Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
И когда Славка подошел, обида, перегоревшая и сбитая в тугой комок, сидела в горле у Тима. И Тим сказал Славке те слова…
Так началась четвертая жизнь Тима. Без Славки.
И очень скоро, уже по дороге домой, Тим почувствовал, что такая жизнь хуже смерти.
Сначала Тим говорил себе: «Он сам виноват. Он поступил нечестно». Но такие мысли не успокаивали. Во-первых, несмотря ни на что, Тим понимал: Славкино решение было правильным. Славка же не подозревал о Тимкиной трусости! Он просто хотел уберечь Тима от риска.
Во-вторых, какая разница — виноват Славка или нет, если Тим без него не может жить? И если сам он, Тим, виноват перед Славкой в тысячу раз больше?
Была бы хоть какая-то надежда, что Славка забудет эти подлые слова «хуже, чем враг», — тогда другое дело…
А может быть, надежда есть? Славка гордый, но он же добрый. И если честно рассказать о своем сегодняшнем страхе, о своих дурацких мыслях, о нелепой обиде, он, может быть, поймет?
Ведь не смеялся же он, когда Тим признался, как боялся лезть на марсовую площадку «Сатурна»…
Но тогда Тим боялся и все-таки лез. А сегодня струсил до конца.
Но этого же никто не знает! Если бы Славка не приказал, разве бы Тим ушел?
А может быть, завтра утром Славка сам подойдет и скажет:
«Брось, Тимсель, не надо обижаться…»
Скажет? После того как Тим сказал ему такое?..
Нет, надо идти и все объяснить. Сейчас, скорее… Или не сейчас? Может быть, лучше завтра, чтобы сначала успокоиться и найти самые убедительные, самые правильные слова?
Мучиться до завтра?
Но, может быть, это все-таки лучше — подождать? Чтобы Славкина обида не была такой жгучей?
Эти мысли грызли Тима на улице, дома и в гостях у человека, который недавно встречался с папой на Канарских островах. Это был давний товарищ отца и мамы, он знал Тима с пеленок. Он спросил:
— Тим, что гложет юную твою душу?
Мама сказала:
— Он сегодня как в воду опущенный. И не могу добиться, что случилось.
— Ничего не случилось, — сказал Тим.
Он не знал, конечно, что в этот момент Валентина смотрит на листок с отпечатанными буквами и озабоченно говорит Диньке, который засиделся у нее допоздна:
— Здесь что-то не так. Я определенно чувствую, что нам придется ехать на другой конец города…
Они приехали туда через сорок минут. Папин товарищ ввел их в комнату.
— Полюбуйтесь на неожиданных гостей.
Валентина протянула Тиму листок:
— От Славы.
Динька держал под мышкой второй том «Международного свода сигналов» — книгу разбора.
С этой секунды четвертая жизнь Тимселя рванулась и начала раскручиваться, как часовой механизм, у которого сорвало маятник (в этом случае шестерни воют от перегрузки, а минутная стрелка вертится со скоростью велосипедной спицы).
Буквы NC ударили, как двойной выстрел. Тим распахнул книгу. Сколько ушло на расшифровку? Минута, две? Тим не знал. Но он запомнил: когда прочитал номер вагона, большие электронные часы на стене показали 21.07.
Метнувшись к двери, он успел крикнуть маме:
— Славка уезжает, я на вокзал!
И через три секунды был на улице…
Про вокзал Тим крикнул для краткости. Он понимал, что туда уже не успеть. Был единственный шанс увидеть Славку — перехватить его на Черной Речке. До отхода поезда двадцать три минуты. Еще примерно столько же пройдет, пока поезд минует туннели, проползет над бухтами и одолеет подъемы и спуск. Но и катер на Чернореченский причал идет сорок минут. А как добраться до катера?
Тим рванулся к обочине.
По дороге, пересекавшей новый район, то и дело проносились легковые автомобили. Три из них Тим без колебания пропустил. Это были два самодовольных личных «Москвича» и такси, набитое пассажирами. Но когда за стеклами еще одного такси блеснули золотые полоски наплечного шеврона, Тим вскинул обе руки. Его оранжевая рубашка полыхнула в свете фар.
Тим не ошибся. Машина проскочила метров двадцать и завизжала тормозами.
— Эй, мальчуган, что случилось?
