Левый берег Стикса - Валетов Ян (онлайн книга без txt) 📗
И тут ты проявил ум и смекалку. Еще бы, опираясь на плечо самого Ивана Павловича, можно мыслить с размахом. Ты задумал ударить так стремительно и мощно, чтобы никто не успел действенно отреагировать на агрессию. Со всех сторон — одновременно. Со стороны силовиков, прессы и телевидения. Так, чтобы единым махом заполучить в руки и доказательную базу, и общественное мнение, и свидетелей обвинения, и виновных. А главное, быстро и с видимым соблюдением законности, отобрать все, что можно у нас отобрать — деньги, ресурсы, собственность, права на управление государственной собственностью. И главное — возможность защищаться. И, даже, оправдываться.
Что нужно для этого? Админресурс, позволяющий управлять силовиками и действиями СМИ, одновременно. Это раз.
Обезглавить саму систему, хотя бы на короткий срок — на неделю, две. Это два.
Сформировать общественное мнение под давлением стихийных волнений, чтобы не нашлось желающих вмешиваться со стороны. Это три.
Задействовать правительственный аппарат, для быстрого решения проблем с переходом прав. Это четыре.
Думаю, что есть еще и пять, и шесть, но тебе лучше знать — сколько и чего нужно для достижения цели.
Ты покупаешь Лукьяненко — деньгами и будущими почестями, наверное, делаешь его своим капо, и он формирует собственную команду. У него старые связи. Он привлекает к операции своих друзей из органов, договаривается с «шестеркой» и СБУ. Но ты не учел, что уже на этом этапе Кононенко тебя переигрывает. Лукьяненко уже тогда начал работать и на него — не бесплатно, естественно. Думаю, что он стал посредником между силовиками и Иваном Павловичем, и повел свою собственную партию, а на показ, для виду, — служил тебе. Именно через Лукьяненко Иван Павлович корректировал твои планы, относительно нас. Но ты ведь и сам не верил в то, что все удастся осуществить бескровно? Я никогда не замечал в тебе такой наивности.
Веки Калинина начали набрякать, наливаясь кровью. В висках стучало и самым большим желанием стало вцепиться в горло Краснову, чтобы заставить его замолчать. А Краснов, не замечая изменений в настроении Калинина, а, может быть, не обращая на них внимания, продолжал говорить:
— Момент был выбран превосходно. Хозяева в отъезде. Народ добр после выпитого и съеденного, и сильно потратился за выходные. А наш народ так легко разгневать с похмелья! Страна продолжает праздновать Первомай. Расслабуха. Я лечу в Берлин, Диана одна, с детьми, остается дома. Артур с семьей в Москве — приглашен на премьеру. Все сходится. Информация собрана, армия в состоянии боевой готовности. Ты даешь отмашку, а Кононенко командует — фас. Но ты и тут на высоте — предусмотрительный ты наш! Ты начинаешь действовать чуть раньше, чтобы обеспечить теневую сторону операции. Не станут же люди, а их было много, работать за «так»? И Кононенко не тот человек, чтобы не попытаться, даже с полным ртом, куснуть еще кусочек. И второстепенная задача тоже должна быть решена, чтобы потом, в спешке, не искать виноватого — смешать меня с дерьмом, превратить в вора в глазах всех.
Краснов усмехнулся одной половиной рта и медленно повернул голову в сторону Калинина, впиваясь в него взглядом.
— За два дня до того, как прозвучала команда, Лукьяненко и его орлы захватывают Диану и детей. Вторая группа, в которой полно чекистов, бывших — для профессионального исполнения, и действующих — для прикрытия акции, похищают Гельфера. После этого, банальным шантажом, меня вынуждают сделать перевод денег с корсчета банка на оффшорный траст. И готова кульминация — я должен тихо выйти в тираж. Это, скорее всего, твоя идея. Чувствую по пафосу. По заголовкам оплаченных газетных статей. «Бесследно исчезнувшая с деньгами „СВ банка“ семья Красновых!» «Банкир бежит от народного гнева!» Но происходит осечка в ресторане. Исполнители паникуют и открывают пальбу. Я, к общему облегчению, погибаю в перестрелке. Это, конечно, хуже, чем внезапное исчезновение, но тоже, на крайний случай, сойдет. Тем более, что в запасе остается Диана. И Гельфер, очевидно, тоже должен был сбежать? В ту яму, в лесу, куда его потом уложил Лукьяненко, но один, без семьи. И ты, конечно, не знал, и даже не догадывался, что его разрежут на куски? Откуда тебе было знать, что делают с трупом, когда надо, чтобы его не опознали?
