Левый берег Стикса - Валетов Ян (онлайн книга без txt) 📗
— Ты откуда? — спросил он, похрипывая на ходу.
Михаил Александрович бросил на него косой взгляд, но решил не конфликтовать — мало ли что может понадобиться, и ответил.
— С Украины.
— Киевлянин?
— Нет. Днепропетровск.
— Был, — просвистел больными легкими переводчик. — Ну, как Днепр, стоит?
— Куда он денется? — рассеянно проговорил Калинин, глядя в спину инспектора, вышагивавшего в нескольких шагах впереди. — Город стоит, Днепр течет, люди живут.
— А в Мелитополе был? — спросил любопытный Семен.
— Был.
— И я был. Давно, правда. А во Львове?
Калинин понял, что Семен истосковался по условной бывшей родине и решил проявить географические познания в полной мере.
— И во Львове был, — сказал он, уже предугадывая следующий вопрос.
Но тут они пришли, и Семен испуганно замолчал.
Несмотря на стерильную чистоту и немецкий порядок, запах тления все равно присутствовал в помещении. Калинин не помнил точно, как пахнет формалин, но, похоже, что сладковатый душок, витавший в воздухе, давал именно он. Еще пахло другими химикалиями и спиртом, но совсем чуть-чуть.
Доктор прошел к дальней стене, где располагалось с десяток закрытых холодильников, глазами поискал надписи на дверцах — на каждую была прикреплена напечатанная на компьютере карточка, и сделал рукой приглашающий жест.
Калинин с переводчиком стали с одной стороны дверцы, инспектор с доктором — с другой. Потом инспектор сказал что-то, обращаясь к Калинину, а Семен начал переводить.
— Господин Калинин, сейчас я предъявлю вам тело неопознанного мужчины, погибшего в перестрелке 12 мая этого года. Вам предлагается в присутствии двух свидетелей, находящихся здесь, сделать официальное заявление…
Семен не меняя интонации, сказал уже не по тексту оригинала, но не менее торжественно:
— Я не буду тебе всю эту белиберду переводить. Короче — если узнаешь — скажешь. Не узнаешь — тоже скажешь. А то у него стандартного текста минуты на три. Ты кивай, что, мол, согласен.
Калинин послушно кивнул. Процедура откровенно его тяготила. Тем более что предстояло смотреть на изуродованную голову трупа, а Калинин, не то, что покойников, даже увечных не переваривал на дух. Не боялся — брезговал, словно заразных больных.
Ланг закончил читать формулу и покрутил головой, словно ему тер воротник белой, не совсем уже свежей, рубашки.
Доктор щелкнул замками и одним рывком выкатил из морозного чрева холодильника массивную платформу из нержавеющей стали, на которой лежал черный пластиковый мешок, застегнутый на толстую пластиковую «молнию». От мешка и его содержимого ощутимо пахнуло холодом.
Доктор что-то сказал, инспектор ответил и повторил тот же вопрос Калинину.
— Он тебя спрашивает, готов ли ты? — перевел побледневший Семен. — Ты кивай, что готов. Это я, блядь, не готов, — просипел он жалобно. — Вот же — херовая работа!
Калинин опять кивнул. Доктор ухватил замок «молнии» за язычок и открыл мешок с противным трещащим звуком, одновременно разводя края, для того, чтобы показать тело.
Семен заскулил и опрометью бросился в сторону, подальше от платформы и страшного содержимого мешка из черного пластика. На фотографиях все выглядело пристойнее. А вблизи, с цветом и запахом, зрелище было не из приятных. Калинин сразу отвел глаза от лица — смотреть там было не на что, не то, чтобы узнать кого-то, и переключился на тело.
Лежащий перед ним мужчина был похож на Краснова сложением, ростом, цветом волос и даже прической. Возраст тоже подходил, но, одного взгляда, брошенного на руки — на пальцы рук, уже хватило, чтобы Михаил Александрович сделал вывод — это не Костя. Краснов терпеть не мог неопрятные ногти, как у мужчин, так и у женщин. Это не было манией, но об этой особенности Кости знали все его друзья. У лежащего перед ним мужчины, ногти были, то ли оборваны, то ли обкусаны, и их повреждения не скрыл, даже продолжающийся после смерти, рост.
