Троцкий - Кармайкл Джоэль (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Если не считать межрайонцев, за Троцким не было никакой организации. У него была группа его бывших, так сказать, редакционных сотрудников — множество талантливых журналистов, писавших для разных газет, которые он в разные годы издавал: Луначарский, Рязанов, Иоффе и другие; часть из них стали впоследствии широко известными, но, хотя эту литературную братию, в которой такие люди, как, например, Рязанов, были еще и «мыслителями» или, по крайней мере, учеными, и можно было назвать сливками движения, лидерами их никак нельзя было назвать.
Троцкий, который не видел Ленина со времени их прохладной встречи в Циммервальде в 1915 году, впервые снова встретился с ним на собрании большевиков и межрайонцев десятого мая.
На этом собрании Троцкому пришлось признать, что любое объединение большевиков и меньшевиков больше не имеет смысла. Уже это само по себе подразумевало, естественно, что теперь он сам склоняется к большевикам.
Ленин предложил Троцкому и небольшой группе его последователей немедленно войти в большевистскую партию; он даже предложил им ведущие посты в партийных органах и в «Правде». Троцкому это показалось неудобным, и, поскольку прошлое не позволяло ему назвать себя большевиком, он предложил создать новую партию путем слияния соответствующих организаций большевиков и межрайонцев на общем съезде, который заодно провозгласил бы и новое название единой партии.
Но такое неравное «слияние» было явно нереальным. Идея объединения неравных сил Троцкого и большевиков была на время оставлена.
В организационном смысле Троцкий оказался теперь без определенного дела: предпринятая им без особого энтузиазма попытка найти для себя рупор в журнале Горького «Новая жизнь», который подобно самому Троцкому висел в неком вакууме между меньшевиками и большевиками, не привела ни к чему. Он попытался создать собственную газету «Вперед»; но удалось выпустить только шестнадцать номеров, да и то без всякой регулярности.
В общем, Троцкому оставалось реализовать свое влияние только с помощью своего уникального дара — речи! Изолированный на время от всяких организаций, но имея в своем распоряжении огромные массы людей, взбудораженных новыми идеями, пришедшими вслед за переворотом, Троцкий-оратор стал незаурядным фактором, формировавшим настроения Петрограда.
В течение нескольких месяцев весь город кипел от митингов: в сущности, почти в любой момент где-то, в каком-то месте обязательно шел митинг и бурлила ненасытная аудитория, жаждавшая ораторов. К концу мая Троцкий и Луначарский, тоже талантливый оратор и литератор, стали самыми популярными среди левого крыла сторонников Советов.
Конечно, в высшей степени безнадежно пытаться воспроизвести на бумаге воздействие устного слова. В случае Троцкого такая попытка кажется необходимой: ведь именно своему ораторскому дару он прежде всего обязан большей частью своей карьеры.
Вот что пишет Луначарский.
«Я считаю Троцкого едва ли не величайшим оратором нашего времени. В свое время я слышал почти всех величайших парламентских и народных глашатаев социализма и великое множество знаменитых ораторов буржуазного мира, и я затрудняюсь назвать кого-либо, кроме Жореса… кого бы я мог поставить рядом с Троцким.
Его впечатляющее появление, великолепные широкие жесты, мощная, ритмичная речь, громкий, звучащий без устали голос, замечательная связность мысли, литературное построение фразы, блеск образов, жалящая ирония, возвышенный пафос, совершенно исключительная логика его особенного стального сарказма — таковы качества ораторского дара Троцкого. Он умел говорить очень кратко — буквально несколько язвительных выпадов, но мог и произнести огромнейшую политическую речь… Я видел Троцкого, говорящего по 2,5–3 часа подряд перед совершенно безмолвной аудиторией; люди — все до единого — стояли завороженные этим грандиозным политическим трактатом. Все, что говорил Троцкий, в большинстве случаев было мне знакомо; в этом смысле, конечно, каждый агитатор вынужден снова и снова повторять многие из своих идей перед все новыми и новыми толпами, но Троцкий всякий раз преподносил ту же самую идею в новом одеянии…
Троцкий — это великий агитатор. Его статьи и книги представляют, так сказать, застывшую речь — он писатель в своих речах и оратор в своих книгах».
