Воспоминания глупого кота (ЛП) - Бланко Вила Луис (читать книги без TXT) 📗
Маноло – это просто восхитительное создание. Он – житель Ла Манчи, как и Давид,
поздней весной в один из знойных вечеров нырнул в бассейн. Уровень воды был ниже положенного, и он очень сильно ударился головой о цементное дно. У него оказались сломанными шейные позвонки, и что хуже всего, поврежден спинной мозг. Все отлично отзывались об этом замечательном Маноло, о его легком характере, чувстве юмора, его веселости. Это веселость человека, осужденного провести всю свою жизнь, прикованным к инвалидной коляске.
Лоренцо, уроженец земель Эль-Бьерсо провинции Леон – “сеньор Бембибре”, как
литературно называет его тот, кто всем заправляет, — утром спускался под горку на велосипеде в своем городке Бембибре, когда понял, что отказали тормоза. На свою беду он не смог предотвратить падения. Похоже на обман, не так ли? У Лоренцо, кроме того, все осложнилось флебитом и жидкостью в легких. Я плохо в этом разбираюсь, поэтому говорю то, что понял из услышанного.
Еще один Луис, большой, поступил гораздо позднее, и в самые первые недели для
всех был просто невыносим. Думаю, что потом он сильно изменился. Луис – студент из
Алкалы, это совсем рядом с Мадридом. Когда он ехал, то врезался в бок пассажирского
автобуса. Первый взгляд на его внешний вид, очевидно, производил большое впечатление.
Какое-то время бедняга выбивался из общего настроения. Излишне сильный и жеский по характеру он постоянно выражал свой протест, находясь в атмосфере теплоты, сердечности и взаимной поддержки со стороны оставшихся больных. Но, тем не менее, сил у него было недостаточно, чтобы сдержать слезы, вздохи, печаль и тоску, охватившую эту “тяжелую” палату.
Константино поступил последним, и я плохо помню, какой несчастный случай привел
его на больничную койку. Думаю, что это была автомобильная авария неподалеку от
нашего дома, и конечно же на дороге, ведущей в Эль-Пардо. У Константино, которого
многие называли Тино, был самый заурядный случай.
В первые недели пребывания Луиса Игнасио в больнице Давид и Артуро, которые уже
могли передвигаться и даже выходили на прогулку на улицу, всегда ему помогали. Помогал и Маноло, но ему приходилось тяжелее, и он очень быстро уставал. Когда у него появилось больше сил, оказалось просто потрясающим видеть его вместе с Давидом и Артуро, устраивающим заезд на креслах по коридору третьего этажа. Этот его заезд заканчивался шутками, наездом на медсестер, с которыми у него были доверительные отношения, с кем-то больше, с кем-то меньше.
Луис Игнасио присоединился к ним после долгих недель растяжки позвоночника, после
более чем пятичасовой операции и тяжелых, мучительных испытаний, когда он должен был лежать на кровати с подвешенным грузом, постепенно приподнимаясь все выше почти до вертикального положения. Теперь они передвигались уже вчетвером и начали играть в карты в вестибюле главного входа. Тогда же Луис Игнасио рассказал своим друзьям о том, что произошло той ночью с восьмого на девятое сентября, которую тот, кто всем заправляет, всегда называет “ночью чуда”.
Эта история проста в своем драматизме. Луис Игнасио вышел из дома в Мургии, чтобы
попрощаться с друзьями, поскольку каникулы заканчивались, и на следующий день он должен был возвращаться в Мадрид. Они выпили чего-то прохладительного в Арлоби, как
и всегда. Было около половины третьего утра. Кто-то сказал, что в ближайшем городишке
праздник. Луис Игнасио отказался идти, он хотел вернуться домой и лечь спать., поскольку на следующий день нужно было рано вставать и отправляться в путь. Но все тот же
вышеупомянутый кто-то настоял на своем: “Только заглянем посмотреть что почем, и сразу же уйдем”.
