда
наши стали уводить флот оттуда, и когда там их напрягали с украинской
присягой. Жуткое дело мужики вынесли!
Ю. К.: В фильме «82 метра» моряки в море уходят – с головой…
М. Н.: Это ужас какой-то… Когда у них День флота (это праздник
номер один), все на улицу выходят, обнимаются, дарят друг другу цветы,
все эти роскошные офицеры, мальчики в формах… Последний раз я была
в Севастополе в позапрошлом году: ни одного человека в мундире в Сева-
стополе не было. Вот до чего дошли!.. Я проутюжила всю набережную…
Ни одного! Вообще, все более и более страшные времена наступают.
И никому не стыдно!
Ю. К.: Страшные в каком смысле?
М. Н.: В плане полного расчеловечивания. Просто ужас какой-то…
Ю. К.: Майя, мы остановились на уральских поэтах. Может быть,
мы продолжим? Я бы хотел об Алеше Решетове отдельно поговорить.
М. Н.: Вот про Лешу Решетова мне говорить трудно.
Ю. К.: Мы можем вместе говорить. Алешу я узнавал на твоей кухне.
И ты мне, я помню, подарила книгу «Чаша», квадратную такую.
М. Н.: Надо сказать, к нему всегда хорошо относились в Перми, его
всегда прекрасно издавали. И такой, допустим, ситуации, как у нас, с на-
шими ребятами молодыми, у него не было. А наши ребята умирали от
того, что книг их не издавали. С Лешей этого никогда не было. Они от-
носились к нему как к достойному внимания.
Ю. К.: Вот интересно, к нему и власти нормально относились, из-
давали книги.
М. Н.: Да-да-да. Вспомним, ему же в центре Перми дали большую
трехкомнатную квартиру.
Ю. К.: Это удивительно. Уникальный случай, получается.
М. Н.: Да нет, как тебе сказать… Леша, слава тебе, Господи, как вся-
кий человек истинно талантливый, политическими, идеологическими,
социальными проблемами, слава Богу, не занимался.
Ю. К.: Он писал «чистую лирику», как говорят, да?
М. Н.: Вообще, зависимость человека пишущего, хоть он прозаик,
хоть поэт, окромя журналиста, от всяких идеологий, тоталитарных режи-
мов гораздо меньше, чем нам это постоянно внушают. Гораздо меньше!
Заметьте, что во всех наших руководящих писательских инстанциях
сидели не какие-то совсем дураки, ухо-то они имели.
Ю. К.: Да-а-а… «Паровозики» нужно было писать. У Лехи были па-
ровозы? Ну, были…
101
М. Н.: Это не паровозы. Что касается темы войны или работы под
землей… А он работал в шахте!
Ю. К.: Дело святое.
М. Н.: Вот он работал в шахте, и, надо сказать, что человек, рабо-
тающий в шахте и не могущий оттуда уйти (а он ведь мог уйти, но не
ушел), человек, «удержанный» шахтой, имеет с трудом совершенно осо-
бые отношения. Помнишь, приходил к нам в литобъединение такой Коля
Жеребцев?
Ю. К.: Да.
М. Н.: Очень хорошие стихи пишет, очень хорошие… «Перепелки»
его превосходны. Я ему сказала: «Все, Коля, все! Забудь свои туристи-
ческие песни!» Он как раз институт кончил, работы нет, то-се, поехал
в Тагил, там у него всякие печали жизненные, пошел он в шахту – и что?
«Я, – говорит, – даже представить не могу, чтобы я где-то в другом месте
работал».
Ю. К.: Нет, ну мне кажется, любая работа…
М. Н.: Нет, шахтная работа совершенно особенная. Как Урал дал
истории России какое-то новое измерение, подземное, точно так же про-
исходит и с человеком. Ты в шахте был?
Ю. К.: Да. Был. Это состояние как-то связано с геологией?
М. Н.: Ну как тебе сказать, не с геологией… В шахтах до сих пор
живы все приметы, все эти обереги… Как Коля сказал, в шахте до сих пор
вагонетку называют каретой Хозяйки. И то, что Коля записал, – вот эти
все разговорчики – это нынешний фольклор. Это у нас на университет-
скую практику выходят и разговаривают с бабушками у калиток. Вы по-
советуйтесь с Павлом Петровичем Бажовым: он всегда говорил со всеми
попутчиками, может, кто разговорчивый найдется. Фольклор вполне жив,
