Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
— Так точно! — в голосе мальчишки даже по рации легко можно было услышать обиду, — И про забор, и про сарай! Я же, эта, Устав знаю, камрад Хорь! Приём.
Переглянувшись с соратниками, еле сдерживая сам улыбку, Вовчик вновь обратился к рации:
— Значит так, Айсберг… Отлистни в журнале на… нет. Лучше несите журнал сюда. Кто там сейчас с тобой как Младший Наблюдатель? Анютка? Вот, дай ей журнал — и пусть ко мне принесёт, в «малый штаб» (Так для солидности в общине назывались микроскопические апартаменты Вовчика. Исходя из этого предполагалось, что не у Вовчика «целая отдельная комната с печкой!», а просто он живёт в Штабе. В Малом Штабе; Большой был в «трапезной».)
Наступила пауза; потом уже не такой боевитый голос мальчишки ответил:
— Камрад Хорь, а камрад Хорь!.. Давайте я отнесу журнал… А Анютка подежурит пока…
— Почему так? — удивился Вовчик, — Я же сказал — Анютка пусть принесёт, а ты — на посту. Зачем тебе тогда Младший Наблюдатель, если ты сам будешь по всем поручениям бегать? Приём.
— Она… эта… боится она, камрад Хорь! — извиняющимся мальчишеским голоском пискнула рация, — Темно ведь уже… а она маленькая. А там — ЭТОТ!
Ах да… Вовчик вспомнил — там же ЭТОТ, чёрт на стене. Малышня вечером мимо него старается не лазить. Да и сам-то Андрюшка, судя по голосу, без особой радости готов сейчас лезть с колокольни, мимо этого Рогатого. А Анютка — маленькая ещё, к тому же — девочка. Останется одна на колокольне — тоже ведь бояться будет…
— Ладно! — разрешил Вовчик, — Даже так вот сделайте… сколько там до смены вам осталось? Двадцать две минуты, ага. Слазьте обои, — Анютка пусть журнал принесёт; а ты к новой смене, скажешь, что я вам раньше велел смениться. Фонарик ведь есть у вас? ЭсКа.
— Слушаюсь и повинуюсь, Титаник! — облегчённо-радостно пискнула рация, — Есть фонарик, а как же! ЭсКа!
«— Слушаю и повинуюсь» — ага, это после вчерашнего «Алладина», что крутили с ноутбука в «вечернем кинозале», понял Вовчик.
— Балуете! — тут же неодобрил Вадим, — Разлагаешь молодёжь! Надо было настоять. А не идти на поводу.
— Ну, не стоит так уж!.. — вступились тут же присутствующие и за Вовчика, и «за молодёжь», — Маленькая же ещё Анечка, куда ей мимо этого Рогатого одной?
— Время сейчас такое — нужно учиться себя превозмогать! — гнул своё Темиргареев. Вовчик знал, что упёртый татарин, будь он хоть сто раз неправ, в этом никогда не сознается; и потому поспешил замять вопрос:
— Вадим! Это было моё командирское решение. Сменятся на двадцать минут раньше, ничего страшного.
— Двадцать минут плацдарм без наблюдения!
— Господи, Вадим Рашидович! — зашумели остальные, и даже Катерина, — Ну какой «плацдарм»? Ну какие «двадцать минут без наблюдения»? Ну пусть ребятишки сменятся раньше, вместе спустятся мимо этого беса, будь он неладен! Ну что там, в деревне, на «плацдарме» этом вашем, случится за двадцать минут-то? Что, танки подтянутся? Темно ж уже, они и увидят сейчас что-нибудь, если только в деревне пожар начнётся! Там всех и происшествий сейчас это что сорванцы под руководством, конечно же, Альберта этого, Хокинса безбашенного, кому-нибудь в сарай залезут! Ну нельзя же так с ребятишками! А если Анютка около беса этого, будь он неладен, испугается, и, не приведи господь, заикаться начнёт?? Какие «двадцать минут плацдарм без наблюдения» это заменят??
— Дисциплина должна быть! И порядок! И — никаких бесов!
Вот упёртый татарин!