Не было времени придумывать истории. Да и зачем?
— Товарищ капитан, мне надо на Черную Речку, к поезду! У меня уезжает друг!
— Да ты что! Мы совсем не туда!
— Я понимаю! Мне бы только до причала, до катера!
— Дома-то тебя искать будут…
— Дома знают, честное пионерское! И улицы бросились навстречу, размазывая фонари в сплошные желтые полосы.
— Прямо к Орудийной, — сказал водителю человек в форме капитана Морфлота. — Ничего, это не очень большой крюк.
Машина подлетела к арке, за которой тянулись бетонные пирсы.
— Ни пуха ни пера, малыш!
Тим бросился к кассе.
…Зря он торопился. Зря капитан гнал машину. Вообще все зря…
Над окошечком кассира был пришпилен листок с обыкновенными и беспощадными словами:
«Движение пассажирских катеров по Большой бухте закрыто до 23.00».
Тим прочитал эти слова несколько раз. И все еще машинально шарил в карманах, искал мелочь для билета.
«А ведь и денег нет ни копейки…»
Когда бежал, в кармане что-то звякало, а сейчас оказалось — ключи. Два плоских ключа на блестящем колечке: от квартиры и от «Маугли». Тим растерянно подержал их на ладони.
И вдруг Тим понял, что ключ — это надежда.
Это риск — почти такой же, как с «Сатурном». Но ведь Славка уезжает!
По бульвару, мимо праздничных людей и светящихся фонтанов, Тим бросился к Адмиральской пристани.
Повезло! У дощатого настила прыгал на короткой зыби катер-лимузин. С пристани на борт шагнул молодой офицер в парадной форме.
— Товарищ капитан-лейтенант! Подождите, пожалуйста! Товарищ капитан-лейтенант! Мне надо на Северный берег, а рейд закрыт! Меня мама потеряет! — Сейчас нельзя было говорить настоящую причину.
Офицер обернулся. Веселые глаза, белые зубы.
— Что за крик?
— Мне надо на Северный берег, а катера не идут!
— Мы не туда, мы на крейсер.
— Вам же это две минуты! Пожалуйста!
— Не положено.
Тим заплакал. От бессилья и тоски по Славке.
— Ты что слезы льешь, моряк? Веснушки хочешь смыть?
— Дома же беспокоятся, — соврал Тим, а думал по-прежнему о Славке.
— Где же ты был? С обеда предупреждали, что рейд закроют.
— Я у товарища засиделся…
— Шут с тобой, прыгай, Конопухин… Пускай мамаша тебе всыплет по тому месту, на котором засиживаются. Оно у тебя тоже с веснушками?
Ладно, сейчас не до обид! Лишь бы скорее!
Катер вздыбился, раскидав пенные усы. Северный берег с обелиском в честь воинов-гвардейцев приблизился, накатил вплотную, навис над Тимом.
Каменистая крутая тропинка вела от пирса наверх, туда, где шоссе и автобусная остановка. Можно и по лестнице, но тропинкой ближе… Теплый, но плотный ветер качнул Тима над откосом, пузырем надул рубашку — она выбилась из-под резинки на поясе. Тим схватился за кусты, в ладонь злорадно вгрызлись мелкие колючки. Наплевать! Лишь бы успеть!
Квадратные окна автобуса светились у остановки.
— Подождите!
Зашипели двери, мигнули красные фонарики. Насмешливо так мигнули, будто сказали: «Денег нет — нечего и соваться».
Cледующий автобус — через полчаса. А поезд, наверно, уже в пути.
У поворота заметались лучи от ярких фар. Тим выскочил на дорогу. Высоко поднял руки.
Крытый брезентом грузовик взвыл, как остановленный на бегу мамонт. Шофер в синей робе и берете со звездочкой распахнул дверь:
— Ты что, парень?! Головы не жалко?!
— Товарищ водитель! Мне надо на Кипарисную! Это прямо по дороге, до поворота!
— Ты что, обалдел? Это военная машина!
— Товарищ водитель! У меня друг уезжает, я не успею!
— Уйди с дороги!
— Я же его больше никогда не увижу!
— Я из-за тебя на губу сяду!
— Меня не заметят в кабине, я пригнусь! Товарищ…
— Носит вас по ночам! Лезь!
В машине резко пахло бензином.