Пелагия и Черный Монах - Акунин Борис (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
- Погоди ты со своими загадками, - отмахнулся Митрофаний. - Про это после потолкуем. Сначала главное: Матюшу видеть хочу. Что, плох?
- Плох.
День последний. Середина
- Очень плох, - подтвердил доктор Коровин. - С каждым днем достучаться до него все труднее. Энтропоз прогрессирует. День ото дня больной делается все более вялым и пассивным. Ночные галлюцинации прекратились, но я вижу в этом не улучшение, а ухудшение: психика уже не нуждается в возбуждениях, Бердичевский утратил способность испытывать такие сильные чувства, как страх, у него ослабился инстинкт самосохранения. Вчера я провел опыт: велел не приносить ему пищи, пока не попросит сам. Не попросил. Так весь день и просидел голодный... Он перестает узнавать людей, если не видел их со вчерашнего дня. Единственный, кому удавалось хоть как-то втянуть его в связный разговор, - сосед, Лямпе, но тот тоже субъект специфический и не мастер красноречия - Полина Андреевна видела, знает. Весь мой опыт подсказывает, что дальше будет только хуже. Если хотите, можете забрать у меня больного, но даже в наимоднейшей швейцарской клинике, хоть у самого Швангера, результат будет тот же. Увы, современная психиатрия в подобных случаях беспомощна.
Втроем - доктор, епископ и Лисицына - они вошли в коттедж No 7. Заглянули в спальню. Две пустые кровати - одна, Бердичевского, скомканная, вторая аккуратно застеленная.
Вошли в лабораторию. Несмотря на день, шторы задвинуты, свет не горит. Тихо.
Над спинкой кресла торчала лысеющая макушка Матвея Бенционовича, в прежние времена всегда прикрытая виртуозным зачесом, а теперь беззащитная, голая. На звук шагов больной не обернулся.
- А где Лямпе? - шепотом спросила Полина Андреевна.
Коровин голос понижать не стал:
- Понятия не имею. Как ни приду, его все нет. Пожалуй, уже несколько дней его не видел. Сергей Николаевич у нас личность самостоятельная. Должно быть, открыл еще какую-нибудь эманацию и увлечен "полевыми экспериментами" - есть у него такой термин.
Владыка остался у порога. Глядел на затылок своего духовного чада, часто-часто моргая.
- Матвей Бенционович! - позвала госпожа Лисицына.
- Вы погромче, - посоветовал Донат Саввич. - Он теперь откликается лишь на сильные раздражители. Она во весь голос крикнула:
- Матвей Бенционович! Смотрите, кого я к вам привела!
Была у Полины Андреевны маленькая надежда: увидит Бердичевский любимого наставника и встряхнется, пробудится к жизни.
На крик товарищ прокурора оглянулся, поискал источник звука. Нашел. Но посмотрел только на женщину. Ее спутников взгляда не удостоил.
- Да? - медленно спросил он. - Что вам, сударыня?
- Раньше он про вас все время спрашивал! - в отчаянии прошептала она Митрофанию. - А теперь и не глядит... А где господин Лямпе? - осторожно спросила она, приблизившись к сидящему.
Тот произнес тускло, безразлично:
- Под землей.
- Видите? - пожал плечами Коровин. - Реакция лишь на интонацию и грамматику вопроса, с бредовым откликом. Новый этап в развитии душевной болезни.
Архиерей шагнул вперед, решительно отодвинув доктора в сторону.
- Дайте-ка. Физические повреждения мозга - сие безусловно по части медицины, а вот что до болезней души, в которую, как говорили в старину, бес вселился, - это уж, доктор, по моему ведомству. - И, властно повысив голос, приказал. - Вы вот что, оставьте-ка нас с господином Бердичевским вдвоем. И не приходите, пока не позову. Неделю не буду звать - значит, неделю не приходите. Чтоб никто, пи один человек. Понятно вам?
Донат Саввич усмехнулся:
- Ах, владыко, не по вашей это епархии, уж поверьте. Этого беса молитовкой да святой водицей не изгонишь. Да и не позволю я у себя в клинике средневековье устраивать.
- Не позволите? - прищурился архиерей, оглянувшись на доктора. - А разгуливать больным меж здоровых позволяете? Что это вы здесь, в Арарате, за смешение устроили? Не разберешь, которые из публики вменяемые. И так на свете живешь, не всегда понимаешь, кто вокруг сумасшедший, кто нет, а у вас на острове и вовсе один соблазн и смущение. Этак и здравый про самого себя засомневается. Вы лучше делайте, что вам сказано. Не то воспрещу вашему заведению на церковной земле пребывать.
Коровин далее спорить не осмелился. Развел руками - мол, делайте что хотите, - повернулся да вышел.
- Пойдем-ка, Матюша.
Епископ ласково взял больного за руку, повел из темной лаборатории в спальню.
- Ты, Пелагия, с нами не ходи. Когда можно будет - кликну.
- Хорошо, отче, я в лаборатории подожду, - поклонилась Лисицына.
Бердичевского владыка усадил на кровать, себе пододвинул стул. Помолчали. Митрофаний смотрел на Матвея Бенционовича, тот - в стену.
- Матвей, неужто вправду меня не узнал? - не выдержал преосвященный.
Только тогда Бердичевский перевел на него взгляд. Помигал, сказал неуверенно:
- Вы ведь духовная особа? Вот и панагия у вас на груди. Ваше лицо мне знакомо. Должно быть, я вас во сне видел.
- А ты меня потрогай. Я тебе не снюсь. Разве ты не рад мне?
Матвей Бенционович послушно потрогал посетителя за рукав. Вежливо ответил:
- Отчего же, очень рад.
Посмотрел на владыку еще и вдруг заплакал - тихонько, без голоса, но со многими слезами.
Проявлению чувств, пускай даже такому, Митрофаний обрадовался. Принялся поглаживать убогого по голове и сам всё приговаривал:
- Поплачь, поплачь, со слезами из души яд выходит.
Но Бердичевский, кажется, пристроился плакать надолго. Все лил слезы, лил, и что-то очень уж монотонно. И плач был странный, похожий на затяжную осеннюю морось. Преосвященный весь свой платок измочил, утирая духовному сыну лицо, а платок был изрядный, мало не в аршин.
Нахмурился епископ.
- Ну-ну, поплакал и будет. Я ведь к тебе с хорошими вестями, очень хорошими.
Матвей Бенционович покорно похлопал глазами, и те немедленно высохли.
- Это хорошо, когда хорошие вести, - заметил он. Митрофаний подождал вопроса, не дождался. Тогда объявил торжественно:
- Тебе производство в следующий чин пришло. Поздравляю. Ты ведь давно ждешь. Теперь ты статский советник.
- Мне статским советником быть нельзя. - Бердичевский рассудительно наморщил лоб. - Сумасшедшие не могут носить чин пятого класса, это воспрещено законом.
- Еще как могут, - попробовал шутить владыка. - Я знаю особ даже четвертого и, страшно вымолвить, третьего класса, которым самое место в скорбном доме.
- Да? - немножко удивился Матвей Бенционович. - А между тем артикул государственной службы этого совершенно не допускает. '
Снова помолчали.
- Но это еще не главная моя весть. - Епископ хлопнул Бердичевского по колену - тот вздрогнул и плаксиво сморщился. - У тебя ведь мальчик родился, сын! Здоровенький, и Маша здорова.
- Это очень хорошо, - кивнул товарищ прокурора, - когда все здоровы. Без здоровья ничто не приносит счастья - ни слава, ни богатство.
- Уж и имя выбрали. Подумали-подумали и назвали.... - Митрофаний выдержал паузу. - Акакием. Будет теперь Акакий Матвеевич. Чем не прозвание?
Матвей Бенционович одобрил и имя. И опять наступила тишина. Теперь молчали с пол-часа, не меньше. Видно было, что Бердичевскому безмолвие отнюдь не в тягость. Он и не двигался почти, смотрел прямо перед собой. Раза два, когда Митрофаний пошевелился, перевел на него взгляд, благожелательно улыбнулся.
Не зная, как еще пробиться через глухую стенку, архиерей завел разговор о семействе - для этой цели фотографические карточки из Синеозерска прихватил. Матвей Бенционович снимки рассматривал с вежливым интересом. Про жену сказал:
- Милое лицо, только неулыбчивое. И дети ему тоже понравились.
- У вас очаровательные крошки, отче, - сказал он. - И как много. Я и не знал, что лицам монашеского звания дозволяется детей иметь. Жалко, мне детей заводить нельзя, потому что я сумасшедший. Закон воспрещает сумасшедшим вступать в брак, а если кто уже иступил, то такой брак признается недействительным. Мне кажется, я тоже прежде был женат. Что-то такое припо...
