История Петербурга в городском анекдоте - Синдаловский Наум Александрович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Радость в доме — мальчик впервые заинтересовался поэзией. Так и спросил:
— Папа, а у нас есть Барков?
Современником Баркова был поэт Ермил Иванович Костров, поэт одаренный и умный, но приверженный все тем же всероссийским слабостям, погубившим не один подлинный русский талант.
Однажды Екатерина II пригласила к столу известного чудака и оригинала, большого любителя спиртного поэта Е. И. Кострова.
Хорошо знакомый со слабостью поэта Шувалов задолго до обеда предупредил Кострова и чуть ли не упросил его быть трезвым и прилично одетым. Однако в назначенный час Костров не явился.
— Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович, — через две недели сказал ему Шувалов, — что ты променял дворец на кабак?
— Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке, — отвечал Костров, — право, его не променяете ни на какой дворец.
— О вкусах не спорят, — ответил Шувалов.
Смерть Кострова не стала неожиданностью ни для общества, ни для самого поэта. Каким бы ни был диагноз врачей, сам он лучше всех знал причину приближающейся смерти.
Костров страдал перемежающейся лихорадкою.
— Странное дело, — заметил он, — пил я, кажется, все горячее, а умираю от озноба.
В первой половине XIX в. писатели в полном смысле слова завоевали право называться властителями душ. Но вкус к литературе сам по себе не появляется. Его нужно было умело привить с детства, а затем долго, любовно и терпеливо взращивать. В Петербурге с этим небезуспешно справлялись опытные «садовники» в привилегированных военных и штатских учебных заведениях. В Царскосельском лицее, в Пажеском и Кадетском корпусах знание литературы считалась столь же важным элементом образования, как знание математики или других точных наук. В программу обучения кадетов и лицеистов входило знакомство с отечественной и зарубежной литературой. Программой воспитания предусматривалось и ежедневное чтение газет. В описываемое нами время в Петербурге их было три: «Вестник Европы», «Петербургские ведомости» и «Сын Отечества». Не обходилось и без курьезов. Впрочем, не будем забывать, что курьез — это питательная почва для всякого анекдота, и чем курьезнее ситуация, тем больше вероятности, что она станет сюжетом острого и злободневного анекдота.
Император Александр I, посетив Лицей, спросил:
— Ну, кто здесь первый?
— Здесь нет первых, Ваше императорское величество, — ответил юный Пушкин, — все вторые.
В Пажеском корпусе пажи играли и шутили. Всех веселее был Линдорф. Один из офицеров, Клуге фон Клугенау, сказал ему:
— Какой вы сын отечества!
— Я не сын отечества, я Вестник Европы.
Однажды поэт Константин Романов, печатавшийся под псевдонимом К. Р., посетил Первый кадетский корпус, где учился сын Зинаиды Гиппиус.
— Скажи, — обратился он к нему, — Вячеслав Иванов твой отчим?
— Так точно, Ваше величество.
— А ты его стихи читал?
— Так точно, Ваше величество.
— А ты что-нибудь понял?
— Так точно, Ваше величество.
— Значит, ты умнее меня. Я ничего не понял.
Еще в то время, когда Пушкин был воспитанником Царскосельского лицея, он познакомился с Николаем Михайловичем Карамзиным, который стал его другом и одним из литературных учителей. В то время он жил и работал в Царском Селе. Род Карамзиных происходил из волжских дворян, предки которых имели восточное происхождение. Отсюда первая часть его фамилии «кара», что означает «черный».
Видный писатель, Карамзин был основоположником целого направления в русской литературе — сентиментализма, автором хрестоматийно известной всем русским школьникам повести «Бедная Лиза». Но в России Карамзин всегда был более известен как историк. В 1803 г. по собственной инициативе он получил звание придворного историографа, потому что, как сам об этом писал к министру народного просвещения, хотел «сочинять Русскую историю, которая с некоторого времени занимает всю душу». В 1816 г. Карамзин закончил восемь томов «Истории государства Российского». А через два года «История» Карамзина увидела свет и сразу поразила всю читающую Россию. Как единодушно отмечали современники, своей «Историей» Карамзин изменил представление русских людей о России, заставив беззаветно влюбиться в свою страну всех без исключения россиян. Он стал, по выражению Пушкина, «первым нашим историком и последним летописцем».
Отдал должное Карамзину и городской фольклор, присвоив ему почетный титул «граф истории». Сейчас это «звание» знаменитого историка звучит для нашего слуха привычно, чего нельзя было сказать о петербуржцах XVIII в. К нему надо было привыкнуть. Для этого должно было пройти какое-то время. Если верить фольклору, все началось, как это часто бывает, с анекдота, передававшегося из уст в уста в читающем Петербурге:
Когда Карамзин был назначен историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге:
— Если меня не примут, то запиши меня.
Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина нет дома, Карамзин спросил его:
— А записал ли ты меня?
— Записал.
— А что же ты записал?
— Карамзин — граф истории.
К тому времени начал складываться знаменитый пушкинский круг. В этот круг входили приятели, товарищи, знакомые, друзья, недруги, то есть все те, кто так или иначе сталкивался в своей жизни с поэтом. Многие из них остались в совокупной памяти поколений исключительно благодаря этому обстоятельству. О некоторых мы уже знаем. С другими еще встретимся. Этот круг был велик. Он поражал своим сословным разнообразием. Это были императоры и офицерские денщики, писатели и салонные завсегдатаи, актеры и профессиональные картежники, министерские чиновники и великосветские сановники, дамы полусвета и жены вельможных аристократов. Многие из этих людей были любимцами городского фольклора.
Товарищем Пушкина по писательскому цеху бы знаменитый баснописец и драматург Иван Андреевич Крылов. Впервые в Петербург Крылов приехал из Твери в 1782 г. Служил чиновником в Казенной палате и Горной экспедиции. Затем надолго оставил службу и занялся литературным трудом. Издавал журналы «Почта духов», «Зритель», «Санкт-Петербургский Меркурий». Писал пьесы, которые одно время не сходили с подмостков петербургских театров. Но прославился своими баснями, за что в народе заслужил прозвище «Российский Эзоп». В основном это были вольные переводы басен Эзопа и Лафонтена. Но все они непосредственно откликались на конкретные события русской истории и потому отличались исключительной актуальностью.
В характеристике, выданной ему петербургским городским фольклором, Крылов выглядит мудрым и умным «дедушкой», к известной лености, некоторой неопрятности и неумеренному аппетиту которого друзья относились со снисходительной терпимостью и добродушием.
Раз Крылов шел по Невскому проспекту, что было редкостью, и встретил императора Николая I, который, увидев его издали, закричал:
— Ба, ба, ба, Иван Андреевич, что за чудеса? Встречаю тебя на Невском. Куда идешь? Что же это, Крылов, мы так давно с тобой не виделись.
— Я и сам, государь, так же думаю, кажется, живем довольно близко, а не видимся.
Несколько молодых повес, прогуливаясь однажды в Летнем саду, встретились со знаменитым Крыловым, и один из них, смеясь, сказал:
— Вот идет на нас туча.
— Да, — возразил баснописец, проходя мимо них, — поэтому и лягушки расквакались.
После долгой и мучительной болезни — на ноге была рожа и мешала ему ходить — Крылов с трудом вышел на прогулку по Невскому проспекту. А в это время мимо в карете проезжал его знакомый и, не останавливаясь, прокричал:
— А что, рожа прошла?
— Проехала, — вслед ему сказал Крылов.
