Ловушка для волшебников - Джонс Диана Уинн (онлайн книга без TXT) 📗
— Только Хатауэй. — И Эрскин упрямо набычился.
Военный совет зашел в тупик. Наконец Торкиль надменно обронил:
— Так уж и быть, попросите Хатауэя. Только меня увольте, я при этом присутствовать не желаю.
Говарду показалось, что лучше решения и не придумаешь, но Эрскин был тверд. Торкиль в ответ напыжился еще сильнее, но снизошел до уступок:
— Хорошо, я согласен присутствовать при переговорах. Но я лично ему ни слова не скажу, даже не просите.
Эрскин твердо стоял на своем: уламывать Хатауэя должен сам Торкиль, и точка.
Торкиль вскочил, высокомерно вскинул голову и заявил:
— Тогда я категорически отказываюсь участвовать в этой затее. В каком бы то ни было качестве.
Говард вздохнул. Вот упрямцы! А время-то идет! И вечер уже скоро, и Фифи в плену!
— Ну, раз ты слишком гордый… — начал он, обращаясь к Торкилю.
— Да не в гордости дело! — Торкиль негодующе топнул по каменному полу. — Я тебе сейчас покажу!
Он подбежал к гардеробу и распахнул дверцы. Внутри рядами теснились на вешалках рясы, сутаны, стихари, епитрахили, но затесались среди них и другие облачения Торкиля, совсем не церковные. Говард узнал наряд Аладдина и балахон египетского фараона. Торкиль поспешно раздвинул вешалки, обнажив пустую стенку. К счастью, он был слишком занят и не видел, как Эрскин заговорщически подмигнул Говарду.
Катастрофа подошла к гардеробу и с восхищением воззрилась на наряды.
— Ты, оказывается, жуткий воображала! — воскликнула она. — Таким вредным и хитрым в церкви жить не положено!
Торкиль был польщен. На надменно надутом лице мелькнула улыбка. Он взял из угла гардероба епископский посох с навершием, похожим на бараний рог, ткнул в стену и произнес:
— Хатауэй!
На белой штукатурке проступил туманный квадрат, потом он превратился в подобие окошка, а за окошком возник Хатауэй. Он сидел у себя в кабинете и читал книгу, но тут поднял голову и воскликнул:
— Торкиль! — Он обрадованно вскочил, отбросил книгу и со счастливым смехом кинулся к окошку. — О Торкиль, о, счастливый нынче день!
Торкиль больше не дулся и не пыжился, а улыбался до ушей.
— Хатауэй, прости меня, — произнес он, и голос у него дрогнул от сдерживаемых слез.
— Ах, глупости, тут я во всем виновен, — возразил Хатауэй. — Но что случилось, чем ты так взволнован?
— Ничего не случилось. — Торкиль шмыгнул носом и утер его ладонью. — Мы просто решили избавиться от тройки старших. Нам нужна твоя помощь.
Хатауэй схватил книгу и со смехом подбросил ее в воздух. Он радовался так же, как Торкиль, хотя Говард быстро сообразил, что Хатауэя больше всего прельщает мысль избавиться от Шик и Диллиан. А когда он выслушал Торкиля и понял, как и что ему предлагают наврать, то ухмыльнулся зловредно, будто Катастрофа, и заверил:
— Я все исполню, будьте вы покойны! Но как мне сообщить, что удалась затея наша? Будешь ты в соборе? Увидимся с тобой через окошко?
Эрскин выступил из-за плеча Торкиля.
— Сообщи мне, — сказал он. — Найди любую сточную канаву или трубу. Что там у вас в ходу. И скажи туда. Я сразу услышу.
— А вот и главный заговорщик с нами! — засмеялся Хатауэй. — Скажи мне, Эрскин, сколько дней и зим ты замышлял сей план? Скажи-ка, братец!
Катастрофа протолкалась к окошку, вопя:
— Сейчас моя очередь говорить с Хатауэем! Пустите! Моя очередь!
Вопила она так пронзительно, что ответа Эрскина Говард толком не расслышал. Ему показалось, что Эрскин ответил: «Последние тринадцать лет». Катастрофа влезла в шкаф, прижалась носом к окошку в стене и горячо залепетала что-то свое. И лепетала бы еще долго, если бы Хатауэй не прервал ее. Она неохотно отошла и буркнула Говарду:
— Он говорит, твоя очередь.
— Так ты узнал меня с самого начала? — спросил Говард, протиснувшись мимо Катастрофы.
Этот вопрос давно не давал ему покоя.
Хатауэй кивнул.
