Мальчишки из Нахаловки (Повесть) - Мандругин Александр Андреевич (полные книги TXT) 📗
— Спасибо, сынок.
— Дедушка, у нас несчастье случилось, выручите, пожалуйста. — Голос у Котьки был ласковый, такой вежливый. — Понимаете, ночью у нас лодки смыло.
— Все до единой? Ай-я-яй, беда-то какая, — запричитал дед. — Поди, их в Урал унесло. Как же вы теперь будете, ребятки, домой-то отсюдова добираться?
— Одну мы нашли. Помогите, дедушка, пожалуйста, пригнать ее. Она у того берега, к коряге прибилась.
— Как не помочь. Сейчас вот рыбку пристрою и сплаваю.
— Спасибо, дедушка, большое спасибо. Мы вам заплатим.
— Да на что мне ваша плата, в беде надо помогать друг дружке.
Короче говоря, дедушка Кожин пригнал бойскаутам лодку, а пока он плавал, Геннадий собрал совет старших, который принял решение: исследование острова отменить, так как все измучены бессонной ночью. На оставшейся лодке перевезти с острова на берег малышей и отправить их домой, а старшие — Геннадий, Соколиный Глаз и Орлиное Крыло — попытаются догнать остальные лодки.
И вот теперь остров свободен от бойскаутов.
Ребят позвал Коростин. Когда они подошли, Вася раскладывал газеты на три пачки. Разложив, завернул их в клеенку и рассовал в судовешки. Сверху покрыл травой, на траву положил рыбу и снова закрыл травой. Тщательно осмотрел: не просвечивает ли клеенка сквозь прутья судовешки.
Коростин объяснил: Володька и Газис с дедушкой возвращаются в Нахаловку. Одному дедушке на быстрине не выгрести. Володьке и Газису придется бурлачить — тянуть лодку через перекат бечевой. Когда придут в Нахаловку, газеты отдадут: Газис — Никите Григорьевичу, Володька — Екатерине Ивановне. Что делать дальше, им скажут. Максим остается рыбачить.
Лодка с дедом и с ребятами ушла. Без них на стане стало как-то тоскливо. Максим сидел на берегу и молча смотрел на воду. Подошел Коростин.
— О чем задумался? Скучно без друзей? Вы зачем сюда приехали? Рыбачить. Так давай будем рыбачить.
Он разделся, взял бредень. За другой конец взялся Максим. Наловили животки. Расставили крючки и перетяги. Лодки не было, и пришлось их ставить все с одного берега. Самые соминые места — коряги и омуты под ними — остались без крючков. Максим несколько раз лазил в холодную воду и озяб. Чтобы согреться, сделал несколько сальто.
— Где ты такой премудрости научился? — спросил Коростин.
— А это нас Никита Григорьевич научил.
— Ну, Никита на все руки мастер.
— А где он всему этому научился? Ведь его отца убили, когда он был маленький.
— Жизнь научила.
И Коростин рассказал.
Когда в 1905 году Никиту сняли в Петербурге с ограды Адмиралтейства с простреленной грудью, чуть живого, а отца убили, мать с горя сошла с ума. Так и умерла в сумасшедшем доме. Никиту взял к себе отцов друг. Электромонтер по специальности. И пристроил мальчика к своему делу. Но через некоторое время этого друга осудили и выслали в Сибирь на поселение. С ним в ссылку уехал и Никита. Потом они убежали в Харбин, на Китайско-Восточную железную дорогу. Друг отца работал электромонтером, попал в железнодорожную катастрофу и погиб. Никиту приютили друзья-китайцы. У хозяина был сын-акробат, работал в цирке, научил своему делу Никиту и взял в цирк. А там он увлекся еще и французской борьбой. Перед — войной Никита Григорьевич вернулся в Петербург, работал на заводе. Он довольно часто рассказывал рабочим о царской «ласке». А когда началась война, его отправили на фронт. В госпитале он продолжал свои рассказы о том, почему рабочему люду плохо живется, и, немного подлечив, его выслали в Оренбург.
Ранним утром следующего дня Максим проверил крючки. Попались два соменка и судак. Ничего, подходяще, уха будет.
По реке глухо, чуть подрагивая на водной ряби, прокатилось: бу-ум. Потом пошло мерно, рассудительно и солидно: бум, бум, бум. Это большой соборный колокол звал верующих к воскресной обедне. Сейчас мать печет лепешки. Смажет их подсолнечным маслом и подаст стопку на стол. Пахучие, румяные.