Вовчик пролистывал Журнал наблюдений, сделанный из большой общей тетради, заполненный почти исключительно корявыми, неровными, прыгающими строчками детского почерка. Оно и понятно: на колокольне в основном дежурили ребятишки, старшим в дежурной смене, «Старшим Наблюдателем» (этой должностью немало гордились!) был мальчик или девочка возраста максимум пятого класса; к тому же писать на холоде карандашом — тоже не способствовало каллиграфии… Хорошо хоть с ними теперь занимаются; вот та же отсутствующая сейчас Леонида Ивановна на себя это взяла — эти сводные классы хоть не дадут детям писать разучиться. Не до законов Ома и Фарадея сейчас пока…
Пока листал, начали обсуждение подготовки к Новому году.
Баня.
Праздничный стол. Рацион… Кутья, опять же.
Праздничная новогодняя служба.
Да, график нарядов и дежурств сделать нужно будет; чтоб никому не обидно — и чтоб бдительность…
Ёлка, конечно же. Отец Андрей, конечно же, будет Дед Мороз, вернее — Святой Николай-угодник.
Представление готовят — Вовчик, слушавший краем уха, вздохнул — что-то там из Нового Завета, нечто божественное.
С другой стороны, надо смотреть правде в лицо: всё, что их — народ общины, то есть, — сплочает здесь, дисциплинирует, и заставляет справляться с личными амбициями — это общая вера, конечно. Чем-то нужно ведь людей держать, кроме общей опасности; заставлять подчиняться ненравящимся приказам, делать зачастую неприятную и тяжёлую работу, мириться с нехваткой казалось бы самого необходимого; уважать иногда не самых приятных в быту людей. Особенно при этой вот скученности, как они живут.
Тут нужна или какая-то объединяющая людей идея — вот как религия! — или банальный страх наказания, — это как в деревне, у Бориса Андреевича с бандой, как у Гришки.
Так что тут не возразишь.
Влез в обсуждение Вадим:
— Пусть Минулла-абы тоже участвует. Эта… праздничный намаз. И вообще.
— Зрителем! Зрителем пусть участвует, да!! — как ужаленный, подскочил Отец Андрей, — Ненадо… этого вот — не надо!!
Он пощёлкал пальцами, пытаясь подобрать определение, — и не подобрал. Все посмотрели на него понимающе. Все знали, что Отец Андрей весьма болезненно относится к «вторжению другой конфессии» в «его епархию» — то есть то, что «на пригорке образовался» пусть старенький и неформальный, но ещё один «духовный лидер» — живущий у бабы Насти теперь вместе с Темиргареевыми бывший мулла Минулла-бабай.
Жил он скромно, в духовную жизнь общины не вторгался; больше помогал по хозяйству, сколько мог, и нянчился с малышами; но, тем не менее, был старичком очень образованным по-своему, начитанным, и, не лукавя — по-житейски мудрым. Недаром к нему последнее время зачастили женщины общины — за житейскими советами; и каждой он, путая русские слова с татарскими, находил дельный совет, да ещё, что было вообще нестерпимо, умудрялся подкрепить каждый раз свои слова цитатой — сурой из Корана, подходящей к случаю. Очень образованный старичок!
Сам же Отец Андрей теологических «по специальности» учебных заведений, семинарии не заканчивал; образование у него было «политехническое», и в религию он пришёл после Оршанского Политеха, который окончил по специальности «Технология литейного производства»; и хотя сам читал много и кругозором обладал широким, специализировался в Оршанской Епархии больше по хозяйственной части; и даже был одно время Отцом Благочинным, то есть отвечал за строительство новых и восстановление старых храмов. Так и здесь, в Озерье, оказался.
Занят он был очень; и потому, признаться, ревновал паству к старичку-мулле, хотя как к человеку к нему относился прекрасно, отдавая дань и учёности, и возрасту, и доброму, покладистому характеру.
Но… ревновал. Особенно к его влиянию на малышей — те льнули к старому мулле, как к старому доброму дедушке. Так ведь и влияние на молодёжь можно порастерять! Не хватало ещё тут, понимаешь, двум конфессиям уживаться!
— А почему бы нет??
— Потому что… потому что! Потому что тут православный храм, а не мечеть! И люди мы все православные, община наша; а не мусульмане. И не явропейцы какие, чтобы тут этот, мультикультуризм разводить! Наразводились оне уже! Сейчас вон — по радио передают — режут друг друга с переменным успехом, по всей Европе! Так что тут вам — не там! Придёт на службу — милости просим; на праздник — на почётное место усадим, а вот этого, намазов этих ваших — не надо!
Вадим угрюмо выслушал сумбурную возмущённую речь священника, и ответил неожиданно и не по существу, чем совсем сбил с толку Отца Андрея:
