Венчание со страхом - Степанова Татьяна Юрьевна (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– Ничего, Сереженька, перемелется – мука будет, – сказала она. – Я, когда следователем работала и на дорожные происшествия выезжала, тоже все это видеть не могла. А потом…
– Привыкла?
– Нет, просто научилась все быстро забывать.
Мещерский смотрел на яркую настольную лампу.
– Этот твой Никита ничего, приятный малый, – молвил он чуть погодя. – Ходит, как матрос, враскачку, силу свою пробует. И ямочка у него на подбородке должна женщинам нравиться. Только он простодушный, Катюша.
– Как это – простодушный? – удивилась она.
– Хочет верить каждому, это по глазам его видно. Злится на себя из-за этого, но все равно хочет. Не разучился еще хотеть.
Кравченко на это только хмыкнул.
– Это были шаги убийцы – я ему так и сказал. – Мещерский изрек это так, словно не сомневался, что они следят за его мыслями, а не за предыдущей темой беседы. – Если бы я только вышел в этот миг в коридор!
– Ну почему ты так в этом уверен? – спросил Кравченко.
– Потому что он бежал, Вадя. Летел сломя голову. Он хотел скрыться по какой-то причине.
– Но почему ты уверен, что он бежал уже после убийства, может, он несся рысью ее убивать?
– То есть как почему? Сережка же слышал: что-то грохнулось на пол, – Катя вся так и светилась от осенившей ее догадки. – А это упала Балашова! Он убил ее и попытался скрыться.
– Балашову убили в зале. А Сережка сидел в другом конце здания. И ты, Катька, лучше помолчи со своими озарениями. Шлепнулось ведь за стеной, то есть в соседнем кабинете.
– Или через кабинет, если окно было там открыто. Или через два… Нет, через два я бы не услышал. – Мещерский устало откинул голову на спинку кресла. – Ясно же только одно: он был в здании, ребята. Я его наверняка видел, когда шел к себе, ну там, в коридоре, где мне попалось столько незнакомых.
– Почему он ее укокошил именно там, в музее? – Кравченко хмурился. – Зачем так глупо рисковать? Ну уж если его так тянет к старикам, сел бы снова в засаду на дальней станции, как в прежних случаях, подкараулил бы в безлюдном месте бабульку – и забавляйся сколько душе угодно.
– Это у него был импульс, мгновенная, неконтролируемая вспышка. Ну как затмение – накатило, и все, – снова влезла Катя. – Психи, они все так непредсказуемы.
Мещерский обернулся к ней.
– Меня про Витьку там спрашивали, – сказал он тихо. – Особенно следователь прокуратуры допытывался: давно ли дружите, правда ли, что он служил в Афганистане. Про других-то я вообще ничего не могу сказать. Так меня все про него пытали.
– Ну так и должно быть. У ментов такой стереотип мышления: раз афганец, значит, того, сдвинутый, – Кравченко постучал пальцем по лбу. – Синдром войны. Да ты не переживай, князь. Тебя про него, а его про тебя долбали. Они ж синхронно по всем фигурантам работают в таких случаях. А ведь ты теперь тоже, Серега, подозреваемый по делу века. Поздравляю.
– Мерси, – Мещерский поморщился. – В нашем роду за триста лет никто еще не привлекался к следствию и суду.
– Надо же кому-то первым быть. Ну ладно, молчу, – Кравченко хлопнул его по руке. – Итак, братцы, главная версия следствия по делу – геронтофилия, так?
– Да, – Катя пригорюнилась. – Я вчера кое с кем в розыске переговорила. Они, правда, как всегда, в запарке там. Кемеровскую бандгруппировку взяли, за ней пятьдесят трупов по всей стране. А Колосову шеф выволочку устроил: выговор объявил, а также «личное усиление». К кемеровцам его и близко не подпустили. «Будешь, – говорит, – работать день и ночь по геронтофилу, пока не раскроешь. Замкнул дело на себя, значит, действуй».
– И помощи не проси, – хмыкнул Кравченко. – Да знаю я эту систему. У нас в конторе тоже так было, а чуть что – неполное служебное.
– Этот геронтофил, он какой-то бестелесный, – продолжала Катя. – Точно призрак. Ни отпечатков пальцев его нет, ни выделений, – она кашлянула, – ни следов.
– Но в двух случаях следы были.