Все произошло именно тогда, когда он возвращался. На одном плохо спроектированном
повороте, как я услышал из разговора с Бегонией-матерью, на который она его все-таки вынудила. Машина плохо вписалась в поворот, ее занесло, и она завалилась капотом в кювет. Друзья, ехавшие следом, без промедления кинулись на помощь пострадавшим. В разбившейся машине было пять человек: водитель, один парень, сидевший рядом с ним, Луис Игнасио на заднем сиденье посредине, и две девчонки по обеим стороны от него. Девушки не сильно пострадали, как я думаю, они отделались ушибами и царапинами. Водитель сломал себе ключицу, или что-то в этом роде. Его приятель получил серьезные травмы лица, особенно это касается левого глаза, он все еще до конца не поправился, и поправляется с трудом. А поскольку его родители являются большими друзьями старших, я слышал об этом в доме неоднократно. Луис Игнасио сразу же понял, что не мог пошевелить ногами.
Когда той ночью, после трезвона в дверь кузины Аны, тот, кто всем заправляет, помчался в
Виторию, все уже знали, что дело очень серьезное. Знали или предчувствовали. Несколько часов спустя после рентгенологического обследования дежурные невролог и травматолог сообщили тому, кто всем заправляет, окончательный диагноз: перелом двух позвонков шейного отдела…
Они сказали об этом отцу в коридоре сразу в лоб, без подготовки. Я слышал, как он тысячу
раз говорил о том, что никогда полностью в это не верил. В сопровождении медсестры он несколько раз входил в отделение интенсивной терапии и старался подбодрить Луиса Игнасио, поглаживая ступни его ног. “Ты щекочешь мне левую ногу… А сейчас правую”, – говорил паренек.
- Да, как машина, оставшаяся без бензина, еще проезжает вперед триста метров по
инерции, – не соглашался один из врачей, поставивший диагноз самым первым.
Тот, кто всем заправляет, молчал и при каждом удобном случае снова приходил в
реанимацию. “В правой ноге, – сообщал Луис Игнасио полурадостно-полусмиренно. – А
теперь в… опять в правой”.
Тот, кто всем заправляет, гораздо позднее с удовольствием рассказывал, что он выходил
из реанимации, не смиряясь с диагнозом, надеясь на чудо. Это было непросто, но, по его
словам, единственное, что он мог сделать, это надеяться на чудо, вопреки очевидности.
- Да, да – в довершение говорил он – машина, которая осталась без бензина, но
продолжает катиться по инерции…
- В любом случае, – пояснил он однажды, – несмотря на мою надежду и в ответ на мою
щекотку, питавшую эту самую надежду, врачи с уверенностью ставили диагноз, не оставляющий никаких сомнений о необратимом характере травмы. И сутки спустя после
происшествия они еще говорили о целесообразности перевода Луиса Игнасио в отделение
для инвалидов, где ему, по крайней мере, помогут с протезами, и он сможет научиться на
них передвигаться…
Кому-то может показаться странным, что тот, кто всем заправляет, всегда говоря о той
ночи, хотя и делает это редко, называет ее “ночь чуда”. Ночь чуда… Ему видней. Я,
наоборот, никогда не воспринимал эту ночь подобным образом. Для меня это были долгие,
мглистые ночи, я видел уходящую и приходящую надежду в глазах ребят и, конечно же,
взрослых. Я всегда чутко реагирую на их взгляды, ведь через них до меня долетают
отзвуки новостей о течении болезни Луиса Игнасио, как отражение его постоянных
сомнений и тревог. Я говорю о Мадриде, не о Мургии,потому что два первых тамошних
дня прошли в почти непрерывных слезах. Случившаяся беда казалась непоправимой, и
все, едва перестав плакать, принимались рыдать снова. Очень странно, но я даже не помню, как мы ехали обратно. Припоминаю, что в тот самый день, когда произошла авария, уезжали Хавьер, кузина Моника и малышка Бегония, поскольку Хавьер и Моника должны были сдавать экзамен, подчищая хвосты, висящие с прошлого курса. Машину вела малышка. И тот, кто всем заправляет еще спросил ее, в состоянии ли она сесть за руль, или хочет вернуться на поезде, или автобусе. Она ответила, что готова вести машину, и что все будет хорошо. Глаза Бегонии-дочери были покрасневшими от слез, но я уверен, что этот смелый поступок был точкой отсчета в преодолении несчастья.
