Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
И вообще, каждый, каждый из них своей личностью, своим поведением способен объяснить только какой-то отдельный штрих всей картины: Суворов – нездоровое влечение к противоположному полу, Родзевич – возрастную ориентацию, Ольгин и Званцев – интерес к вопросам патологии поведения, Павлов – ранение и афганский синдром… Как, интересно, у него дела по тому случаю? Не слишком ли прокуратура его жмет? Если бы не он, в Каменске убили бы еще одного ребенка. – Колосов тряхнул головой, стремясь вернуть мысли в нужное русло. – Итак, среди них должен быть один, кто объединит все эти штрихи. Один-единственный. Кто же из них настолько безумен? Кто способен ради своей безумной идеи забыть даже элементарную осторожность? И разве можно вот так виртуозно скрывать это маньячество? Или… или это все-таки не страсть. Не геронтофилия. Но тогда что же это такое?!»
Из тьмы за окном кабинета выплыло видение: шимпанзе, прильнувший к прутьям клетки. Звериный оскал на таком его карикатурно-человеческом лице. Камень, зажатый в лапе, долбящий и долбящий по дубовому диску. Интересно, удалось Хамфри в конце концов его разбить?
Надо ехать на базу, не откладывая. Ведь я так и не знаю до сих пор, что там у них происходит.
Утром он отправился в Новоспасское. Было воскресенье. А он чувствовал себя паровозом, который сошел с рельсов, но так и не сбавил хода. Его влекло странное чувство. Любопытство – это было бы сказано слабо. Страсть – сильно. Жажда истины – слишком патетично. Никите просто хотелось ЗНАТЬ.
Глава 40 ЛЮДИ И ЖИВОТНЫЕ
В Москве лил дождь, но уже за Кольцевой его словно ножницами отрезало. Никита выключил «дворники», притормозил и протер лобовое стекло ветошью. Небо обложили низкие тучи. В воздухе сгустилась мгла. И зелень тополей, росших по краям шоссе, напоминала в ее призрачном освещении пятна масляной краски. Парило.
Ворота базы Колосову открыл вечный привратник Суворов.
– Ну как у вас тут дела? – с наигранной бодростью спросил Никита.
– Нормально, как всегда. А что… вы к нам по делу? Есть новости?
– А вам не терпится узнать новости, Женя? Какой вы любопытный.
– Как и вы. – Лаборант пропустил его внутрь. – Званцев, если это он вам нужен, в первом секторе, а Венедикт Васильевич и Зоя Петровна в смотровой.
– Мне Ольгина надо повидать.
– А он на похоронах. Вы разве не знаете, что сегодня ее похороны?
– Знаю, а вы почему не там?
– Я обязан?
– Нет, конечно. Я просто так спросил.
– От нашего дружного коллектива туда поехал Александр Николаевич. – Лаборант смотрел на гравий у себя под ногами. – Мне кажется, этого вполне достаточно для соблюдения приличий.
– Как вы витиевато говорите, Женя. Ваши сверстники сейчас так не умеют изъясняться. Вам вообще сколько лет?
– Двадцать шесть.
– Чудный возраст, – Колосов улыбнулся. – Мне вот тоже не мешало бы повернуть стрелочки годков этак на восемь вспять. Глядишь, вышло бы что-нибудь более путное. Но время есть время, ничего тут не поделаешь. Течет сквозь пальцы, зараза.
Лаборант теперь напряженно смотрел на него и словно выжидал – не скажет ли еще чего-нибудь. Не дождавшись, однако, снова опустил голову.
– Так, значит, в четверг вам коллеги зачем-то понадобились? – тихо спросил Никита.
Ответа не последовало. Но когда он уже двинулся к обезьяннику, Суворов догнал его и схватил за плечо.
– Вы… вы мне правду тогда говорили, а? – спросил он шепотом.
– Святую. Я вам друг, Женя.
– Ну… ну и я вам тогда. И я не дурак, запомните, что бы вам про меня ни плели. И вот что: будьте поосторожнее тут.
– С кем?
Лаборант дернул головой, словно его взнуздали. Жест мог относиться к чему угодно: к густым зарослям сирени, к сектору первому, к базе в целом.
– Я вас предупредил, – и он, не оглядываясь, зашагал к воротам.