На заклание публичное — ты оставил Андрея. Он и его бизнес, от которого и ты, кстати, регулярно получал свою долю — идеальны для судилища. А в том, что в камере его сломают, ты не сомневался ни на минуту — методы тебе известны. За месяц — два можно взять на себя и убийство Кеннеди. Но одного ты не учел, что Андрей парень смелый, мыслящий не по стандартам, и разбирается, что, кому и когда надо говорить. И знает слишком много такого, что может вызвать не просто скандал — его информация, как кусок дерьма в вентиляторе — покроет всех ровным слоем. Не отмоешься. Поэтому, в качестве свидетеля или подсудимого, он для силовиков — самый страшный ночной кошмар. Его просто никто не хотел арестовывать, во всяком случае — быстро, как надо было тебе. И для «шестерки», и для СБУ, лучше было, чтобы он сбежал, и никаких показаний никому не давал. Вот они ему и давали для этого и возможность, и время. Внезапно потеряли из видимости в Киеве, накануне событий, например. Но кто-то, заинтересованный в скандале, слил СБУ информацию, где и когда может появиться Андрей. Кто бы это мог быть? Ты, случайно не знаешь этого человека? Что молчишь, Миша? Неужели нечего ответить?
Калинин хмыкнул, скривив рот, но ничего не сказал. Лимузин уже вырвался за пределы города и набирал ход по загородной трассе, направляясь на северо-восток.
— И вот тут-то и вступил в действие пресловутый человеческий фактор, — сказал Краснов. — Ты предусмотрел почти все, но разница межу гением и ремесленником и заключается в этом почти. Миша, те, кого ты тасовал, подставлял и предавал — люди, а не куклы. Со своими характерами, достоинствами, недостатками и амбициями. Их не уложить в схему, нарисованную тобой на досуге. Диана не стала покорно ждать, пока эти гоблины сочтут, что она больше не нужна. Не думаю, что ты считал ее способной на сопротивление. Ты всегда относился к женщинам свысока, и это тебя подвело.
— Она жива? — спросил Калинин, холодно.
— Да. И она и дети.
— Ну, что ж, значит ей и тебе — повезло.
— Можно сказать и так, — подтвердил Краснов. — Повезло. И мне, и ей — помогли. И друзья, и малознакомые люди, и вовсе незнакомые. Кто по приказу, кто из собственных меркантильных интересов, кто по зову сердца. А вот Лукьяненко не повезло. Фатально не повезло. И это здорово изменило ход событий.
— Ты хочешь сказать, что твоя жена уложила Олега? — Михаил Александрович резко и зло хохотнул, мотая головой. — Костя, я тебя прошу, не надо сказок! Он профессионал, а его команда, его орлы, как ты их называешь, может и без принципов — принципы им ни к чему, зато с опытом. Твоя профессорская дочка их пилкой для ногтей резала? Не смеши. Олег, конечно, мог начать свою игру, он человек сложный…
— Нет, — сказал Костя, задумчиво, перебивая монолог Калинина, — Диана не убивала Лукьяненко. И Гельфер его, к сожалению, не убил. И Марк. Знаешь ли, Миша, твое предательство открыло для нас другую сторону жизни. Совершенно неизвестный нам берег реки. Оказывается, есть мир, где для того, чтобы выжить, надо уметь убивать. Он не в романах, он рядом с нами, каждый божий день, только мы об этом не знаем. Мы живем, любим, дружим, предаем, рожаем, воспитываем детей — и изо всех сил делаем вид, что в нашей жизни ничего этого нет и быть не может. Что насилие, смерть, кровь — находятся за рамками нашего мира. Мы миримся, мы научились мириться, с человеческой нечистоплотностью, продажностью, враждебностью. Мы мутировали. Мы приспособились, успокаивая себя тем, что это существовало всегда. Но мы, как дети, закрываем глаза, отворачиваемся или прячемся под подушку, когда сталкиваемся с тем, что указывает — мир устроен не так. Нет, говорим мы, это не о нас. У нас все по-другому! И, очень часто, умираем, так и не расставшись с этими иллюзиями. Но когда, внезапно, жизнь ставит нас перед выбором, и мы вдруг оказываемся в этом проклятом мире — далеко не все могут принять новые правила игры. А они просты, и тебе хорошо известны: те, кто выжил — остаются на этом берегу, кто не сумел, отправляются — на тот, откуда уже не вернуться.