– Непригодные для идентификации. Смазанные.
– Обезьяньи, – Кравченко снова ухмыльнулся. – А пинкертон твой действительно простодушный, оказывается.
– Такой же, как и ты.
– Не такой, – он поймал ее за руку, потянул к себе.
– Пусти меня!
– Не такой, а… хуже. Ну, скажи: Вадечка лучше.
– Отстань, мы о серьезных вещах говорим!
– Разве можно в двух различных ситуациях одинаково поскользнуться в грязи? – Мещерский удивленно поднял брови.
– Можно. Я вон зимой по сорок раз в день скольжу, – заверила его Катя. – Просто у меня слабые ноги. И плохая координация движений.
– Координация движений? Интересно. Я подумал… Ну ладно, не важно. А зачем ему рубила? – Мещерский поглаживал ладонью подлокотник кресла. – Почему именно рубило он брал с базы в качестве орудия? Он мог бы взять любой предмет, достаточно тяжелый: свинцовую болванку, лом, дубинку, нож, наконец.
– Он не режет свои жертвы, а убивает тем же способом, которым убивали неандертальцы, – выпалила Катя.
– Это всего лишь совпадение. Такого быть не может.
– И ничего не совпадение. Колосова это просто сразило сначала. Вот только он до сих пор причины не поймет.
– И мы ничего не поймем в этой ерунде, – Кравченко поднялся. – Тут даже мозги себе засорять не стоит. Если он геронтофил, у него своя причудливая логика поступков. А может, и логики никакой нет.
– Нет, логика есть. Есть, – Мещерский закрыл глаза. – Почему же он бежал, а? Что его заставило?
Мысли примерно на эту же самую тему, но несколько иного плана не давали покоя и Никите. После тяжелого разговора с начальством он, взвинченный и злой на весь свет – как же, посмели усомниться в его профессионализме в присутствии его же собственных подчиненных! – не поехал домой, а остался на сутки.
Было два часа ночи. По всему управлению свет был погашен. Освещалась только дежурная часть розыска. Мимо колосовского кабинета по коридору пробухали тяжелые башмаки: дежурная группа в составе оперативников и сотрудников спецподразделения вернулась с обыска одного из тайников кемеровской бандгруппировки. Операция закончилась удачно: изъяли много стволов, три радиоуправляемых мощных взрывных устройства, средства связи. В коридоре слышались усталые, но довольные голоса коллег. А Никита впервые за все время работы чувствовал себя выключенным из их жизни, лишним в том самом месте, которое давно уже стало для него вторым домом.
«Почему он разувался в лесу? – сверлила неотступная мысль. – Что за блажь бегать босиком? А здесь, в здании на Колокольном, как он действовал? Тоже разувался? И почему он так рисковал, напав на очередную жертву при стечении народа? Неужели больше не мог терпеть? Или вообще уже не способен себя контролировать, адекватно оценивать ситуацию и собственное поведение?
Нет, нет, моя главная ошибка в том, что я рассматриваю каждый раз одно отдельное происшествие, фактически останавливаюсь на эпизодах, частностях. А надо попытаться охватить всю картину в целом, все четыре убийства. Они похожи и не похожи, как и мои подозреваемые. Во всех четырех мы имеем потерпевшими пожилых женщин. То есть налицо определенный устойчивый выбор объекта. Далее, в двух случаях из черепов извлекался мозг, в двух на месте происшествия оставляют нечеткий след, в двух же случаях на потерпевших разрывают одежду. В трех случаях трупы вытаскиваются на видное место, и во всех случаях у жертв не трогают ценностей. Ну и? Вписывается ли все это в картину действий геронтофила? И да, и нет. И что дальше? – Он опустил голову на руки, закрыл глаза: вертелись и вертелись какие-то сияющие багровые круги. – Я застопорился на семерых подозреваемых. Правильно ли это? Да. Потому что все они имеют отношение к орудию преступления – мустьерскому камню. Но Иванову вроде бы теперь можно отбросить. Или… А кто проверит, действительно ли она в тот день оставалась на базе? Обезьяны, что ли, ей алиби сделают? Бесспорный факт только в том, что ни один свидетель не видел ее в институте. Но здание большое и дверь черного хода не была заперта… Однако Иванова – женщина. Подвержены ли они подобному психозу? Вот в чем вопрос.
