Пелагия и Черный Монах - Акунин Борис (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Тот как не слышал.
Это, стало быть, было в "бледно-палевый" день, а потом настал день последний, когда всё закончилось.
Столько в этот последний день всякого произошло, что помогай Господь не сбиться и ничего не упустить.
День последний. Утро
Начнем обстоятельно, прямо с утра.
В девятом часу, когда еще толком не рассвело, с озера донесся протяжный гудок - это прибыл из Синеозерска пароход "Святой Василиск", с новым капитаном, из наемных. Госпожа Лисицына к этому времени уже попила кофей и сидела перед зеркалом, с удовольствием разглядывая свое совершенно чистое лицо. Повернется то так, то этак, всё не нарадуется. Пароходный гудок она слышала, но значения не придала.
А зря.
После унылого, раскатистого сигнала миновал какой час, ну, может, чуть больше, и в комнату к Полине Андреевне, которая за это время успела позавтракать, одеться и уже готовилась ехать навещать Бердичевского, постучал монах, келейник архимандрита Виталия.
- Высокопреподобный отец настоятель просит вас к нему пожаловать, поклонился чернец и вежливо, но непреклонно присовокупил. - Сей же час. Карета ждет.
На вопросы удивленной богомолицы отвечал уклончиво. Можно сказать, вовсе не отвечал - так, одними междометиями. Но по виду посланца Лисицына предположила, что в монастыре стряслось что-нибудь необычайное.
Не хочет говорить - не нужно.
Поколебавшись, брать ли с собой саквояж, все же оставила. Ехать в монастырь с оружием смертоубийства сочла кощунством. В убережение от любопытной прислуги замотала револьвер в кружевные панталончики и засунула на самое дно. Поможет ли, нет - Бог весть.
Доехали быстро, в десять минут.
Выйдя из экипажа и оглядев монастырский двор, Полина Андреевна удостоверилась: точно, стряслось.
Монахи не ходили степенно, уточкой, как в обыкновенное время, а бегали. Кто мел и без того чистую мостовую, кто тащил куда-то перины и подушки, а удивительнее всего было видеть, как в соборную церковь протрусили, подобрав рясы, певчие архимандритова хора во главе с пузатым и важным регентом.
Что за чудеса!
Провожатый повел даму не в настоятельские палаты, а в архиерейские, которые предназначались для наиважнейших гостей и в обычное время пустовали. Тут в сердце Полины Андреевны что-то шевельнулось, некоторое предчувствие, но сразу же было подавлено как несбыточное и чреватое разочарованием.
А все ж таки оно не обмануло!
В трапезной солнце светило из окон в лицо вошедшей и в спины сидящим за длинным, накрытым белой скатертью столом, поэтому поначалу Лисицына увидела лишь контуры нескольких мужей, пребывающих в чинной неподвижности. Почтительно поклонилась с порога и вдруг слышит голос отца Виталия:
- Вот, владыко, та самая особа, которую вам угодно было видеть.
Полина Андреевна быстро вытащила из футляра очки, прищурилась и ахнула. На почетном месте, в окружении монастырского начальства, сидел Митрофаний живой, здоровый, разве что немножко осунувшийся и бледный.
Архиерей осмотрел "московскую дворянку" с головы до ног взглядом, не предвещавшим хорошего, пожевал губами. Не благословил, даже не кивнул.
- Пускай с нами откушает, я с ней после поговорю.
И повернулся к настоятелю, продолжив прерванную беседу.
Лисицына села на самый край ни жива ни мертва - и от радости, и, конечно, от страха. Отметила, что седины в бороде преосвященного стало больше, что щеки запали, а пальцы сделались тонки и слегка подрагивают, чего раньше не водилось. Вздохнула.
Брови епископа сурово похаживали вверх-вниз. Понятно было, что гневается, но сильно ли - на глаз не определялось. Уж Полина Андреевна смотрела-смотрела на своего духовного отца молящим взором, но внимания так и не удостоилась. Заключила: гневается сильно.
Снова вздохнула, но менее горько, чем в первый раз. Стала слушать, о чем говорят архиерей и настоятель.
Беседа была отвлеченная, о богоспасаемой общине.
