От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Тре - Праун Альберт
Напоследок редкие представители далекого города рейха хотели услышать нечто важное. Кузен князя прошел с небольшой группой через огромнейший зал аудиенций замка, затем провел всех в роскошную спальню и с понятной гордостью сказал: «В этой постели в качестве гостей моих предков спали все правившие Гогенцоллерны начиная с Фридриха II Великого». В одной из гостиных лежали на полу и висели на стенах турецкие ковры и стояла шахматная доска с фигурками из слоновой кости. Этот ценный предмет подарил когда-то германский император одному из князей Дона за храбрость, когда тот в сражении под Веной захватил шатер турецкого султана.
При проведении маневров поместья и замки играли важную роль для постоя. Был составлен своего рода «календарь постоя». Радушное отношение к солдатам выказывали как в замках, так и в «усадьбах» зажиточных крестьян. Много было выпито и съедено. Обширная, недавно освоенная страна рождала щедрых и великодушных, возможно, несколько грубоватых людей. Владельцы поместий и хуторяне гарцевали на местных замечательных лошадях. Летом можно было наблюдать, как по полю несется галопом запряженная четверкой лошадей подвода. Напротив, дома безземельных крестьян имели заброшенный вид. Ничто не говорило о любви к домашнему очагу – ни один ставень, ни один забор, ни сад при доме. Неудивительно, что патриархальные консерваторы, которые прозевали момент социального надлома, теряли голоса избирателей в пользу новой партии. Гостиницы в небольших городках были неухожены. Собственно, в Гумбиннене [59] на мое требование принести меню следовал один и тот же ответ: «Есть котлета с огурцом, бутерброд с сыром или колбасой». Огурцы нейтрализовали жир. Сыр был представлен засохшим тильзитером, колбаса была твердокопченой. Тратилось больше денег на выпивку, чем на нормальную еду. Зимой я проводил одну неделю в Алленштейне [60], другую – на учебе офицеров-резервистов в Гумбиннене, что было в основном повтором занятий почтовиков рейха. Однажды в Кёнигсберге я созвал на совещание почтовых служащих высшего и среднего звена. После официальной части они ожидали, что я выставлю им бочку баварского пива и свиные колбаски с кренделями для угощения на моей квартире. После еще долгое время вспоминали о том, что все эти чиновники, которые ежедневно видят друг друга на работе, первый раз за всю их долгую почтовую службу собрались вместе у меня и поднимали тосты на брудершафт.
Егерский батальон в Ортельсбурге [61] в новых казармах «Граф Йорк» сохранил старую традицию и в охотном деле. У него был «Соколиный двор», на котором обер-лейтенант Кнабе держал соколов, ястребов и орланов-белохвостов. Подобно конной охоте Средневековья кавалеристы мчались галопом, а над ними парили хищные птицы, готовые наброситься на зайцев, кроликов и уток. С усмешкой рассказывали о том, как встречали офицеров, переведенных из рейха на дальнюю границу. Об их приезде узнавали еще на предыдущей станции. В ранних зимних сумерках к поезду подавались сани в окружении конных солдат, увешанных карабинами. Прибывшему офицеру шептали на ухо, что местность кишит волчьими стаями и потому необходимо на всякий случай обезопасить себя. Потом ехали через темный лес, солдаты постоянно постреливали в воздух, у пассажира в санях росло чувство тревоги. Сделав огромный крюк и прибыв наконец в часть, новичка поздравляли с тем, что он выпутался из опасной ситуации, и все заканчивалось приветственным тостом. Розыгрыш могли устроить и во время облавы на дикого кабана. На охотника, сидевшего в засаде, выпускали домашнюю свинью, выкрашенную до черноты с помощью сапожной ваксы. То-то было потехи после меткого выстрела.
Осенью 1932 г. начальник штаба фон Шаппуи вместе со мной посетил министерство рейхсвера, где полковник фон Бредов, начальник управления министерства, и министериальди-ригент Клаузенер, представлявший министерство внутренних дел рейха, объявили на довольно нервном заседании о запрете штурмовых отрядов. Сложные внутриполитические отношения, в которые вмешалось правительство рейха, были безрадостны. Нам предстояла задача защитить находившиеся под угрозой границы и поставить на учет каждого добровольца. Небольшие боеготовые гарнизоны не могли удержать провинцию. 11 декабря 1932 г. на учебных курсах в школе артиллеристов и связистов в Йютербоге по радио мы услышали речь нового рейхсканцлера фон Шлейхера. Она нас глубоко разочаровала.
Гитлер был пару раз в Кёнигсберге, он останавливался у пастора военного округа Мюллера. Ни для кого не было тайной, что он по вечерам беседовал с ним и Рейхенау. В середине января 1933 г. Мюллер пришел ко мне в приемную Бломберга и Рейхенау. Он показал мне документ министра рейхсвера, в котором «брауншвейгский регирунгсрат Гитлер» приглашался на его служебную квартиру для встречи. Мюллер раньше служил на флоте и был примерным военным капелланом. В замковой церкви, где венчались на царство прусские короли, висели знамена восточнопрусских полков, под которыми они ходили в атаку вплоть до последней войны включительно. За каждым богослужением, когда почти все офицеры гарнизона и даже небольшое число католиков заполняли всю церковь, громко звучала военная музыка. Один только вид этого часто производил на меня глубокое впечатление. Большая заслуга Мюллера была в том, что он содержал в порядке военные кладбища в самых живописных местах вблизи полей сражений. Повсюду на табличках были известные имена храбрых немецких солдат последней войны, и среди захоронений выделялась тщательно ухоженная могила с надписью: «Неизвестный русский солдат».
Нас застали врасплох события 30 января 1933 г. [62] Мы были недалеко от большевизма, о методах которого мы много узнали еще в Баварии. Мы понимали, что растущее число голосов за коммунистов с их радикализмом привело с другой стороны к реакции, которая действовала при помощи тех же радикальных методов. В ответ на проводимую коммунистами даже в рейхстаге политику измены родине начали появляться объединения, в которых наряду с авантюристами действовали энергичные бойцы добровольческого корпуса, о которых правительство некогда плохо отзывалось. Пока для нас ничего не изменилось, разве что генерал фон Бломберг стал министром рейхсвера, фон Рейхенау – начальником министерского управления. Сменившие их генерал фон Браухич и полковник Гёпнер имели больше времени для войсковой работы, в том числе это касалось 1-го батальона связи. Его командир был человеком слабым, его боевые офицеры Штамер, Кутчер, Негенданк, Хан чаще действовали самостоятельно. Об этом пошли слухи; моя роль дипломата – замолвить словечко о батальоне – была делом нелегким. Браухич вскоре попытался вместо гаулейтера Коха с его пролетарскими замашками найти более сговорчивого человека для приграничной провинции. Он хотел встретиться с Гитлером, чтобы обсудить этот вопрос, но последний поддерживал Коха, поскольку тот обеспечил ему голоса избирателей.
После военных бедствий преодолеть разобщенность и тяжелую безработицу не смогли ни «президентский кабинет», ни «чрезвычайные меры», но мы попытались поселить в солдатских сердцах надежду на человека из народа, который в стальной буре ураганного огня заслужил Железный крест 1-го класса.
Мои усилия улучшить связь с рейхом и в самой провинции на этот раз сопровождал успех. Новый рейхсминистр почт Онезорге, который в противоположность предыдущим министрам мог мыслить стратегически, озаботился в наикратчайший срок выполнить наши пожелания: третий морской кабель из города Леба [63] в Померании получил новую радиоусилительную станцию недалеко от батарей Пиллау. Для полевого кабеля на линии фортов в Кёнигсберге был оборудован пункт подключения к сети связи цитадели. Подвал кёнигсбергской телефонной станции, где располагался кабель, получил бетонное перекрытие. Автоматизация в пограничном округе была отложена. Одновременно проснулся интерес к армии: мой друг Фрич оказался представителем Управления вооружения сухопутных войск, он намеревался заменить непрочный подводный кабель дециметровой радиосвязью между Земландом и Померанией.