— Узнал не сразу, — ответил он. — Об усыновленье когда в своих бумагах я прочел, тогда задумался, и все сошлося тотчас; так в вашем веке из кусочков мелких картинку целую в досужий вечер сложат. Прости, что не открыл тебе всей правды, тебя щадя. Я, помнится, подумал, что для души незрелой, неокрепшей довольно и одной нелегкой вести. Ударом тяжким стала бы вторая, когда б тебе я сразу рассказал не только что приемыш ты у Сайксов, но и волшебник, и в семье седьмой, и о заклятье, и о чарах давних…
— Да уж, спасибо большое нашим маменьке и папеньке, светлая им память, — процедил Торкиль.
— Довольно, Торкиль, тебе былое поминать так горько, — урезонил его Хатауэй. — Ты лучше навести меня, когда все дело завершим благополучно.
— С удовольствием. — И Торкиль опять шмыгнул носом.
Потом они наконец спустились в усыпальницу проверить, как там Фифи. Тут было темно и очень холодно, под каменными сводами каждый шаг отдавался эхом. У всех изо рта повалил пар.
— Она в тепле, — оправдываясь, сказал Торкиль и опасливо поглядел на Эрскина. — Я закутал ее в епископские облачения.
Фифи и правда мирно посапывала на плоской могильной плите, завернутая в настоящий кокон, весь в ручной вышивке золотом. Сверху Торкиль укрыл ее белыми и лиловыми одеяниями. Говард и Катастрофа потрогали ее и убедились, что она не замерзла.
Эрскин хмуро поглядел на Фифи и решил:
— Нет, не стану будить. Вдруг Арчеру проболтается. Ясно же, спит и видит сон про Арчера. У нее над головой облачко, а в нем Арчер…
Он вздохнул, но совсем не так мрачно и расстроенно, как ожидал Говард.
— Можем внушить ей мысль пойти в космический корабль, — предложил Торкиль. — Давай подналяжем вдвоем, тогда точно получится.
Эрскин согласился. Они встали по обе стороны от Фифи, причем Торкиль картинно воздел епископский посох, а Эрскин просто упер руки в боки и набычился. Оба пыхтели от напряжения и выдыхали облачка пара. Поначалу вроде бы ничего не происходило, а потом из складок разноцветного кокона, окутывавшего Фифи, поднялась серебристая дымка и соткалась у нее вокруг головы. Говард протер глаза: померещилось или нет?
Наконец Эрскин кивнул. Торкиль опустил посох и промокнул лоб широким рукавом сутаны.
— Если и это не подействует, тогда ничего не выйдет.
— Теперь Арчер, — напомнил Эрскин.
Маленькая процессия снова бойко прошествовала через весь собор в ризницу. Цветочные дамы уже заканчивали свои труды и даже не оглянулись на Торкиля и компанию: похоже, привыкли, что они носятся туда-сюда. В ризнице Эрскин подтащил ветхую церковную скамью вплотную к гардеробу, чтобы Арчер не заподозрил, что они разговаривают с ним из собора, от Торкиля. Потом втиснулся на скамью вместе с Говардом и Катастрофой. Говард поспешно пригладил челку на лбу. Торкиль быстренько ткнул посохом в стену и отскочил, исчезнув из виду, как только Арчер возник в окошке на стене.
Арчер сидел в своем ковше и угрюмо ел гамбургер. От этого зрелища в животе у Катастрофы громко забурчало.
— Чего вы так долго? — недовольно спросил Арчер. — Где Фифи?
«Можно было и не возиться со скамьей», — подумал Говард. Арчер был так погружен в свои думы и переживания, что не заметил, откуда они с ним связались.
— Извините, — произнес Говард. — Мы не сразу разобрались, потому что, как выяснилось, Шик ни при чем. Фифи находится у Торкиля и Вентуруса. Где именно, нам пока неизве…
— Что?! — заорал Арчер. — И вы связываетесь со мной, только чтобы сообщить «Ах, мы не знаем»?
Из окошка на стене посыпались электрические искры.
— Перестаньте! Где она сейчас, нам и правда неизвестно, зато мы знаем, где она будет к вечеру! — крикнул Говард.
Сбоку от него дымился подпаленный костюм Аладдина. Искры перестали сыпаться. Катастрофа наклонилась вбок и плевала на тлеющую ткань, пока не потушила ее.
— Слушайте внимательно. Вентурус намерен умыкнуть Фифи неведомо куда на своем космическом корабле, — рассказывал Говард. — Но для этого ему сначала надо перенести корабль из будущего в настоящее. И сделает он это сегодня вечером, ровно в девять. Если к этому времени вы будете у его логова…