- Я в своих действиях, ваше преосвященство, придерживаюсь убеждения, что монах должен быть как мертвец среди живущих. Неустанные труды во благо общины да молитвы - вот его бытование, и больше ничего не надобно, - говорил Виталий, видно, отвечая на некий вопрос или, может быть, упрек. - Оттого я с братией строг и воли ей не даю. Когда постриг принимали, они сами от своей воли отказались, во славу Божию.
- А я с вашим высокопреподобием согласиться не могу, - живо ответил Митрофаний. - По-моему, монах должен быть живее любого мирянина, ибо он-то и живет настоящей, то есть духовной жизнью. И вы к своим подопечным должны с почтением относиться, ибо каждый из них - обладатель возвышенной души. А у вас их в темницу сажают, голодом морят, да еще, говорят, по мордасам прикладывают. - Здесь владыка метнул взгляд на дородного инока, что сидел справа от архимандрита - Полина Андреевна знала, что это грозный отец Триадий, монастырский келарь. - Такое рукоприкладство я попустить не могу.
- Монахи - они как дети, - возразил настоятель. - Ибо оторваны от обычных земных забот. Мнительны, суелюбопытны, невоздержанны на язык. Многие сызмальства в обительских стенах спасаются, так в душе дитятями и остались. С ними без отеческой строгости невозможно.
Преосвященный сдержанно заметил:
- А вы не принимайте в монашеское звание тех, кто жизни не изведал и себя не познал. Есть ведь у человека и другие пути спасения кроме иноческого служения. И путей этих бессчетное множество. Это только простаку мнится, что монашество - самая прямая дорога к Господу, но в Божьем мире прямая линия не всегда наикратчайшая. Хочу вновь настоятельно воззвать к вашему высокопреподобию: не увлекайтесь чрезмерно строгостью. Христова церковь должна не страх, любовь внушать. А то, глядя на дела наших церковников, хочется из Гоголя повторить: "Грустно от того, что в добре нет добра".
Отец Виталий выслушал наставление, упрямо наклонив голову.
- А я вашему преосвященству на это не словами светского сочинителя, а речением благочестивого старца Зосимы Верховского отвечу: "Если не будем со святыми, то будем с диаволами; третьего места ведь нет для нас". Господь производит отсев человеков - кому спастись, кому погибнуть. Выбор этот суровый, страшный, как тут без строгости?
Полина Андреевна знала, что покойного оптинского старца Зосиму Верховского владыка почитает особенным образом, так что архимандритово возражение попало в цель.
Митрофаний молчал. Прочие монахи смотрели на него, ждали. Внезапно госпоже Лисицыной сделалось не по себе: она одна была здесь в мирском наряде, единственным светлым пятном среди черных ряс. Словно какая синица или канарейка, по ошибке залетевшая в стаю воронов.
Нет, сказала себе Полина Андреевна, я той же породы. И не вороны они вовсе, они о важном говорят, обо всем человечестве пекутся.
Так что скажет настоятелю Митрофаний?
- Католичество допускает еще и чистилище, потому что людей совсем хороших и совсем плохих мало, - медленно проговорил епископ. - Чистилище, конечно, нужно понимать в смысле духовном - как место очищения от налипшей грязи. Наша же православная вера чистилища не признаёт. Я долго думал, отчего такая непреклонность, и надумал. Не от строгости это, а от еще большего милосердия. Ведь вовсе черных, неотмываемых грешников не бывает, во всяком, даже самом закоренелом злодее живой огонек теплится. И наш православный ад, в отличие от католического, ни у кого, даже у Иуды, надежды не отнимает. Думается мне, что адские муки у нас не навечно задуманы. Православный ад то же чистилище и есть, потому что всякой грешной душе там свой срок отведен. Не может быть, чтобы Господь в Своем милосердии душу вечно, без прощения карал. Зачем тогда и муки, если не в очищение?
Ново-араратские отцы переглянулись, ничего на это суждение не сказали, а Полина Андреевна покачала головой. Ей было известно, что, говоря о религии, владыка частенько высказывает мысли, которые могут быть сочтены вольнодумными и даже еретическими. Меж своими ладно, нестрашно. Но перед этими начетниками? Ведь донесут, накляузничают.
