Выжить в Сталинграде (Воспоминания фронтового врача. 1943-1946) - Дибольд Ганс (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Однажды к нам приехал русский лейтенант медицинской службы из Бекетовки, умный и симпатичный светловолосый мужчина. Мы сказали ему, что летальность в нашем госпитале обусловлена по большей части тяжелыми случаями дизентерии. Он спросил нас, знаем ли мы что-нибудь о дистрофии. Очень часто она является единственной причиной кровавого поноса при отсутствии дизентерии. Наш патологоанатом пожал плечами и вежливо объяснил, что, конечно, вскрывая труп умершего, он видит лишь макроскопическую картину и не может сказать, были ли причиной смерти возбудители дизентерии.
Теоретически оба были правы, но с практической точки зрения ошибались, ибо в случаях с сомнительной симптоматикой мы всегда склонялись в пользу более серьезного диагноза. Только при таком подходе мы могли изолировать всех заразных больных и получать для них необходимые медикаменты. Медицинские службы германского вермахта и Красной армии рассматривали все случаи кровавого поноса как дизентерию, и больные начинали получать соответствующее лечение. Если даже в каком-то случае подтвердить дизентерию не удавалось, все равно оставалась вероятность того, что все же это была именно она. Но ни один военный врач не стал бы этого признавать; для военной медицины будет лучше, если солдаты умрут именно от дизентерии. Я довольно резко сказал русскому лейтенанту, что нет смысла обсуждать этот вопрос, если он не считает, что у наших больных именно дизентерия. Светловолосый русский был невозмутим. Он прекрасно меня понял, но не мог сказать ничего, кроме того, что сказал. Наверное, он подумал, что у этого немца совершенно отсутствует чувство юмора.
Когда он ушел, я набросился на патологоанатома и обвинил его в том, что он поставил нас в невыгодное положение. Этот саксонец был непробиваем, он начал что-то блеять о том, что не может отступить от своей точки зрения. Я просто задымился от злости, и начальнику госпиталя стоило больших трудов меня успокоить.
У нас часто возникали следующие ситуации: наблюдая одного больного, мы приблизительно за неделю до его смерти уже понимали, что он безнадежен. Толстый кишечник был изъязвлен на всем протяжении. Я обсудил этот случай с нашими хирургами, и мы приняли решение поступить, как принято при хронических воспалениях толстого кишечника, — вывести на переднюю брюшную стенку противоестественный задний проход, чтобы снять нагрузку с толстого кишечника и дать язвам зажить самостоятельно. Но наш больной не пережил даже начального этапа операции, несмотря на то что ее выполнял очень квалифицированный хирург. Результат обескуражил нас, и мы отказались от этой идеи.
Доктор Дайхель вел больных с кишечными расстройствами неинфекционной этиологии, а также больных, уже перенесших инфекцию. В целом эти больные были не столь тяжелыми, но если воспаление переходило с толстого кишечника на тонкий, то их состояние стремительно ухудшалось. Больные теряли аппетит, худели и умирали от истощения.
В углу лежал молодой радист с большими темными глазами на бледном лице. С каждым днем его лицо становилось все меньше и меньше; он стал бледным как полотно. Остались одни лишь страдальческие темные глаза. Доктор Дайхель докладывал мне о своих отчаянных попытках спасти этого больного: ему переливали кровь, вводили растворы, кормили через зонд. Но однажды Дайхель подвел меня к кровати этого больного; лицо умершего было прикрыто одеялом. Доктор Дайхель скорбно поджал губы и прошел к следующей койке.
На ней лежал пожилой больной. Он помогал выгружать бочонок с маслом, не удержался, запустил руку в бочонок и съел пригоршню сливочного масла. Но его пищеварительная система не смогла усвоить столько жира. У больного начался жидкий понос, не поддававшийся никакому лечению. Кожа его приняла зеленоватый оттенок, взгляд молил о помощи. Но все наши усилия оказались тщетны.
Этот случай наглядно продемонстрировал, что смертельной может оказаться банальная погрешность в диете и что здравый смысл, сила воли и умение контролировать себя могут стать решающими факторами в борьбе за жизнь.