Вот как сам Троцкий описывает источники своего великого дара:
«Каждому подлинному оратору ведомы мгновения, когда нечто много более мощное, нежели его заурядное «я», говорит его голосом. Это и есть вдохновение. Оно возникает благодаря высочайшей творческой концентрации всех твоих сил. Подсознательное поднимается из самых глубин и подчиняет себе сознательную работу мысли, сплавляясь с ней в высшее целое».
Троцкий выступал почти регулярно перед огромными толпами народа в цирке «Модерн». Именно в присутствии этих чудовищных масс людей, среди которых лишь немногие были марксистами или профессиональными революционерами, талант Троцкого мог развернуться во всей полноте. Именно здесь могла полностью проявиться не интеллектуальная, а эмоциональная, артистическая и лирическая сторона его личности: он поддавался, как отмечал позднее, напору, вихрю эмоций, которые были в полном соответствии с бесформенными эмоциями стоявших перед ним темных масс, и это подсознательное сметало все его чисто рассудочные соображения о том, как начать, каким образом доказывать и где ставить политические акценты. Он облекал в звуковую плоть эмоции бесформенной толпы. Все это лишний раз подчеркивает разницу между оратором и участником дискуссий.
В цирке «Модерн» почти всегда была такая давка, что Троцкий не мог пройти к трибуне: его приходилось проносить на руках над собравшейся шумной толпой. Иногда он ловил взгляды двух своих дочерей, Зинаиды и Нины; юные девушки горящими глазами следили за своим знаменитым отцом.
Митинговый период русской революции был, по сути, наиболее благоприятным для Троцкого: всплеск идей, дискуссий, планов и проектов всякого рода был так интенсивен, что такой оратор, как Троцкий, умевший найти общий язык с самыми разными людьми и, по словам Суханова, замечательно «разогревавший» самые разные аудитории, был абсолютно в своей стихии. В ситуации, когда люди были поглощены общественной жизнью — массовыми митингами, коллективным проецированием эмоций, символами и т. д., завораживающие ораторы были, конечно, нарасхват.
На митинге Троцкий был на месте гораздо больше, чем сам Ленин: вот суждение Луначарского:
«Весной 1917 года, под влиянием огромного размаха агитационной работы и ее ослепительного успеха, многие люди близкие Троцкому даже склонны были видеть в нем подлинного вождя русской революции. Так, покойный М.С. Урицкий однажды сказал мне: «Вот произошла великая революция, и сейчас у меня появилось чувство, что, как ни способен Ленин, его личность начинает блекнуть рядом с гением Троцкого».
Это суждение оказалось неверным не потому, что Урицкий преувеличивал таланты и способности Троцкого, а потому, что в это время масштаб государственного гения Ленина был еще не ясен.
В самом деле, после первоначального громоподобного успеха в момент своего появления в России и вплоть до июльских дней Ленин до некоторой степени находился в тени: он редко выступал, мало писал; но, пока Троцкий витийствовал на массовых митингах в Петрограде, Ленин занимался текущей организационной работой в большевистском лагере».
Именно это «витийство» Троцкого на массовых митингах сделало его звездой на небосклоне того периода. Он воплощал собой народное обличье революции как таковое, а поскольку даже главных действующих лиц этой драмы неизбежно завораживала героика, с которой осуществлялась Идея, то и роль Троцкого соответственно раздувалась.
Во всяком случае, поскольку на данный момент Троцкому «ничего не оставалось», кроме того, чтобы объединиться с Лениным, он вынужден был сделать это достаточно быстро.
К июлю стало совершенно ясно, что не может быть и речи об изменении названия партии, которое позволило бы Троцкому изобразить вхождение в нее как «слияние»: теперь он должен был формально присоединиться к большевикам на их Шестом съезде.