Стараясь не выдать себя выражением лица, Калинин двинулся вдоль тела, делая вид, что внимательно его осматривает. На самом деле, в это время он напряженно думал, как правильно поступить и куда, реально, подевался живой Константин Николаевич, если труп в морге не его. На первый вопрос ответ был — тело надо опознавать, как хочет того полиция. Все равно, к делу эту ложь не пришьешь, и если подлог обнаружится, всегда можно заявить об ошибке, сделанной в состоянии аффекта. А вот со вторым вопросом дело обстояло хуже. Гораздо хуже. Ответа на второй вопрос Калинин не знал. И даже предположений не имел. Конечно, то, что перед ним был не Краснов, вовсе не означало, что Костя жив. Но сбрасывать со счетов такую вероятность развития событий, Михаил Александрович права не имел. Сам факт ложной смерти Кости не сильно влиял на дальнейшее развитие событий, более того, исчезновение Краснова и денег, пошло бы делу на пользу гораздо больше, чем его случайная гибель, но вот — неопределенность… Хуже неопределенности мог быть только скандал с использованием реальных фактов. А фактов, тут Калинин был совершенно уверен, ни у кого не было, и быть не могло. Были отклонения от нормы, был выход за прописанный сценарий, но пока не было оснований для паники. Для беспокойства — были, а для паники — нет.
Калинин до сих пор не мог определить, что случилось с группой Лукьяненко, и куда делась Диана с детьми. В начале были подозрения, что Олег начал собственную игру. Не политического, а чисто материального характера — денег никогда не бывает достаточно, особенно, когда обычный порученец начинает считать себя Александром Македонским. Подозрения, собственно говоря, и оставались по сию пору — просто было непонятно, почему Лукьяненко до сих пор молчит.
Потом вся эта катавасия с Тоцким, Гельфером, (упокой Господь их души, кто же знал, что так получится?), не вовремя обнаруженной бойней на даче Краснова, где среди трупов «бойцов» Лукьяненко, были найдены уж совсем неожиданные тела. Самого Лукьяненко и заложников, как корова языком слизала. Это путало карты, причем основательно. Человеческий фактор, черт бы его побрал. Никогда нельзя предугадать все. Из стройной, красиво задуманной операции, получилось — хер знает что — перекособоченное, хромое, увечное, непонятно как плетущееся к концу, но, на счастье, к задуманному концу.
Досаднейшая ошибка с переводом, конечно, могла сильно подпортить дело, но, с задачей он справился с блеском. Чек — это больше, чем ожидалось. Чек — это подарок судьбы. И не надо особого ума, чтобы замести следы. Акции, мена пакетов, продажа — и чистые деньги на счет. Расписка, которую придется оставить, конечно, вещь опасная, но на контракте подпись Краснова, а он действовал, как исполнитель, от лица банка — ухватить трудно. Жаль — траст надо будет прикрыть, но он и открывал его для разовой операции. Расходы на открытие и прочие потери — ерунда в сравнении с суммой, которую он сегодня получит. А, что касаемо — поделиться, так тут ничего не поделаешь — придется. За все в этой жизни приходится платить.
Как он и предполагал, шрама на бедре у трупа не было. Почерневший кровоподтек от удара был, а шрама не было, и быть не могло.
Стоявший поодаль Семен, зажимая себе ладонью рот и нос, проскулил что-то невнятное, из чего Калинин разобрал только слово «побыстрее». Казахскому немцу явно было не по себе. Михаил Александрович, наоборот, с обстановкой свыкся — он со всем мог свыкнуться, при необходимости. А спешить было нельзя — доктор откровенно скучал, а вот инспектор Ланг — нет. Глядел внимательно своими черными, навыкате, глазами, с хорошо знакомой, ментовской, хваткой. Калинин вернулся к изголовью, понурил голову и закрыл глаза ладонью. Потом посмотрел на Ланга полными грусти глазами и кивнул, опуская взгляд.
— Это он, — сказал Калинин, дрожащим от горя голосом.
Ланг прокаркал следующий вопрос, не дожидаясь перевода.
— Он спрашивает, ты уверен? — пробубнил измученный Семен.
— Да, — сказал Калинин, не отводя взгляда, — я уверен. Это мой друг, Константин Николаевич Краснов. Я, конечно, могу ошибаться, но вряд ли. Это он.
