Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.) - Зверев Вадим (версия книг TXT) 📗
Следовательно, потребность будущего противника Российской империи в получении конкретной, точной, развернутой и своевременной информации о ее военно-стратегических путях сообщения была бесспорной. А если это так, то поставщиками специализированных военно-секретных сведений (о железных дорогах) могли быть все органы осведомления, занятые на русском направлении – и агентурная разведка, и агенты под прикрытием некоторых торгово-промышленных фирм (в нашем случае, управляющие тульским и владивостокским правлениями компании «Зингер»).
– Из г. Архангельска:
4) В копировальной книге центрального отделения компании «Зингер» в Архангельске обнаружена копия письма на немецком языке от 22 июля 1914 г. в московское правление о том, что «призыв запасных начался» [213].
Предваряя изложение собственной позиции по поводу содержания этого письма, отметим, что накануне войны и вскоре после ее начала подобные ответы в Москву и очередные просьбы, обращенные к территориальным отделениям «Зингер», не были редкостью. По собранным нами данным, к примеру, 4 августа и 26 сентября 1914 г. во владивостокское правление компании были отосланы письма, в которых в настойчивой форме предлагалось предоставить списки мобилизованных служащих. Причем адресанта интересовали фамилии ратников, их род занятий и места службы [214]. Аналогичные требования были отражены в переписке московского правления с центральным отделением в Барнауле [215].
Подобные запросы и скрупулезный учет многотысячного мобилизованного персонала фирмы «Зингер» в масштабах России были бы объяснимы (московское правление обязывалось выплачивать семьям своих бывших сотрудников денежное пособие), если бы не один нюанс. Для материальной поддержки подтверждения лишь факта пребывания солдата или ополченца в действующей армии либо резерве было недостаточно. Компания обязывала конкретных военнослужащих предоставлять, по сути, избыточный перечень доказательств своего нового статуса. Судя по имеющемуся в нашем распоряжении «Удостоверению, данному ратнику ополчения из крестьян Тобольской губернии…», для получения единовременной выплаты его владелец был вынужден совместно со своим непосредственным командиром раскрывать военную тайну. В этом документе с печатью «25 Сиб. Запас, батал. 5-я рота» и подписью ротного прапорщика было написано, что Алексей Васильевич Васильев призван по мобилизации на действительную службу и «состоит в 5 роте 25 Сибирского стрелкового запасного батальона» [216].
Это и аналогичные ему письменные сообщения, полученные из действующей армии, при их умелом обобщении и аналитической обработке могли дать небезынтересную информацию о количестве отдельных войсковых подразделений, численности личного состава и его штатной огневой мощи (сухопутных силах обороняющейся стороны в целом), а также сформировать некоторое представление о дислокации войск. Допустим, из приведенного нами примера противник мог понять, находился ли данный батальон на передовой или пребывал в тылу. Утрата таких сведений влекла существенную угрозу интересам внешней безопасности воюющего государства.
Однако вернемся к вышеупомянутой копии письма на немецком языке. Вытекающий из него смысл мы воспринимаем двояко. С одной стороны, архангельское правление (а позже, владивостокское и барнаульское), заботясь о соблюдении финансовой дисциплины и сохранении собственной репутации, могло сообщить центральному руководству фирмы о мобилизации в армию своих клиентов, например должников (взявших швейные машины в рассрочку и др.) либо тех, кто воспользовался услугой ремонта швейных изделий, вернув их в ближайшие филиалы «Зингер и Кº».
С другой стороны, за считанные дни до начала войны с Германией и ее союзниками указанная копия письма с его, несомненно, секретным содержанием не может не вызывать у нас определенную настороженность по поводу возможной государственной измены ее автора. Если данное опасение ошибочно и в копии письменного обращения на немецком языке была лишь фраза «призыв запасных начался», то это не является основанием для смягчения или полного отказа от обвинительной риторики. Руководствуясь буквой закона, напомним, что на первый взгляд «безобидная» фраза содержала в себе квалифицированные признаки преступления, предусмотренного рядом статей уголовного уложения того времени [217]. В случае возбуждения судебного разбирательства управляющему архангельским отделением фирмы «Зингер и Кº» (как наиболее вероятному автору письма) могли инкриминировать «виновность в способствовании… неприятелю в его военных… против России действиях» (ст. 108), «виновность в побуждении иностранного правительства к военным или враждебным действиям против России» (ст. 110), «виновность в… сообщении или передаче другому лицу, в интересах иностранного государства… документа, касающегося мобилизации и вообще распоряжений на случай войны (курсив наш. – В.З.)» (ст. 1111).
– Из г. Иркутска:
5) «Для ревизии учреждений фирмы приезжали в Иркутск инспектора Правления немцы, а в 1912 г. даже из Гамбурга, совершенно не говорили по-русски. Ревизоры расспрашивали о расположении войск и Иркутском артиллерийском складе, причем Квахашелидзе было поручено выяснить, что хранится в складе. Тому же лицу управляющий Иркутским Центральным Отделением Гюнтер поручил узнать количество орудий в складе и число воинских чинов при нем. Гюнтер раздал служащим карты их районов и приказал проверить их на местах, выяснить местонахождение железнодорожных сооружений и построек… Предлагалось также агентам заводить знакомство с офицерами, продавая им машины в рассрочку, что давало возможность следить за перемещениями офицеров с частями войск» [218].
Указанные документальные данные обратили наше внимание на наличие конспиративных контактов представителей Германии, в лице сотрудников штаб-квартиры «Зингер и Кº» или законспирированных офицеров разведки, с отдельными управляющими компании в иркутской губернии.
И если из документального отрывка так и осталось неясным, на каком языке общались стороны, то факт совместного участия русских управляющих в решении поставленных военно-шпионских задач (способных нанести очевидный вред интересам внешней безопасности России) является бесспорным. Как, собственно, не подлежит сомнению и то, что действия (распоряжение «узнать количество орудий в складе…») Гюнтера подпадали под состав преступления, предусмотренный ст. 118 Уголовного уложения 1909 г. (в ред. закона от 5 июля 1912 г. «О шпионаже»). Диспозитивная часть данной статьи гласила: «Виновный в участии в сообществе, составившемся для учинения государственной измены, наказывается…» [219].
Подытоживая сказанное, отметим: благодаря группе В.Д. Жижина были собраны ценные документы, которые позволили его современникам (прежде всего, высокопоставленным представителям военного министерства и министерства юстиции) и последующим поколениям соотечественников (прежде всего, историкам отечественных спецслужб) усомниться в безупречной репутации отдельных филиалов компании «Зингер». Документы эти оказались в распоряжении следователей совершенно случайно. Их попросту не успели уничтожить заинтересованные лица.
Как нам удалось установить, незадолго до начала боевых действий московское правление отправило управляющим всех своих филиалов письмо с требованием о категорическом запрете передавать получаемые ими из Москвы циркуляры коммерческим агентам. «В руках агентов не должны оставаться никакие письменные сообщения, – с едва скрываемой взволнованностью добавлял автор этих строк, – и мы ставим в обязанность заведующим при следующем посещении агента отобрать у него все находящиеся еще там письма, циркуляры и т. д.» [220].