Мы не имеем никакого права осуждать мертвого или говорить, что он сам виноват в своей смерти. Никто не имеет права высказывать такие обвинения, ибо никто не может познать меру голода и жажды, от которых страдал этот несчастный.
Но этот покойник — а людей, умерших от подобных причин, было много — был предостережением живым, предостережением всем, кто призван предупреждать живых: укрепляйте силу воли людей, просвещайте их! Учите их владению собой и своими чувствами! Эти качества чаще спасают жизнь, чем думают люди, существующие в своем уютном домашнем мирке. Часто дух придаст человеку силы, чтобы жить дальше, даже тогда, когда само тело давно исчерпало свои ресурсы.
У нас было много больных с водянкой. В этих случаях нам часто не удавалось выявить сердечную слабость или обнаружить белок в моче. Конечно же сердечная деятельность страдала у всех этих больных, а давление крови повышалось или снижалось в зависимости от массивности отеков. На вскрытиях почки представлялись распухшими, плотными, «застойными», блестящими от избытка жидкости, но в них не было выраженной дегенерации. Мы часто обсуждали это необычное явление, но не могли найти ему адекватного объяснения. Слишком много было привходящих факторов. Мы согласились использовать для этих случаев термин «голодные отеки», введенный во врачебный обиход во время Первой мировой войны, при учете других данных: дефицита витаминов, поражений сосудов на фоне инфекционных заболеваний, недостатка белка, избыточного потребления соли и воды, диеты с избытком углеводов и многого другого.
Однажды к нам в госпиталь приехали две русских женщины-хирурга. Мы рассказали им о водянке и показали нескольких больных. Женщины сморщили свои курносые носики и уверенно сказали, что это влажная дистрофия.
В тот момент это слово прозвучало для нас как пустой звук, но мы понимали, что этот термин родился в результате серьезной и многолетней работы, хотя и выполненной не этими самоуверенными юными дамами. Слова «влажная дистрофия» означали не только результат научной работы врачей и ученых, но и судьбу миллионов, за этими словами слышались стоны бесчисленных жертв нашего времени.
Вскоре за этими военными хирургами последовал приезд комиссии. Она состояла из двух пожилых и, как выяснилось, очень опытных врачей. Гражданский врач выступал в роли эксперта, а майор в роли организатора. Мы хорошо поладили с обоими, несмотря на то что гражданский врач придирался к мелочам, и мы расходились с ним во мнениях относительно некоторых деталей. С майором я почти подружился; в том, что касается сердечной недостаточности, мы учились по одним учебникам. Это нас сблизило.
Эти два врача просмотрели все истории болезни. Они составили свой список и, осматривая больных, сами выкликали их имена. Целый день мы занимались диагностикой дистрофии у наших пациентов согласно следующей схеме: Д-1 (первая степень дистрофии), Д-2 (вторая степень дистрофии), Д-3 (третья степень дистрофии). Больные проходили бесконечной чередой: Д-3, Д-2, Д-2, Д-3, Д-1 и так далее — имя за именем, одно иссохшее тело за другим.
Русские иногда качали головой, монотонно перечисляя: «Д-3, Д-2, Д-2, Д-2, Д-1, Д-3…» Мимо устало тащились сотни людей. К самым тяжелым мы шли в палаты сами. Некоторые пытались встать, но без сил падали на койки, а мы переходили к следующим.
В задачу комиссии входило определить, сколько случаев дистрофии в нашем госпитале и какова тяжесть каждого случая.
Мы были не готовы использовать слово «дистрофия» и предпочитали пользоваться термином «голодные отеки», но этот термин можно было приложить только к случаям с отеками, но были случаи с подобными симптомами, но не сопровождавшиеся водянкой. Сами больные вскоре стали называть свое состояние «штрофией», а себя «штрофиками», как они это произносили. Многие хотели, чтобы их причислили к «штрофикам», потому что они получали больше еды. Собственно, комиссия определяла число случаев дистрофии только по одной причине: госпиталь должен был получить дополнительное количество продовольствия исходя из числа случаев дистрофии. Отныне, наконец, нормы питания были основаны по десятому разряду. Дистрофиками занялись всерьез.