Колосов же направился в противоположную сторону. Из открытого окна ветлечебницы до него донеслась симфоническая музыка. Потом послышался треск, видимо, включенное радио реагировало на дальние грозовые разряды.
– День добрый, – окликнул Колосов. – Венедикт Васильевич, это вы?
В окно высунулась Иванова – в белом халатике с короткими рукавами, тут же исчезла и через минуту снова возникла перед начальником отдела убийств уже на посыпанной гравием дорожке – негодующая, розовая и весьма от этого похорошевшая.
– До каких пор будет продолжаться этот произвол? – Руки ее поднялись, словно она намеревалась впиться в колосовскую рубашку, но тут же опустились. – Я вас или не вас спрашиваю? Или у нас уже совершенное беззаконие?! Его же опять посадили, а он ни в чем не виноват! Судья его выпустила до суда под залог. А вы… Да как вы смеете не исполнять судебные решения?!
– Юзбашева не я посадил на этот раз, Зоя Петровна. Обращайтесь в прокуратуру, в Москву. Решения вашего милосердного судьи никто не отменял, но в настоящее время Юзбашев задержан не по краже, а по обвинению в убийстве, – тут Никита слегка покривил душой: этолога задержали на десять суток. Обвинение ему пока предъявлено не было.
– В убийстве? Кого? Нинель Григорьевны?
– На его одежде обнаружена кровь группы потерпевшей.
– Но Женя сказал мне, что Костька порезался!
– Порезаться можно при различных обстоятельствах, Зоенька Петровна.
– Но он не убийца!
– Вы так в нем уверены?
– Конечно.
– Вы, значит, так его любите?
Она отступила на шаг. Лицо ее дрогнуло. Было видно, что ей трудно говорить.
– Да, да, да! Не отнимайте его у меня, не ломайте нам жизнь. Пожалуйста, ну прошу вас!
– Вы никогда не замечали, что Юзбашева интересуют пожилые люди?
– В каком смысле?
– В этом самом.
– Нет, никогда ничего подобного. Что за чушь?
– Вы врач, значит, можете судить вполне профессионально: как он вообще, а? Нормальный мужик?
Она смерила Колосова ледяным взглядом, ответила с плохо скрытым презрением:
– Думаю, многие, кого я знаю, могли бы ему во многом позавидовать.
– Да? Зависть – скверное чувство. Пережиток. Я вот стараюсь его полностью в себе истребить. А где вы сами были в тот четверг, Зоя Петровна?
– Я? Как где? Здесь. Наши за деньгами уехали. Надо же было кому-то остаться. И потом… ну, мне не хотелось видеть, как они там будут обращаться с Костей. Я ведь говорила ему, чтобы не ездил туда – все равно ничего, кроме унижения, не получит. Бог с ними, с деньгами. Но он упрямый, как мул. Всегда делает так, как решил. Ну, я и не хотела, чтобы его топтали там у меня на глазах, вежливо давая понять, что имеют дело с презренным вором. Они и так все меня тут осуждают, хотя и молча.
– За что?
– За то, что внесла за него залог.
– Верность, оказывается, не покинула сей бренный мир, Зоя Петровна.
– Что-что?
– Хотел бы, чтобы и за меня вот так… заступились. Но, – Никита усмехнулся, – кому везет в картах, на любовь рассчитывать не приходится. А насчет Юзбашева вашего… Хотите ему помочь?
– Конечно!
– Тогда скажите мне, только честно: вы сами кого-нибудь подозреваете теперь?
Иванова решительно покачала головой: нет.
– Я конкретизирую вопрос: ваши коллеги порядочные люди?
– Естественно.
– Нормальные?
– Естественно!
– И вы ничего этакого ни за кем… ну как врач…
Иванова с изумлением смотрела на Никиту. И вдруг лицо ее скривилось от уже не сдерживаемого презрения:
– Да вы с ума сошли! Как вам не стыдно нас… их обвинять! Как вы можете?
Колосов еле устоял, чтобы не плюнуть в сердцах: бабье. Что с него возьмешь, кроме визга, истерики и р-р-роковой любви?
Олега Званцева он увидел на крыльце его избушки. Тот неумело орудовал молотком, пытаясь сколотить грубое подобие ящика.
– С утра и уже в трудах. Здравствуйте, Олег.
– Здравствуйте. Есть новости?
– Пока нет. Вы точно сговорились тут, я все же не почтальон.