Так уж повелось в рабочей Нахаловке. В будние дни можно обойтись пустыми щами и картошкой в мундире. А уж в воскресенье готовят пять-шесть блюд: щи с коровьей или бараньей головой, молочная лапша. Потом каша молочная, пшенник, лапшевник, сухарник, яблочник. (Яблочник — это толченая картошка, запеченная с молоком. А яблочником называется потому, что картошка есть не что иное, как чертово яблоко.) А иногда мать еще напечет блинчиков. Смажет их коровьим маслом, уложит на сковороду и поставит в печь на вольный дух. К обеду пропитаются маслом, перетомятся — и такие!..
Максим даже вздохнул от этих мыслей. Правда, теперь мать все реже и реже устраивает воскресные обеды. Мясо — не укупить; молоко подорожало, да и муку давно уже не брали белую, скажем, сорта «первый голубой», а все «третий красный» — простой размол, наполовину с отрубями.
К обеду вернулись дедушка с ребятами. Утром Володька и Газис решили узнать, что же намерены дальше делать бойскауты? Пошли к Котьке. Скучно, мол, одним. Стали звать Котьку на Сакмару. А он в ответ:
— Сыт я вашей Сакмарой. Вот видите, — и показал шишку на лбу.
Когда он рассказал о злоключениях бойскаутов на острове, Газис с невинным видом спросил:
— Значит, правда на острове есть ведьмы, лешие?
— Ну лешие не лешие, а волков там полно.
— А я бы съездил на остров, — сказал Володька, — чтобы убедиться самому, что там ничего страшного нет.
— Правильно, молодец, — раздался за спиной голос Геннадия, он, оказывается, был в доме у Гусаковых и через открытое окно слышал разговор. — Пойдете с нами на остров?
— А чего ж не пойти, пойдем.
— Ну, так мы весной организуем там лагерь и облазаем остров вдоль и поперек.
— Весной, — разочарованно протянул Володька, — когда еще она будет.
— Наш руководитель считает, что раньше нельзя. Надо как следует подготовиться. Да, а почему вы не пришли в наш клуб? В бойскауты думаете вступать?
— Думаем, — ответил Газис, — да костюмы дорогие больно.
— Ну это пустяки, мы вам купим.
На этом ребята расстались.
Ура, революция!
Ну вот и кончились каникулы. Начинался новый учебный год, последний год в школе. Ребята вступали в тот возраст, когда человек волей-неволей начинает осмысливать действительность, приглядываться к миру взрослых. Какая она, взрослая жизнь? Отец внушал Максиму: приглядывайся к жизни, вдумывайся в нее и ищи любую возможность, чтобы сделать ее лучше не только для себя, но и для других. А главное, учил отец, думай. Думай сам, чужим умом умен не будешь. И не бойся труда. Труд делает жизнь осмысленной, сближает людей. От безделья они тупеют.
Дошли ли эти истины до сознания ребят, трудно сказать. Скорее всего они были восприняты пока подсознательно. Весь уклад их жизни, окружающая среда были такими, что без труда не проходило ни одного дня.
Война стала как-то заметнее в этом далеком от фронта городе. На улицах появилось больше раненых, безногих и безруких. Между Нахаловкой и слободкой встала цепь больших бараков для беженцев — украинцев и поляков, эвакуированных из полосы боевых действий. Цены на продукты продолжали расти. Хлеб в лавках стали продавать по карточкам.
У ребят появилась новая забота. Через день они вставали затемно, еще до гудка и бежали в лавку, чтобы до школы получить хлеб. Брали на два дня. А тут еще зима выдалась снежная! Сыплет и сыплет. Приходилось чистить его каждый день. А не чисть — землянку завалит вместе с трубой. Да мало ли дел: воды в кадушку натаскай, дрова подготовь, за младшими присмотри, А в учебе само собой, тоже отставать нельзя. Да и поиграть с друзьями надо выкроить время. Так что Максим и не заметил, как зима покатила под гору. Вон уже февраль кончается.
Максим бегом влетел в школу. Он запаздывал. Но, к его удивлению, занятия еще не начались. Все сидели за партами и ждали Екатерину Ивановну, она почему-то не шла. От нечего делать ребята стали пускать голубей, обстреливать друг друга из трубочек. Постепенно шум нарастал, кто-то кого-то стукнул линейкой, один дал соседу щелчка, а тот ответил тем же.
